Добавить В библиотеку
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Беспорядок
Алекс Брут
© Алекс Брут, 2019
ISBN 978-5-4496-5912-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
СТИХИ
«После всех услышанных мной историй…»
После всех услышанных мной историйя пишу свою – в ней старик и море,в ней подбитый летчик ползет по снегу,в ней гонец погибнет в конце забега.Мне так мало слов для бурлящих мыслей.Соль рассыпана и молоко прокисло —всех примет не счесть, что несут дурное.Если верить в них, то к чему иноепониманье мира? Зачем надеждачеловеку, что подбирал одеждувсех оттенков долгой полярной ночи?Я учусь любить, но пока не очень.Я учусь искать в своем сердце веру,отличать массив от простой фанеры.Мой норвежский лес догорит к рассвету.Под ключицей боль, но пройдет и это.«Весна ввалилась мокрым снегопадом…»
Весна ввалилась мокрым снегопадомв исполосованный ветрами город N.И горожане были этому не рады,ведь так хотелось от погоды перемен.Я шел домой пешком от остановки,курил в рукав и зарывался в капюшон.В сугробах вяз, на льду скользил неловко —и в целом, был достаточно смешон.Происходящее описывало точновсе то, что было,есть,произойдет потом.Я аккуратно лег,чтобы проверить прочностьЗемли.И стал ловить большие хлопья снега ртом.«В июле, приехав в Питер…»
В июле, приехав в Питер,исполнив большую мечту,среди бесконечных литерблуждаешь. На каждом мостуты делаешь сотни фоток.На Думской заходишь в бар,кидаешь на стойку банкнотыи думаешь: «Город стар,а я молода и красива.Весь мир на ладони лежит.»А после рассвет на заливе,и рядом с тобой ни души.Ты ищешь квартиру в центре,работу возле метро.И вскоре ты бармен-эксцентрик,что пьет в коммуналке ромс поэтами, обсуждая,что солнце здесь только во сне.И время стрелой пролетает,и выпал вчера первый снег.Зимой ненавидишь Питер —тут слякоть куда не ступи.Ты шепчешь в свой вязаный свитер,уткнувшись: терпи… терпи…«Какая глупость думать о весне…»
Какая глупость думать о весне,когда сугробы обнимают грязный лед.Нет ничего опасней и страшней,чем оптимизм, рожденный из хлопот,из незначительных для дела недостач,дедлайнов с красной меткой «сделать до»у менеджера маленьких задач,узнавшего про принцип бусидо.И вот уже колеблется, дрожитспокойствие услышавшего стуксудьбы. Ровняя нервно этажи,многоэтажки высятся вокруг,как часовые колкой теплоты.Их командир – ссутулившийся клен.На улице царит зима, а тыпочти исчислен, взвешен, разделен.«Беспокойство заворочалось в груди…»
Беспокойство заворочалось в груди.Непонятно, уезжать или остаться,и становится все толще личный панцирьот предчувствия разлуки впереди.У меня, похоже, снова дежавю,словно чей-то голос просит обернуться,словно сердце тяжелей на десять унцийи святые скалятся с гравюр.И неважно, на какой теперь вокзали какие дальше остановки.Я в поэзии обычный полукровка —ничего по сути не сказал.Но она дала мне календарь,обвела незначимую датуи сказала: приходи обратнов феврале. Ты должен мне январь.«Если темные времена…»
Если темные времена,в небо черным столбом дым;если видишь дурной знакв том, что чувствуешь мир иным;если некуда поутрумимо белых прозрачных штор;если нет на плечах рук,отводящих седой шторм;Если все пропитала гарь,привела за собой беду.Зажигай по ночам фонарь,я увижу его. Я приду.«Я бы мог переплыть сто морей…»
Я бы мог переплыть сто морей,покорить два десятка вершин.Я бы мог заходить на зарепобедителем с войском большимв города, поднимая флаг,объявляя – войне конец.Я бы мог разгонять мрак,проповедуя сотням сердец.Я б разрушил пару легенд,мимоходом создав еще три.Я бы мог выживать в тайгеили вспять повернуть Гольфстрим.Мог бы выиграть важный турнир,забивая в нем главный гол.Я бы мог опрокинуть мир,если только бы знал для кого.«Отец вернется пьяный, закричит…»
