Брокингемская история. Том 18

– Нет, не ошиблись, – подтвердил Маклуски, – Вы заинтриговали нас до предела! Теперь мы и сами не успокоимся, пока не услышим этот рассказ…

– Кстати, вы запомнили фамилию его автора? – поинтересовался у Ротмилла Доддс.

– Как раз его фамилию особо редкой назвать нельзя, – ответил следователь уголовной полиции, – Но, признаюсь честно, о детективном писателе с такой фамилией я сегодня услышал впервые… А зовут его просто – Браун!

– Чёрт возьми! – в один голос воскликнули Доддс и Маклуски.

– Что такое? – удивился Ротмилл, – Вам знаком этот писатель?

– Да, знаком, – скрепя сердце признал Маклуски, – Правда, не с самой лучшей стороны…

– Вот видите, как всё удачно получается! – обрадовался Ротмилл, – Значит, ваш знакомый сейчас прочитает в прямом эфире свой новый детективный рассказ – а в случае необходимости вы потом сможете разыскать этого типа и задать ему кое-какие уточняющие вопросы… Да, нам уже пора включать транзистор! – всполошился он, поглядев на свои наручные часы, – Передача начнётся буквально с минуты на минуту, – сообщил он, щёлкая кнопкой включения и крутя ручку настройки, – А вести её будет журналист по фамилии Хогарт…

– И этот тип нам тоже знаком, – не очень весело признал Доддс.

– Ротмилл, мы должны заранее предупредить вас об одном деликатном моменте! – поспешил вмешаться Маклуски, – Этот писатель Браун, пользуясь знакомством с нами, решил использовать наши с Доддсом фамилии для некоторых своих персонажей… Так что, пожалуйста, не удивляйтесь, если услышите в его рассказе упоминание о сержантах полиции Маклуски и Доддсе!

– Как это понимать? – не понял Ротмилл, – Значит, это вы разболтали вашему приятелю Брауну подробности убийства Геллибранда?

– Нет-нет, мы оба строго соблюдали тайну следствия! – заверил Доддс, – От нас Браун не услышал ни слова про это убийство… Впрочем, он и не нуждается в точных фактах для написания своих опусов. Незнание тех или иных подробностей он легко восполняет при помощи собственной буйной фантазии…

– Но мне всё-таки кажется, – выразил надежду Ротмилл, склонившись над транзистором, – что известный детективный писатель вряд ли станет зачитывать в прямом эфире популярной радиостанции откровенную ахинею…

– А вот у нас подобной уверенности нет, – проявил присущий ему скептицизм Маклуски.

– Всё, прекращаем разговоры! – воскликнул Ротмилл, подкручивая ручку громкости на транзисторе и снова ставя его на пол у своих ног, – Передача уже началась! Слушаем внимательно и мотаем себе на ус!

– Мы рады приветствовать в нашей студии знаменитого на весь мир писателя Брауна! – раздался из транзистора хорошо знакомый Доддсу и Маклуски голос радиожурналиста Хогарта, – Поклонники его творчества проявляют огромный интерес ко всему, что связано с их любимым писателем и его героями. Наша радиостанция буквально завалена письмами с разных концов света от наших настойчивых слушателей, которые просят задать мистеру Брауну те или иные вопросы, а заодно спешат поделиться своими впечатлениями от его произведений. Сегодня, после утреннего анонса, наш редакционный телефон вообще раскалился докрасна и едва не превратился в уголёк… Пользуясь случаем, я спешу зачитать в эфире стихотворное посвящение нашему сегодняшнему гостю, присланное недавно по почте одним из его благодарных почитателей…

– Буду весьма польщён! – послышался из эфира ещё один знакомый голос, принадлежащий писателю Брауну.

