– А смысл так играть в покер?
– Вот именно. В ходе тренировки, играя на фантики, люди творят такую дикую дичь при розыгрышах, что иногда с ними некомфортно за одним столом сидеть.
– Дичь, ах какое удивительное слово. Артур, ты хочешь напугать ежика голым задом?
– Если это выглядит глупо, но работает, то это не глупо.
– Кавалерия прибыла, – показал вдруг чуть в сторону Валера, который мои действия явно не одобрял.
Я высматривал гостей со стороны города, а конвертоплан туристической полиции неожиданно подошел со стороны моря. Это была современная угловатая машина с преобладанием белого в раскраске и с черно-красными полосами по бортам, в цвет национального египетского флага. На широком тупом носу машины красовалась эмблема туристической полиции, с расправившим крылья египетским орлом.
Белый конвертоплан приземлился за территорией виллы, на площадке у ворот. Я уже был у калитки – замок не сработал, и пришлось выбить ногой. Мое движение вызвало переполох среди выпрыгивающих на бетон дороги полицейских в белых бронекостюмах, я даже пожалел об излишней резкости. Но, к счастью, никто стрелять не стал. К их счастью в том числе.
– Кто главный? – поинтересовался я на русском, встав в проеме выбитой калитки, закрывая проход.
Впрочем, никто из полицейских вперед и не стремился – наши с Валерой лица в их визорах не идентифицируются, лишь указывается принадлежность к владеющим одаренным. И, скорее всего, отображается еще и национальная принадлежность, но насчет этого не поручусь.
После моего вопроса вперед сразу вышел высокий европеец. Chef d'escadron – командир эскадрона, присмотрелся я к значкам пиктограмм, заменяющим на броне погоны. У офицера, кстати, у единственного забрало было поднято, но смотрел он на меня через голубоватую полоску визора.
– Самоубийство одаренного владеющего, – показал я жандарму на рваную дыру в стене виллы, а после на машину клининговой службы, видную в открытую калитку. – С сопутствующими жертвами. Мне нужно время связаться со своим поверенным, а также прошу предоставить закрытый канал связи с Комитетом ООН по защите прав человека.
Командант едва заметно дернул щекой. Потому что любое ЧП с одаренным – это серьезная проблема, а здесь вообще труп. Кроме того, звание и должность полицейского, как я и предполагал, точно не могли обеспечить мое требование о закрытом канале связи. Тем более с Комитетом ООН по защите прав человека. Это не Элимелех, который сам пишет себе правила, это максимально зарегулированная структура.
– Один момент, – кивнул мне офицер и отошел на пару шагов, легкими пассами явно открывая меню в дополненной реальности. Вместо него вперед шагнул боец со знаком медика на броне, но я только головой покачал, показывая, что помощь никому не требуется.
Вдруг среди прибывших белых полицейских появилась заметная растерянность, переросшая даже в небольшой переполох. Вызван он был еще одним прибывшим конвертопланом. И его эффектным способом появления – машина шла очень низко, практически над дорожным полотном магистрали. Я даже догадался отчего: чтобы прибыть на место как можно быстрее и не пересекать закрытые к полету зоны. Обходя их по дуге над поверхностью моря, как летел к нам конвертоплан туристической полиции.
Эффектно прибывший конвертоплан, поднимающий сейчас тучи пыли, выглядел попроще – явно на два поколения старше и не в таком чистом, вылизанном состоянии, как машина туристической полиции. И основной цвет раскраски у него был не белый, а черный. И раскинувшего крылья орла на тупом кургузом носу машины не было – вполне обычная машина городской полиции Хургады.
Двигатели прибывшего конвертоплана еще громче взвыли на реверсе, машина задрала нос в торможении и очень нагло приземлилась рядом с воротами, заставив белых полицейских разбежаться в стороны. Черная броня выпрыгивающих на бетон дороги полицейских также была попроще и не у всех в полной комплектации; даже оружие частично такое, что без слез не взглянешь. Но, несмотря на это, впечатление полицейские в черном производили вполне серьезное.
Командовал группой городской полиции также европеец, только темноволосый, в звании команданта. Что ранжиром соответствовало прибывшему чуть ранее командиру эскадрона или майору в Армии Конфедерации. Из прибывших черных полицейских он также был единственным без опущенного забрала шлема и так же, как и командир эскадрона, смотрел на меня через полоску визора – только красную, а не синюю.
Увидев столь действенную демонстрацию презрения черной полиции к белой – пару полицейских в белом даже сбило с ног воздушной волной, я понемногу уверился в возможности реализации своей дикой идеи.
Все же полезно иногда выбраться в люди погулять – вот и сегодня ночью, в одном из баров я зацепился с хорошо нагруженным господином. Был он унтер-офицером городской – черной полиции, русскоязычным контрактником. Мой статус одаренного он по причине залитых глаз даже не усмотрел, зато очень обрадовался свободным ушам на чужбине.
Унтер жаловался мне на то, что черные полицейские работают на износ, в том числе и по окрестным горам бедуинов гоняя. Белые же, туристы, как тут называли туристическую полицию, только палкой груши околачивают за несоизмеримо большие деньги, двойной паек, пенсионные отчисления и полный соцпакет. А самая большая проблема у этих гребаных туристов – маркая белая броня.
Еще от подвыпившего унтера я узнал, что относятся черная обычная и белая туристическая полиции к разным ведомствам, по французскому подобию национальной полиции и национальной жандармерии.
Городская черная полиция была в подчинении Министерства внутренних дел Египта, а вторая, туристическая, в двойном подчинении – и МВД, и Министерства обороны. Вот только подчинение МВД у туристических полицейских было только формальное, и даже на прямые указания мог быть положен откровенный болт.