Отец вернется пьяный, закричит.Мать зарыдает, он слетит с катушек.Она испуганно поднимет хрупкий щитсвоих ладоней. Ты закроешь уши,чтобы не слышать звук ударов за стенойи крики боли в нарастающем абсурде,чтобы запомнить навсегда рефрен простой:«Со мной такого никогда не будет».Сменив тринадцать раз календари,ты понимаешь, что река вернулась в русло.Твоя квартира, как боксерский ринг, —второй нокдаун, лампа светит тускло.А утром ты молчишь, как мать, точь-в-точь,и врешь врачу, но он тебя не судит.В соседней комнате беззвучно плачет дочь:«Со мной такого никогда не будет».«Я усталый путник. Я – бродяга…»
Я усталый путник. Я – бродягана шоссе в разбитых старых кедах.У меня почти пустая флягаи в помятой пачке сигареты.Я иду от прошлого на север,в сторону конечного начала,где поставит кто-то жизнь на реверс.Повстречай меня таким усталым.Вот твой дом, вот свет горит в оконце.Ты не спишь конечно этой ночью,ждешь, когда восток согреет солнце,проверяешь темноту на прочность.У тебя неясная тревога —будет ли еще рассвет хорошим?Я прошу сейчас совсем немного:Приюти меня таким замерзшим.Открываешь двери, ставишь чайник,говоришь неспешно о неважном,словно я здесь первый неслучайныйв суете пластмассово-бумажной.За окном гудит полночный скорый,обрывая наши диалоги.Я уеду утром в новый город,полюби меня таким недолгим.«Подарите друзьям мандарины…»
Подарите друзьям мандариныв эту ветрено-злую погоду.Принесите без слов, без причины,как предвестники Нового года.Подарите им счастье из детства,ожидание чуда в рутине.От хандры безотказное средствоподарите в простом мандарине.И они, улыбнувшись: «Как кстатиэто солнце в прозрачном пакете!»,будут вечером есть их в кровати,чтоб во сне улыбаться, как дети.«Зима свернулась у порога белым псом…»
Зима свернулась у порога белым псоми заскулила на янтарь луны чуть слышно.Пока вороны пересчитывают крыши,ночь снова кажется разбавленным вином.От холода дома бросает в дрожь,к ним тянут ветви голые берёзы,чтобы хоть как-то пережить морозы,но их объятья обрезает ветра нож.А мы в постели, в комнате тепло.Ты спишь, а я опять овец считаю.Меня достала арифметика простая.[здесь вычеркнуто пять обсценных слов]Бессонница, безжалостная дрянь,зачем ты хороводишь мои мысли,перебираешь разговоры, даты, числа?Я помню все. Пожалуйста, отстань.«В тесной комнате снова душно…»
В тесной комнате снова душно,В коридорах опять накурено.Постоянно хочется в душ, нодаже он воду льет нахмуренно.Распускает немытые рукипосле рюмочки ритуальнойалкоголик-сосед от скукис отвратительной шуткой сальной.А соседка скалится гнусно —невозможная баба скандальная.Как вампир, выпивает чувствабеспросветная жизнь коммунальная.Ты рвалась в чёрно-серый Питер,от провинции, предрешенности.Ты стремилась к другой орбите.Мегаполис не принял влюбленности.И теперь каждый вечер – вечность.Ты выходишь на мерзлые улицы,ищешь в строгих домах человечность,чтобы жить здесь и не сутулиться.«По ночным дорогам едет…»
По ночным дорогам едет заблудившийся троллейбус.Ищет свой маршрут и номер, ищет где его депо.И на каждом перекрестке он разгадывает ребусжелтоглазых светофоров и вступает с ними в спор.Этот маленький троллейбус угрожает им рогами,говорит, что вправе ехать вниз по улице пустой.Я стою на тротуаре, у меня дыра в кармане,у меня из планов – осень. Забери меня с собой.Старый маленький троллейбус, сделай рядом остановку,отвори со скрипом двери — я поеду в никуда.Мне билет совсем не нужен, чтобы сзади сесть неловко,чтоб всю ночь смотреть на звёзды, огоньки и провода.Но троллейбус едет мимо и мигает фонарями:«Извини меня, приятель, нам с тобой не по пути».Я в ответ смотрю с улыбкой, не кляну его чертями.Он ведь прав, свою дорогунужно самому найти.«Так пуля говорит бойцу: «Люблю!..»