– Итак, слушайте! – объявил Хогарт, – Стихотворение называется так: «Славословия в честь бессмертного Шерлока Холмса, персонажа гениального сэра Артура Конан Дойла, которые непроизвольно сложились у автора в тот момент, когда он пил свой утренний кофе и читал очередной детективный рассказ Брауна – между прочим, весьма неплохого писателя». (На мой взгляд, название выглядит оригинально и неизбито.) А вот и сам стих: «Сидя с чашкой кофе недопитой,/ Брауна рассказ читая этот,/ я припомнил вдруг полузабытый/ знаменитый дедуктивный метод…/ Только тем этот метод подвластен,/ кто способен на тонкий анализ./ Недоступен умам он бесстрастным,/ что в полиции нашей собрались./ Лишь один человек на планете/ – тот, кто носит прозванье Философ/ – одолел все премудрости эти/ и ответил на кучу вопросов./ Если где-то случилась тревога/ и взывают о помощи где-то,/ наш Философ спешит на подмогу,/ прихватив дедуктивный свой метод./ Сокрушая любые препоны,/ проявляя напор и решимость,/ он добьётся главенства закона,/ восстановит везде справедливость./ Отстранённый от мыслей досужих,/ на пустую толпу непохожий,/ он в людские вторгается души…/ Кстати, Холмс был примерно такой же!»

– Спасибо моим дорогим читателям за добрые слова! – засмеялся Браун, – Могу их заверить: Мой главный герой приложит все усилия, дабы и впредь соответствовать тем лестным характеристикам, которыми он был награждён в данном стихотворении!

– А вот мне этот стих показался каким-то безнадёжно монотонным, – поделился впечатлением Доддс, – Не исключено, что его по заданию радиостанции сочинила какая-то электронно-вычислительная машина…

– Но прежде, чем наш гость приступит к чтению своего нового рассказа, – продолжал доноситься из транзистора голос Хогарта, – я бы хотел обратиться к нему с вопросом, который чаще всего задают нам слушатели: «А кто вообще такой нотариус Геллибранд?» К этому вопросу охотно присоединяются и сотрудники нашей радиостанции… Итак, мистер Браун, мы просим вас удовлетворить наше любопытство!

– О Геллибранде я готов рассуждать часами, если не годами! – с горячностью ответил детективный писатель, – За последние пару недель он стал моим любимым персонажем, своего рода эталоном высокого профессионализма и глубокой порядочности, этаким рыцарем без страха и упрёка в наш безжалостный расчётливый век… Его убийство широко освещалось во многих газетах. Несомненно, ваши слушатели должны быть знакомы со всеми его подробностями. Но меня, как представителя культурной общественности, больше всего поразил небывалый трагизм и драматизм этого преступления… Вы только представьте: В своём рабочем кабинете, при таинственных обстоятельствах, за запертыми дверями и занавешенными окнами, погибает один из самых известных и уважаемых нотариусов. В этом деле до сих пор нет ни одного свидетеля и ни одного подозреваемого; не обнаружен даже пистолет, из которого был совершён роковой выстрел. Полиция утверждает, что всё ещё не может напасть на след таинственного убийцы… Ужасно; не правда ли? Мне невольно подумалось: При тех допотопных методах ведения расследования, которые использует наш доблестный Скотланд-Ярд, это преступление не сможет быть раскрыто и за триста лет… А ведь наше общество располагает богатейшим культурным наследием, к которому относится и знаменитый дедуктивный метод! Между тем, наши твердолобые полицейские умы почему-то легкомысленно отвергают этот метод в своей работе… Осознав это, я твёрдо решил: Я обязан вмешаться и оказать своим интеллектом влияние на ход расследования убийства нотариуса Геллибранда! Конечно, я не тешу себя надеждами, что наши упёртые полицейские власти в один момент преобразятся и поголовно освоят метод научной дедукции. Мои усилия направлены прежде всего на те слои культурной общественности, которые своим огромным авторитетом смогут оказать давление на наши доблестные власти с целью вывести расследование на правильные рельсы. Мне бы очень не хотелось, чтобы очередное громкое убийство осталось нераскрытым по вине наших неповоротливых правоохранительных органов… А ещё я бы хотел заметить…

