Кнопка

В то время он увлекся клубной музыкой, и по вечерам, сидя за компьютером, сводил треки, дополняя их своими авторскими решениями, радуясь каждой удачной находке. Со временем материала набралось на целый альбом – любительский, конечно, но другу и Мэм, которым он показал пару вещей, очень понравилось. Они даже предлагали свою помощь в продвижении, но Ник тогда отказался. С их связями и знакомствами это было бы слишком просто. Нику же хотелось все сделать самому, без чьей-либо помощи.

В один из обычных дней сменщик обратил его внимание на одного из постоянных покупателей.

– Знаешь, кто это?

– Нет, откуда?

Оказалось, худощавый молодой мужчина в простенькой футболке и зауженных книзу черных джинсах есть не кто иной, как директор модной радиостанции. Той самой, где по вечерам крутят классную клубную музыку, и даже составляют еженедельные чарты из действительно интересных новинок. Выяснилось, что этот небедный, в общем-то, человек, любит пару-тройку раз в неделю перекусить самым обычным блюдом – мясом, пожаренным на гриле и завернутом в лаваш. Единственно, он всегда напоминал, чтобы не слишком усердствовали с майонезом и кетчупом. Острое он не жаловал по причине хронических проблем с желудком.

Как-то Ник набрался смелости, и вручил ему свой диск, особо ни на что не надеясь. И каково же было его удивление, когда ему позвонили с радио и сообщили, что его музыка понравилась, и ее планируют поставить в пятничный эфир.

– А как Вас объявлять? Вы у нас, простите, кто? – непринужденный голос девушки-диджея и впрямь выражал интерес.

– Никто, – немного растерявшись от неожиданной новости, брякнул Ник.

– «Ник-то»? – протяжно переспросила девушка. – А что, круто. «Диджей Никто» – такого у нас еще не было. Короче, вечером с семи до девяти включайте радио. У Вас премьера.

Два трека с альбома имели недурный успех, и некоторое время занимали места в тройке лидеров. В их следующую встречу директор станции дал Нику телефон своего давнего знакомого, и так Ник неожиданно для себя стал резидентом в одном из ночных клубов – площадке пусть и не самой центровой, но довольно известной. Но торговлю в палатке он не оставил, и на то были свои причины.

Может, кому-то это покажется странным, но это дело было ему по душе. Нику нравилось, что, несмотря на серьезную конкуренцию, у него всегда было больше всех покупателей. Были, невзирая на околовокзальную суету, и постоянные клиенты, из числа пассажиров пригородных электричек, ежедневно приезжающих в город на работу. Были и те, кто приезжал в обеденный перерыв перекусить именно к нему. Заходили и избалованные жители близлежащих домов, коренные манерные горожане. И молодые, и взрослые, и даже парочка совсем уж пожилых пенсионеров, выглядевших как почтенные преподаватели консерватории, расположенной относительно неподалеку.

Конечно, для этого ему пришлось немало потрудиться. В свое время он долго препирался с владельцем палатки, спокойным, заметно уставшем от жизни лицом славянской национальности лет эдак пятидесяти пяти, по поводу качества поставляемых продуктов – и в конце концов выиграл этот спор. Ник настоял, чтобы мясо закупалось парное, свежайшее, на ближайшей подмосковной птицефабрике, а соус, ранее состоявший из дешевого дрянного кетчупа и сомнительного подобия майонеза, теперь он мастерил самолично. Покупал правильные ингредиенты, добавлял набор специй, крепкие малосольные огурцы и помидорчики черри, и простенькое блюдо, продававшееся на каждом углу, вдруг обретало свой особенный вкус. Хозяин палатки был доволен, тем более что за дорогой соус Ник доплачивал из своего кармана – правда, и выручка теперь была такой, что с лихвой компенсировала все эти расходы.

Хозяин привокзальных палаток был личностью интересной. Торговую профессию свою он именовал не иначе как «лавочник». У него было два устоявшихся пунктика. Первый – это забавная манера устало прикрывать глаза во время общения с этим миром. Так он поступал и со своими друзьями, и с проверяющими органами, и собственными продавцами, среди которых попадались порой студенты, а то и выпускники не самых захудалых учебных заведений.

Второй пунктик – хозяин любил в самый разгар торговли отвлекать своих работников от выполнения их непосредственных обязанностей.

– Я, конечно, университетов не кончал, – говорил он, встав к прилавку со стороны улицы и прикрывая набрякшие веки, – но кое в чем могу разобраться. Вот прадед мой – сам лавку держал, отец его – тоже, а внуку только наследство передали, как полагается – тут все и отобрали. И только сейчас вот я пытаюсь былое дело семейное восстановить. Ты думаешь, легко это?

– Думаю, нет, – терпеливо отвечал Ник, лишь бы только отвязаться, тем более очередь уже проявляла некоторое нетерпение.

– Вот и я так считаю, – кивал лавочник и надолго задумывался. – Ты вот парень образованный, а попроси тебя съездить в банк, с платежками разобраться – не сможешь ведь?

– Не смогу, наверное. – Ник думал сейчас, что это тот самый случай, когда непосредственный начальник одновременно и прав, и мешает выполнять им же поставленный план. – Меня просто этому не учили.

– То-то и оно. – Тот качал головой, опять смежив веки. – А я вот могу, почему-то. И прадед мой при желании легко бы разобрался. В него я пошел. Уж если решил стать торговым человеком, да настоящим – хочешь не хочешь, а уметь должен все.