Так пуля говорит бойцу: «Люблю!»и горячо целует под лопатку.Так сочиняют самый грустный блюз.Так восхищаются величием упадкаи превозносят декаданс во всем —в архитектуре, в музыке, в одежде.Так капитаны остаются с кораблем,который обречен в морях безбрежных.Так уезжают раз и навсегдаот нелюбимых —с равнодушием во взгляде,перечеркнув напрасные годав потрепанной линованной тетради.Так остаешься в комнате одинпод тусклым и невыносимо желтым светом.И поглощаешь едкий никотинбез планов, без идей и без ответов.Осенний триптих
I
Я лежал в траве, на восточном склоне,наблюдал, как птицы в крикливом тонеобвиняют солнце, что меньше греет;а оно молчит, потому мудрее.Я не слушал птиц и не слушал ветер,никого не ждал, не мечтал о лете,не хотел взлететь, не пытался ползать —замерзал в траве в неудобных позах.Я лежал один, но при том в обнимкус Сентябрем, принесшим в кармане льдинку.И казалось, год без любви – чуть большечем могу принять. Я лежал оглохший.II
Октябрь начался с ненужных слов,на семьдесят процентов непечатных.Я пьяно спорил, и меня уже неслотечение. В руке был невозвратныйбилет на рейс «Родные люди – Чужаки».И я летел без пересадок до конечной,сжимая от бессилия кулаки,но улыбаясь всем попутчикам и встречным.Мы отдалялись, мы спускались в адсо скоростью слепой секундной стрелки,наощупь обыскавшей циферблат,в тот день, когда большое стало мелкимIII
Она снимает кардиган, садится рядомна край кровати. В комнате темно.Рукой дрожащей достаёт помадуи красит губы, как в немом кино.Потом идёт на кухню, ставит чайник,гремит посудой, чем-то там стучити чертыхается вполголоса, случайнооблившись кипятком. Опять молчит.Потом приносит чай в тяжёлых кружках,с негромким стуком ставит их на стол,как извинение за смятые подушки,за простыни, за пошленький глагол,которым можно описать ошибку,предательство, неверие. Но япока молчу и равновесие так зыбко.Полшага влево – и закончится ноябрь.***В итоге, все поменяется.Охотником станет жертва;началом недели – пятница;софистикой – миссионерство.Сплетутся, перемешаютсяцепочки причин и следствий.И снег никогда не растает сам,но станут сильнее лезвийтвои непослушные волосы.Хотя, все равно не остаться(пусть даже без права голоса),в стране, где всегда семнадцать.«Подошла неожиданно с тыла…»
Подошла неожиданно с тыла,прошептала на ухо мне:«Вот и встретились. Здравствуй, милый,Наконец-то нашла… по весне.Я искала тебя по миру:в поездах, в самолетах, в метро,в переулках и в съемных квартирах,на больших перекрестках дорог.Ты всегда был неуловимый.Я всегда отставала на шаг,но судьба неизбежна, любимый.Что ж ты бегал так долго, дурак?»Обернулся я к ней удивленнои спросил ее: «Кто ты, ответь?»А она обняла утомленнои ответила: «Я твоя Смерть.»«За окном закричали на резком наречье…»
За окном закричали на резком наречье.Иммигрантская брань. Ножевые. Увечья.Чуть поодаль, на лавке сидят наркоманы,те что утром в метро достают из кармановсигареты, бумажки, ключи и монеты.Их не торкает жизнь. Не волнуют ответы.У подъезда стоит мой сосед-алкоголик.Он твердит, что заложник кармической роли.Рядом девушка в синем с коляской и пивом.Курит тонкие, думает это красиво.Мы с реальностью кажется несовместимы.Убирайся, мгновение, ты – нестерпимо.Я смотрю во двор с высоты шестого.И не вижу там никого живого.В. Н.