– К сожалению, у нас не так много эфирного времени! – прервал монолог чересчур разболтавшегося писателя Хогарт, – Нам пора приступать к главному: чтению нового рассказа мистера Брауна «Убийство нотариуса Геллибранда»! Наш гость уже занимает место у микрофона – ну а мы как раз успеем удалиться на небольшую рекламную паузу…

Пока из транзистора доносились чьи-то восторженные отзывы о каких-то таблетках и шампунях, Ротмилл не преминул поделиться с коллегами первыми впечатлениями:

– Я что-то не пойму: Почему этот тип сказал, что орудие преступление до сих пор не найдено? Как мне помнится, мы обнаружили этот пистолет прямо на столе у Геллибранда… И почему этот Браун с таким апломбом утверждает, будто в нашем деле якобы нет ни одного свидетеля и подозреваемого?

– Поберегите ваше удивление до лучших времён! – дал ему дружеский совет Маклуски, – Когда Браун начнёт читать свой рассказ, нам ещё не раз придётся хвататься за головы…

– …а заодно и за животы, – дополнил коллегу Доддс.

Но вот рекламная пауза наконец завершилась, и в эфире снова раздался голос Брауна:

– Итак, вот он, мой новый рассказ! Он появился на свет совсем недавно, буквально пару дней назад. Ещё вчера, готовясь к сегодняшнему эфиру, я ещё раз просмотрел текст и внёс в него последние дополнения. Смею надеяться, что мои скромные труды…

– Время, мистер Браун! – воскликнул нетерпеливый Хогарт, – Скорее приступайте к чтению!

– «Убийство нотариуса Геллибранда», – ещё раз объявил Браун, – «На улице стояло чудесное солнечное утро. На одной из причудливых старинных скамеек в одном милом уютном лондонском дворике сидел одинокий мужчина средних лет и как бы от скуки листал свежую утреннюю газету… Впрочем, внимательный наблюдатель наверняка бы отметил, что этот человек отнюдь не похож на обычного праздного обывателя. Острый взгляд его проницательных, слегка прищуренных и немного ироничных глаз, наполненный глубоким интеллектом, зорко скользил по газетным страницам, оставляя без внимания те статьи, которые могли привлечь лишь досужих зевак, и выискивая те материалы, которые могли дать пищу более развитым умам… Перевернув очередную страницу, он внезапно застыл на месте, устремив взор на большую фотографию в траурной рамочке. Затем, уронив газету на скамейку, он скорбно вздохнул и произнёс голосом, полным отчаяния: „Увы! Именно этого я и опасался… Случилось то, что я уже давно предвидел. Вот напечатано чёрным по белому: „Вчера в своём рабочем кабинете при таинственных обстоятельствах застрелен известный лондонский нотариус Геллибранд“. А ведь я же предупреждал его об опасности! О, если бы я мог повернуть время вспять и вернуться во вчерашний день! Возможно, я бы ещё успел вмешаться и предотвратить катастрофу… Но сейчас не время для бесплодных стенаний!“ – он с решительным видом поднялся со скамейки, – „Роковой выстрел уже прозвучал. Но мне ещё по силам восстановить справедливость и разоблачить убийцу! Я обязан в этот скорбный день побывать на месте трагедии! В этом теперь состоит мой главный моральный долг… Итак, скорее в нотариальную контору!“ Оставив газету на скамейке, человек как безумный помчался по притихшим лондонским улицам и переулкам… Вскоре он уже стоял перед дверью небольшого, но со вкусом построенного дома. Глазами, полными боли, он посмотрел на мраморную табличку возле входа, так хорошо ему знакомую. В иные дни её большие буквы казались ему то задорными, то лукавыми, то серьёзными, то задумчивыми – в то же утро ему почудилось, будто они плачут от горя. Надпись „Нотариус Геллибранд“ была вся увита чёрными ленточками, а асфальт под ней усеян чёрными и красными цветами…»

– Какая ещё мраморная табличка? – машинально вырвался риторический вопрос у Ротмилла.