Разговоры такого рода происходили, как правило, после какого-либо экзистенциального потрясения. Съездит, например, потомственный лавочник к коллеге за рубеж, посидят они крепко в крохотной пивной, и тут, как назло, выяснится, что именно эту неказистую харчевню потомки основателя держат лет семьсот эдак подряд – и не закрывалась она никогда, несмотря на многие войны, бурную смену флагов, симпатий, и общественных настроений.

Конечно, Нику страдания пожилого лавочника поначалу были в диковинку. Потом привык, но не переставал уважительно удивляться. Поди ж ты… Один переживает, что славы нет или достатка, другой – что дело не развивается, третий умеренно грустит, что в космос вряд ли слетает, но тут тоскует человек и мается душой об утраченной с век назад паршивой мясной лавчонке…

И неизвестно еще, пожалуй, чьи переживания оказались бы на поверку сильнее.

Сегодня был день как день – длинным острым ножом Ник срезал тонкие полосы прожаренного мяса, проворно, что твой повар, крошил черри, крутил в кульки тонкий лаваш, принимал деньги и отсчитывал сдачу. Внимание его привлек серьезного вида пожилой мужчина, одетый в хороший костюм и галстук. Раньше он его здесь не видел, но лицо покупателя показалось знакомым – только Ник не мог припомнить, откуда.

– Спасибо, – произнес тот, принимая теплый сверток с фаст-фудом, и протянул Нику крупную купюру. – Сдачи не надо.

Ник немного растерялся. Такое здесь случалось нечасто. Здесь как-то не было принято сорить деньгами.

– Подождите, я сейчас сдам… – но мужчина уже отошел от палатки и встал в стороне, уступая место новому покупателю.

Ник попросил напарника подменить его. Но пока он набирал необходимую сумму, странный покупатель уже исчез.

Вечером, после работы, сидя в своей комнате, Ник сидел перед компьютером и в который раз разглядывал свою находку. Необычный предмет с кнопкой внутри. Он и притягивал и отталкивал одновременно. Что это может быть? И почему так совпало, что кнопка попала к нему в руки в тот день, когда погиб – а точнее, бесследно исчез его, пожалуй, единственный настоящий друг. Он взял в руки телефон и набрал номер из памяти.

– Привет.

– Привет.

Голос подруги Мэм звучал как всегда бесцветно, безэмоционально. Еще один человек, которому эта жизнь по определению скучна и неинтересна. Хотя кому-кому, но ей жаловаться было грех – квартира в центре, хорошая машина, внешность на восемь с плюсом. Двое парней, с которыми она поддерживала постоянные отношения. Но вот бывает же – апатия ее второе имя. И это в двадцать семь с копейками лет.

– Не хочешь кофейку выпить?

– Давай.

– Через час нормально?

– Оки.

Они встретились в кофейне, где обычно пили кофе друг и Мэм. Это было одно из их мест. Центр города, тихое место. Никогда не подумаешь, что рядом надрываются вечерние пробки, и, чадя выхлопными газами, нервничают запертые в машинах уставшие люди.

Подруга Мэм разительно отличалась от девушки друга, аспирантки. Напротив, это был человек, как никто другой знающий свою цену – даже если эта оценка не всегда совпадала с мнением окружающих. Вот и сейчас, разговаривая с Ником, весь ее вид говорил о том, что она буквальным образом снизошла. Лень, равнодушие, легкий цинизм – вот ее фирменный устойчивый образ.

Впрочем, Ник знал ее давно и не обращал на эти пустяки внимания. Он знал, что Мэм считала подругу, несмотря на все ее причуды, далеко не безнадежной, другое дело, что ее следовало направлять – сама она сколько-нибудь достойное занятие найти была не в состоянии. Но стоило ей подкинуть здравую идею насчет помощи приюту бездомных животных, или спасению заповедника, или еще что-то в этом роде – и подруга занималась вопросом с энергией и завидной самоотдачей. Удивительно, но факт. Но это только в случае, если ее кто-то направлял, подкидывал идеи, будил.

Теперь, когда Мэм исчезла, Ник опять видел перед собой полностью безразличное к жизни полусонное существо.

– То есть ты не знаешь, куда она делась? – Он налил ей чаю из белого чайника.

– Понятия не имею. А ты не замечал, что с ней что-то странное творится?

Ник сделал глоток чая и досадливо поморщился. Напиток дня сегодня мог бы быть и получше. Тем более полный чайник здесь стоил столько, сколько зарабатывает иной менеджер за целый день в суетном офисе.

– Вроде нет.

– Вот такой ты внимательный друг. – Девушка лениво придвинула к себе чашку, но пить пока не стала.

Ник помедлил, не найдя что на это ответить. Упрек был ему неприятен.

– Как ты думаешь, что произошло? – спросил он после паузы.

Подруга Мэм пожала плечами.

– Не знаю. Может, в дауншифтинг ударилась, с нее станется. Мне кажется, у нее с головой последнее время не все в порядке было. Ну сам посуди, кто с прислугой дружить будет, шмотки дарить, тусоваться вместе?

Ник только качнул головой, не зная, как ему реагировать на столь явное проявление снобизма. Подруга Мэм, похоже, оседлала любимого конька. Тут был и старый спор, и женская ревность – она полагала, что она и Мэм лучшие подруги, и болезненно переносила, когда Мэм заводила дружбу с кем-то кроме нее.

– К тому же с этой кнопкой дурацкой… – Она отпила глоток и слегка поморщилась – терпкий чай мало того, что был невкусен, так и еще не остыл.