Посещать нужно те места,где нет ровных прямых дорог,где кулик не найдет шеста,где закон – не всегда острог.Говорить нужно только суть.Обнимать – словно ждет война.Быть подвижной – живой, как ртуть.Отдавать все долги сполна.Никогда не смотреть назад,не парить в облаках мечты.И в системе координатустояться – любить простых.Не указывать верный путь.Никогда не рубить с плеча.И в итоге, когда-нибудьтвой корабль найдёт причал.«Пишет письма из многоточий…»
Пишет письма из многоточий:Ненавижу тебя… и скучаю…Ты единственный был, но впрочем,это мало что означает…У меня никаких иллюзий…никаких – может быть, завтра…Значит, ходики тянет грузик…Каждый день – «Тошнота» Сартра.Все усилилось, стало резким…Мысли – рота солдат на марше.В сердце крюк рыболовный. Лескойчувства путаются… Что дальше?Я не бросила холст и кисти…Я рисую, но что толку?..Все картины – глаза лисьии ухмылка серого волка…Снится, как ты приходишь хмурый…Я босая тебя встречаю…Вся, как есть, безнадежная дура…Ненавижу тебя… и прощаю…«Дорисуешь в альбом скетч…»
Дорисуешь в альбом скетч,я допью наконец скотч,чтобы рядом с тобой лечьи с рассветом начать ночь.Мы лежим, не идет сон.Слишком много вокруг стен,и они издают звон —тихий отзвук чужих сцен,отголоски чужих драм.Так, наверное, пал Рим.Так, наверное, сжег храмГерострат. И календарине поведают кто спасен.Не имеет смысла смотреть.Под глухой колокольный стон,к нам в квартиру войдет смерть.«Пришел и сказал: «Возьми…»
Пришел и сказал: «Возьми,вот сердце в ладони, Ольга.Я ждал от восьми до восьми,но не пожалел нисколько.Я, как часовой на посту,которого все забыли.Я – старый разбитый стул,сколочен из грязи и пыли.Я – лодка с пробитым дном,останусь на вечном приколе.Я – тысяча дел «на потом».Я – летнее солнце в школе.Но сердце дарю. Берии делай, что хочешь, Ольга.Оно может путать ритм,но не соврет. Нисколько.«То ли жара…»
То ли жара днем,то ли ледник чувств,Люди войдут в доми позвонят врачу.Надо помочь, Док.Парень сошёл с ума —после обеда лег,пробормотав: «Зимаскоро придет, с нейввалится в город Тьма,пьяный солдат Снегбудет за ней хромать;чтобы забрать свет,чтобы разбить сердца.Шансов почти нет —это начало конца.»Врач отвечал им:«Я не смогу помочь.Я же мертвец внутривижу во всем ночь.Если у вас естьчувства живых людей,Что вы забыли здесь,в городе мертвых дней?»«Двери открыты, но нет никого, кто придет…»
Двери открыты, но нет никого, кто придет.Нет ничего, что могло бы спасти этот вечер.Жизнь предъявляет с презрением гамбургский счет —список на мятой салфетке; и он бесконечен.В нем затерялось так много хороших имен,тех, что приходят на ум по ночам и по пьяни.тех, кто в финале, наверное, будет спасен,тех, кто достоин судить, но, в итоге, не станет.Здесь, у окна, мы сидим и негромко поем,и с хрипотцой подбираем тяжелые нотыпесни, которую нужно петь только вдвоем,с гордостью стоя на самом краю эшафота.«Тоска по счастью навалилась в темноте…»
Тоска по счастью навалилась в темнотепод мерный стук купейного вагона,когда он слушал ритм заворожённои вспоминал, как водится, не тех.Девчонку с выпускного – каблуки,испачканные грязью, пьяный шёпот,глаза безумные и первый взрослый опыту мелкой заболоченной реки.Он вспомнил ту, которая всегдагнала его, увидев у порога;Сломавшую судьбу и веру в бога;И ту, что собирала чемодан.Не вспомнил только ту, что до утраволнуется бессонно на девятом,которой хватит полуслова, полувзгляда,чтобы пойти за ним, не думая, на край.А он лежал и думал: «Как же так?Мы вспоминаем тех, кто недоступени любим равнодушных. В этом клубебывали все – простой жестокий факт.»«Параллельным прямым на плоскости…»