– «Произнеся со вздохом: „Эх, Геллибранд, как же ты был неосторожен!“, человек рванул на себя входную дверь и вбежал в нотариальную контору. Промчавшись по пустому коридору, он ворвался в главный кабинет, с которым у него было связано столько воспоминаний… В тот день кабинет покойного нотариуса представлял собой зрелище, достойное сострадания даже самого бесчувственного наблюдателя. Посереди комнаты стоял высокий представительный джентльмен средних лет, одетый в строгий безукоризненно чёрный костюм, и своим ослепительно белым платком утирал скупые слёзы, сплошным потоком струившиеся из глаз. Это был помощник покойного Геллибранда, младший нотариус Уиллиброрд…»

– Что за идиотская фамилия? – не смог удержаться от очередной реплики Ротмилл, – Первый раз слышу, что у Геллибранда якобы был какой-то помощник!

– «Помимо него в кабинете находились ещё трое персонажей, также прекрасно известных вошедшему», – продолжал читать Браун, – «Одним из них был инспектор полиции Лич – слегка толстоватый и лысоватый тип с бессмысленным выражением на лице. Он методично утирал слёзы своим служебным платочком, на котором была старательно вышита надпись „Полиция“. Вокруг инспектора сгрудились его подчинённые – два сержанта Доддс и Маклуски. Они тоже рыдали во всё горло и по примеру начальника вытирали лица платками. У великана Доддса платок оказался размером едва ли не с квадратный ярд – а коротышка Маклуски обошёлся крохотным клочком материи в один квадратный дюйм».

– Ну кому интересны эти утомительные подробности? – не выдержал Маклуски.

– «Заметив гостя, Уиллиброрд воскликнул: „Дорогой Философ, это – вы? В какой печальный день нам пришлось с вами встретиться! Увы, нашего дорогого Геллибранда больше нет в живых. Наше общество понесло невосполнимую утрату… Имя Геллибранда известно всему прогрессивному человечеству. Ни один нотариус не был так искусен в своём деле, как мой покойный начальник. Ему удавались такие виртуозные дела, что все вокруг немели от восторга! И вот наш дорогой Геллибранд нас покинул… Как трогательно с вашей стороны посетить нашу осиротевшую контору по столь трагическому поводу! Покойный весьма ценил ваш острый ум и скромное обаяние. Он всегда радовался вашим нечастым визитам и сильно скучал, когда вы слишком долго нас не навещали. Он то и дело говорил: „А что-то нашего дорогого Философа давно не было видно…“ А теперь уже мы с вами будем скучать без нашего дорогого Геллибранда!“ И он снова принялся утирать свои скупые слёзы… „Я выражаю вам своё искреннее сочувствие“, – ответил Философ, – „Но я не намерен ограничиваться одними слезами и соболезнованиями! Я считаю своим долгом найти и наказать убийцу“. „Мы тоже считаем это своим долгом!“ – неожиданно вмешался Лич, – „К сожалению, поиски убийцы зашли в глубокий тупик…“ „Ничего иного я от нашей доблестной полиции и не ожидал!“ – иронически усмехнулся Философ, – „Но теперь на месте событий появился я – а это означает, что преступнику уже недолго осталось разгуливать на свободе! Мой дедуктивный метод позволяет мне в один момент распутывать самые невероятные дела, перед которыми оказались бессильны лучшие силы Скотланд-Ярда“. „Мы часто слышали от Геллибранда слова восхищения вашим дедуктивным методом“, – припомнил Уиллиброрд, – „Однако нам так и не удалось до конца уразуметь, в чём конкретно этот метод заключается…“ „Суть его до крайности проста“, – ответил Философ, – „Вам надлежит отбросить все невероятные гипотезы, кроме одной – а единственная оставшаяся и будет правильной, какой бы невозможной она на первый взгляд ни казалась!“»

– Замечательный метод! – согласился Доддс, – Полиции следует срочно взять его к себе на вооружение!