Кроме этого, было и еще одно, менее явное, но при этом гораздо более серьезное разделение. Египет был суверенным государством лишь формально, находясь под совместным протекторатом Франции и Великобритании. И туристическая полиция находилась в прямом (неофициальном) подчинении французской администрации. И весь город Хургада, как центр туризма, за исключением элитных островов-пальм и намывных территорий, был непререкаемой вотчиной корпораций Трансатлантического союза, в котором Франция была одним из лидеров. Городская полиция же подчинялась (также неофициально) администрации британской. Это отражалось и на комплектовании обоих ведомств, и на общей взаимной неприязни.
Вот на всем этом внутреннем противоречии строился каркас моего пока даже не оформившегося до конца гениального плана.
Приглашающим жестом я попросил команданта городской полиции подойти ближе и отошел чуть в сторону, предлагая пройти в выбитую калитку. Командир эскадрона туристической полиции сунулся было зайти следом, но сопровождающие черного полицейского бойцы едва с ним даже не потолкались, перекрывая дорогу.
– Уно моменто, – показал я пальцем в небо, обращаясь к явно озадаченному происходящим белому офицеру.
Отойдя вместе с командантом подальше от ворот, я остановился.
– Вот там, – показал я на дырку в стене дома, а после продемонстрировал полицейскому ранговый перстень Марьяны, – труп одаренной восьмого ранга. Ее угрозами довели до самоубийства. Вот эта – машина, на которой приехал убийца, он же смертник, который покушался и на нашу жизнь активацией взрывного устройства. Я, барон Артур Волков, подданный российской короны, готов дать официальные показания службе городской полиции по факту случившегося.
«Можно я не буду на это смотреть?» – тяжко поинтересовался Валера, демонстративно на меня не глядя и проходя в дом.
Я на расстройство принца даже внимания не обратил. Потому что у меня внутри появилась самая настоящая дьявольская уверенность… не то чтобы в успехе, но в том, что сейчас что-то будет. Причем вот прямо ух. Даже не столько уверенность, а предвкушение.
Командант между тем не сразу понял, о чем именно я говорю. Но через несколько секунд он даже вздрогнул от осознания. Ну да, ну да, где это видано, где это слыхано, что одаренный сам в полицию пришел?
– Команданте, у вас есть всего несколько минут. Решите с начальством, участвуете ли вы во всем этом великолепии.
– Что вам нужно? – поинтересовался черный полицейский.
В чем именно участвовать, объяснять не требовалось. Остров-пальма – зона ответственности туристической полиции. Но если я дам показания полиции городской о покушении на убийство одаренного, тем более в ситуации и с трупом одаренного (невиданное дело), то городская полиция сможет вертеть туристическую как на стволе этой самой пальмы очень долгое время. Вертеть с чувством, толком и расстановкой.
Не требовалось команданту и объяснять, что я решил давать показания от испуга или душевного порыва – ясно, что подобным поведением преследую свои цели.
– Мне нужна информация. Трек вот этой машины и приписанной к ней работницы за последнее время, – говоря «этой машины», я едва-едва скосил взгляд на автомобиль клининговой службы. – После по ситуации, думаю, мне нужно будет информационное и, возможно, силовое сопровождение.
Кивнув, командант отошел. Видимо, он имел прямой выход на главу ведомства – потому что его общение не заняло и минуты. Впрочем, совсем неудивительно – ведь отправили именно его разбираться с вызовом в элитный район. Любого, кого попало, сюда не зашлют. Поэтому, кстати, – судя по оперативности прибытия, и высадившийся с ним отряд выглядит как группа реконструкторов разных видов войск разных эпох – надергали звенья из доступных подразделений по высшей отсечке рейтинга.
Командант между тем кивнул мне и, махнув рукой, произнес что-то в переговорник. Почти сразу громче загудели двигатели черного конвертоплана, и он поднялся в воздух. Невысоко – только чтобы забор перелететь и сесть рядом с нами на лужайке.
Судя по всему, это означает, что городская полиция к сотрудничеству готова.
Я быстро подошел, почти подбежал к воротам и, найдя взглядом белого офицера, крикнул ему, что закрытый канал связи с комитетом ООН мне больше не нужен, а поверенному я сам позвоню. Когда возвращался обратно, Валера как раз появился из дома с высоким стаканом, в котором было какое-то зеленое на вид пюре.
«Смузи?» – пораженно уставился я на стакан в его руке.
«Vous avez un mauvais fran?ais», – сообщил мне Валера, что он думает о качестве моего французского.
«Хоть не с сельдереем?» – с осторожностью глянул я на зеленую кашу в стакане.
«Персик, банан, маракуйя, мята», – мысленно фыркнул Валера, подходя ближе.
«Ты же не собирался участвовать?» – поинтересовался я.
«Я не собирался смотреть», – отмахнулся он.
Двери бокового отсека конвертоплана открылись, и мы с Валерой следом за командантом запрыгнули в салон. Прошли в небольшой командирский закуток, после чего офицер активировал большой, во всю стену монитор с информацией. Да, вполне обычный старорежимный монитор, пусть и немалого размера, – а не уже привычные мне 3D-проекции. Быт обычных людей, даже полицейских, все же отличается от быта одаренных. Здесь все как-то проще и мне старому привычней.
На экране между тем высветилась марка машины, название организации, номерной знак – все на французском.
– На английский, пожалуйста, – попросил я офицера, и командант быстро переключил язык.
Мария Луиса Фернандес; гетеросексуальная женщина, пуэрториканка, 47 лет, католичка (статус – актив), длинная простыня списка семьи из числа близких родственников; в Хургаде на заработках, четырехмесячный контракт, который уже подходит концу.