– «„Но ближе к делу!“ – Философ своим цепким взглядом окинул кабинет покойного нотариуса, – „Давайте подытожим то, что нам известно об обстоятельствах убийства Геллибранда…“ И он, вытащив из кармана газету, снова развернул её на странице с траурной фотографией…»

– Но он же оставил газету на скамейке! – непонятно кому напомнил Ротмилл.

– Значит, он предусмотрительно имел при себе сразу два экземпляра, – не затруднился с объяснением Маклуски.

– «„Итак, нотариус был обнаружен в своём рабочем кабинете, за запертой дверью, закрытыми окнами и занавешенными шторами“, – процитировал Философ газетную статью, – „Одна из пуль поразила покойного в сердце; другая была обнаружена застрявшей в боковой стене комнаты… На полу перед убитым лежала связка ключей, среди которых находился и ключ от его кабинета. Никакого огнестрельного оружия ни в самом кабинете, ни во всей нотариальной конторе полиции отыскать не удалось… Установлено также, что из кабинета покойного исчез его личный портфель, в котором он обычно носил свои наиболее важные документы…“»

– Боже мой, какая ахинея! – схватился за голову Ротмилл, – У Геллибранда отродясь не водилось никаких портфелей – а свои документы он всегда носил в небольшой папке чёрного цвета… И что ещё за вторая пуля в боковой стене? По-моему, этот Браун несёт сущую околесицу…

– «„Да, всё верно!“ – подтвердил Уиллиброрд», – продолжал доноситься из приёмника голос Брауна, – «„Исчезновение портфеля и пистолета – две самые главные загадки в этом деле. Вызывает удивление и тот факт, что дверь кабинета в итоге оказалась запертой…“ „Я уже размышлял над этими загадками!“ – поспешил похвастаться Лич, – „Исчезновение портфеля можно объяснить тем, что покойный сам вынес его из кабинета и отнёс в какое-то другое место, а потом вернулся обратно уже без него“. „А как вы объясните отсутствие пистолета?“ – не без сарказма осведомился у него Философ. „С пистолетом дело обстоит посложнее!“ – вздохнул Лич, – „Мог ли преступник застрелить покойного при запертой двери и закрытых окнах? Весьма сомнительно… Выпустить пулю через замочную скважину невозможно. (Её калибр превышает диаметр скважины.) Окно было заперто изнутри вместе со всеми своими форточками. Ни одного сквозного отверстия мы на нём не обнаружили – значит, этот путь тоже отпадает. Мог ли преступник выстрелить снизу, из-под двери, просунув пистолет в щель между дверью и полом? Но в этом случае одна из пуль никак не смогла бы угодить в боковую стену… Таким образом, мы приходим к единственно возможному решению – это было не убийство, а самоубийство!“ – заявил Лич с исключительно важным и гордым видом, – „Вы спросите: А куда же тогда делся пистолет, из которого застрелился покойный? Я нахожу этому парадоксу следующее объяснение: Перед тем, как совершить роковой выстрел, покойный привязал к пистолету длинную верёвочку, а другой её конец завёл под дверь кабинета и высунул в коридор. Затем он запер дверь и совершил самоубийство; пистолет выпал из его рук и упал на пол. Через какое-то время некое лицо подошло снаружи к кабинету, потянуло за верёвочку и вытянуло вместе с ней и сам пистолет… Вполне правдоподобная гипотеза; не так ли?“ „Да, пожалуй“, – согласился Уиллиброрд, не заметив нескрываемой иронии на лице Философа. „К сожалению, и в этом варианте перед нами встают неразрешимые загадки…“ – вздохнул Лич, – „Во-первых, кем было лицо, вытянувшее из-под двери пистолет? Во-вторых, зачем оно это сделало? В-третьих, почему оно до сих пор не явилось в полицию? В-четвёртых, с какой целью Геллибранд избрал такой замысловатый способ самоубийства? В-пятых, с какой стати он вообще решил застрелиться? И, наконец, в-шестых: Если это было самоубийство, то почему было сделано два выстрела и каким образом одна из пуль попала в стену? В общем, гипотеза о самоубийстве покойного тоже представляется мне довольно сомнительной…“ „Это напоминает мне какой-то заколдованный круг!“ – воскликнул в отчаянии Уиллиброрд, – „Я до сих пор не могу прийти в себя после вчерашних событий. Меня бросает в дрожь всякий раз, как я о них вспоминаю! Между прочим, вчера я неоднократно проходил по коридору мимо кабинета Геллибранда и неизменно обнаруживал, что он заперт. Мне и в голову не пришло, что мой начальник находится внутри кабинета! Раньше у него не было привычки запираться в одиночестве на рабочем месте. Я был уверен, что он отправился по каким-то важным делам за пределы нашей конторы и запер за собой кабинет… Но ближе к вечеру на меня вдруг нахлынули подозрения. Я отпер кабинет Геллибранда своими ключами и обнаружил его бездыханное тело на полу, рядом с его собственной связкой ключей…“ „А сколько комплектов ключей существует от этой двери?“ – уточнил Философ. „Только два“, – ответил Уиллиброрд, – „Один из них всегда находился у меня, а второй – у Геллибранда“. „Значит, тут возможны лишь два объяснения“, – снова вмешался в беседу Лич, – „Раз покойный был обнаружен застреленным в запертом кабинете, то либо его заперли снаружи вы, либо он заперся изнутри сам“. „Но я его снаружи не запирал!“ – воскликнул Уиллиброрд. „Выходит, он сам себя запер“, – пришёл к выводу Лич, – „Но куда тогда делся пистолет? Вот уж действительно квадратура круга!“ „Эх, инспектор, инспектор…“ – покачал головой Философ, – „Вы категорически неспособны к целенаправленной мыслительной деятельности… Куда делся пистолет – это вопрос второстепенный. Главное для нас сейчас – найти убийцу! Мы можем с большой долей уверенности предположить, что он пришёл к Геллибранду под видом обычного клиента… Кстати, вы уже изучили журнал его посетителей за последние дни?“ „Да, эта работа нами уже проделана!“ – с гордостью сообщил инспектор, – „Мы установили, что вчера к покойному не приходило вообще ни одного клиента; тех же, кто посещал его в течение предыдущего месяца, я добросовестно проверил. В итоге выяснилось, что все они заходили в нотариальную контору с целью оформления доверенностей или других документов. Стало быть, включать их в список подозреваемых у нас оснований нет“. „Иного вывода я от вас и не ожидал!“ – с грустной усмешкой ответил Философ, – „Конечно, вы исходите из того, что выслеживаемые вами преступники обладают ещё более низким интеллектом, чем вы сами. Вы предполагаете, что у них не хватило бы ума придумать правдоподобный предлог для визита в нотариальную контору…“ „А что ещё я должен был предположить?“ – вскричал задетый за живое Лич. „Прежде всего, вы должны были установить ментальные обоснования, толкнувшие преступника на убийство – а не копошиться в каких-то мелочах вроде запертых дверей и исчезнувших портфелей“, – не без сарказма ответил Философ, – „Куда делся пистолет – это само собой выяснится в конце расследования, когда вы поймаете убийцу и хорошенько его допросите… А чтобы вычислить убийцу, вам прежде всего необходимо понять двигавшие им мотивы. Итак, с какой целью он убил нотариуса? Очевидно, что такой выдающийся человек, как Геллибранд, не мог погибнуть по какой-то банальной причине… Вспомните, каким непростым характером он обладал, как он любил говорить правду в глаза власть имущим, как гордо и независимо он перед ними держался! Сомнений быть не может: Именно этого и не смогли ему простить его коварные враги!“ „Теоретически с вашими рассуждениями поспорить сложно“, – пробурчал Лич, в глубине души признавая справедливость упрёков собеседника, – „Но как бы нам практически отыскать этих неуловимых преступников?“ „Нет ничего проще!“ – усмехнулся Философ, – „Мой дедуктивный метод – всегда со мной. С его помощью я в один момент выйду на след злоумышленников… А ну-ка дайте мне взглянуть на журнал посетителей Геллибранда!“ Сержанты Доддс и Маклуски вдвоём извлекли из стола покойного нотариуса некую большую тетрадку и едва ли не бегом доставили её Философу. „Лич, вы видели вот эту запись?“ – поинтересовался он, открыв журнал на нужной странице, – „Оказывается, две недели назад на приёме у Геллибранда побывал знаменитый генерал Питт…“ „Да, действительно!“ – припомнил Уиллиброрд, – „Начальник рассказывал мне о его визите… По его словам, генерал вроде бы собирался оформить какой-то нотариальный акт, но потом раздумал и ушёл от нас с пустыми руками“. „Вот это-то меня и настораживает!“ – произнёс Философ, погружаясь в напряжённые размышления, – „Пожалуй, нам следует лично навестить генерала Питта и уточнить у него кое-какие детали этой беседы!“ „Это невозможно!“ – возразил Лич, – „Его превосходительство проживает далеко за городом в особо охраняемой зоне. Нас с вами никто туда не допустит“. „Вы отстали от жизни, инспектор!“ – язвительно заметил Философ, – „На прошлой неделе я прочитал в одной бульварной газете, что генерал Питт на днях снял себе для временного проживания небольшой домик в Лондоне. На всякий случай я занёс этот адрес к себе в записную книжку… Между прочим, новые аппартаменты генерала расположены буквально в двух шагах от этой нотариальной конторы. Добраться до них нам с вами не составит труда… Я говорю: „нам с вами“, поскольку намерен посетить генерала Питта в сопровождении вас и ваших сержантов как официальных представителей полиции“, – позволил он себе прозрачный намёк. „Да-да!“ – оживился инспектор, – „Если вы согласны взять на себя беседу с его превосходительством, я и мои сержанты охотно сопроводим вас до его места жительства!“ Несколько минут спустя Философ привёл своих троих спутников в один из соседних, ничем не примечательных дворов. (Со стороны процессия выглядела весьма колоритно: стройный подтянутый Философ; толстоватый и лысоватый инспектор; два сержанта, один из которых был на две головы выше Лича, а другой – на две головы его ниже.) Дом, к которому они подошли, имел в вышину лишь два этажа, однако был построен с большой претензией на хороший вкус… Зайдя внутрь и поднявшись по лестнице на второй этаж, гости разыскали в глубине площадки дверь в квартиру генерала. Лич принял официальный вид и торжественно нажал на кнопку звонка… Через несколько секунд дверь приоткрылась, и глазам присутствующих предстал маленький пожилой тщедушный человечек в грязной майке и рваных тренировочных штанах, вытянутых на коленках. „Добрый день, ваше превосходительство!“ – воскликнул Лич, отдавая честь, – „Мы осмелились побеспокоить вас по поводу вчерашнего убийства нотариуса Геллибранда. Надеюсь, до вас уже дошла информация об этом ужасном происшествии?“ „Да, я слышал, что этого типа кто-то пристукнул“, – пренебрежительно ответил генерал, – „Но только при чём тут я? Разыскивать убийц – это скорее по вашей части, инспектор, чем по моей!“ „Мы уже приступили к расследованию, ваше превосходительство!“ – отрапортовал Лич, – „Мы надеемся, что ваши показания помогут нам напасть на след убийц. Две недели назад вы побывали в конторе покойного и теперь являетесь одним из основных свидетелей по этому делу…“ „Ладно, заходите!“ – без особой охоты разрешил генерал, – „Но учтите: На вас я могу потратить только пять минут своего драгоценного времени!“ Гости переступили порог генеральской квартиры и вслед за хозяином прошли в боковую комнату. Обстановка вокруг недвусмысленно напоминала всем входящим, что они попали в жилище военного человека: На стенах были развешаны военные награды и трофейное оружие; в коридоре висела армейская мишень для пулевой стрельбы, насквозь испещрённая вмятинами от точных попаданий. В двери напротив виднелись плохо замазанные отверстия – вероятно, оставшиеся от прошлых лет, когда генерал упражнялся на этой двери в меткости стрельбы из различного огнестрельного оружия…»

– Каких прошлых лет? – удивился Ротмилл, – Он же снял этот домик всего несколько дней назад!

– «Едва зайдя в боковую комнату, генерал тут же уселся в большое роскошное кресло», – продолжал читать Браун, – «а оробевшие сержанты и благоговеющий инспектор скромно устроились на каких-то табуретках. В этот момент в комнате раздался спокойный и невозмутимый голос Философа: „Какая досада! Мне как раз пришло время принимать лекарство, прописанное врачом… Надеюсь, радушный хозяин позволит мне на пару минут воспользоваться его ванной комнатой?“ „Валяйте!“ – усмехнулся генерал. „Благодарю вас!“ – произнёс Философ, с достоинством выходя из комнаты куда-то в коридор. „Ну, я вас слушаю!“ – обратился генерал к инспектору, – „Вас интересуют мои показания? Но мне почти нечего вам рассказать! Я действительно побывал в конторе этого Геллибранда пару недель назад, чтобы оформить один небольшой нотариальный акт. Увы, нам не удалось сойтись с нотариусом в вопросе о цене… (Этот Геллибранд оказался слишком высокого мнения о себе и своих услугах.) Больше я ничего вам сообщить не могу… Инспектор, у вас имеются ко мне ещё какие вопросы?“ – он грозно посмотрел на Лича. „Нет-нет, ваше превосходительство!“ – испуганно пролепетал тот, – „Прошу извинить, что мы вас побеспокоили! На этот визит нас подбил Философ, будь он неладен!“ „Можете считать наш разговор завершённым“, – угрожающим тоном произнёс Питт, – „и немедленно отчаливать туда, откуда вы сюда припёрлись!“ „Сию же минуту, ваше превосходительство!“ – воскликнул Лич, вскакивая с табуретки и едва не сталкиваясь со своими сержантами, уже вскочившими с двух других. „Но постойте!“ – удивился вдруг генерал, – „Что ещё за шум доносится из соседней комнаты?“ Он резко выпрыгнул из кресла и выбежал в коридор. И тут…»

– И тут я вынужден вас прервать! – раздался в эфире жизнерадостный голос Хогарта, – К сожалению, на нашей радиостанции опять пришло время этой ужасной рекламы… Мы просим наших дорогих слушателей оставаться на той же волне! Через несколько минут мы вернёмся в эфир и продолжим слушать увлекательный рассказ нашего замечательного гостя…

Из транзистора начали раздаваться уже знакомые восторженные отзывы о каких-то таблетках и шампунях… Впрочем, Ротмилл успел протянуть руку и быстро повернуть ручку громкости до минимального уровня.

– Ну, как вам этот детективчик? – поинтересовался он у коллег.

– А вам как? – переадресовал вопрос обратно Маклуски, сидящий на подоконнике.

– Как говорят дипломаты, у меня складывается о нём крайне неоднозначное впечатление, – вздохнул Ротмилл, – Сперва я ещё пытался воспринимать этот рассказ всерьёз – но потом махнул рукой и перестал удивляться всем его нелепостям. Похоже, автор совершенно ничего не понимает в теме, за которую взялся…