Параллельным прямым на плоскостипересечься нельзя – аксиома.Но тебя не волнуют тонкостигеометрии. По-любомумы сойдемся в пространстве и времени.В перспективе, но не в бесконечности.И останется пульсом в темениощущение безупречности.Если верить слепой математике,мы с тобою почти безнадежны.Ну а если откинуть прагматику, —все случается. Все возможно.«Я выдумал небо…»
Я выдумал небо.Я выдумал нам облака.Ложись со мной рядом в травуИ бери мою руку.Мы будем лежатьИ мечтать,Составлять из них пары, покаВокруг не погаснут огни,Не затихнут все звуки.Я выдумал звезды.Я выдумал даже луну.Полезли на крышуОттуда их видно получше.Я должен тебе показать непременноОдну,Которую выдумал первой.Садись и послушай.Здесь май зазвучал так похожеНа южную ночь.Сирень зацвела в удивлении,В воздухе – лето.Мы вместе придумаем мир,Ты мне сможешь помочь.Осталась лишь пара мазковзолотистого цвета.«Вокруг темнели и поблёскивали лужи…»
Вокруг темнели и поблёскивали лужи,сгущалась майская безветренная ночь.Казалось, Питер был насквозь простужен,себе позволив ненадолго занемочь.Они спешили, но Нева лизала ногии умоляла их не уходить,как будто в темноте стояли боги.Литейный мост готов был дать кредит —не разводить свои бетонные пролетыи подарить ещё хотя бы пять минутвлюбленным. Ведь, у них свои заботы —успеть сказать о главном. Подождуттаксисты, реки, графики разводок.Весь мир замрет, чтоб он ей прошептал:«Послушай, я потратил годы,чтобы найти тебя, и все же отыскал.»«Говорит человек без имени…»
Говорит человек без имени:«Прекрати вспоминать о прошлом.Распрощайся с ночами синими,сконцентрируйся на хорошем.»Говорит человек без прошлого:«Все проходит, и это истина.В зеркалах не осталось пошлого.Зафиксируй. И лучше письменно.»Говорит человек из зеркала:«Я такой же как ты – потерянный.Так же душу любовь коверкала,но мы справимся – это проверено.»«Расскажи мне о том, что точно…»
Расскажи мне о том, что точноне случится. Хотя могло бы…Про мосты и про ветер восточный,про любовь, как в кино, до гроба.Про звонки, смски, свидания,про такси, где на заднем тесно.Про постели и завтраки ранние,на югах в номерах двухместных.Расскажи мне о том, как страшнопонимать, что счастливей не стали.Только это теперь неважно…Я молчу, а во рту привкус стали.«Смеркалось. Загорались фонари…»
Смеркалось. Загорались фонарина темных и неубранных аллеях.Кричали птицы, словно бунтари,на митинге в честь нового апреля.Я шел домой. Кружилась головаот воздуха прогретого на солнце.И появлялись мысли и словаразмеренно, как будто марафонцы.И мне открылась суть простых вещей,я стал на йоту ближе к дзен-буддизму,поняв бесценность тысячи ночей,в которых не было пустого пессимизма.Если бы Бродский сидел на диете во время написания «Не выходи из комнаты»
Не заходи на кухню, не совершай ошибку.Точно захочешь съесть, к примеру, красную рыбку.Там будет опасно все, в частности, холодильник.Лучше ложись и спи, пока не поднимет будильник.О, не заходи на кухню, остановись в коридоре.Помни о том, что в торте много килокалорийи разных глютенов прочих. А если зайдет худаяс вилкой, пирог предлагая, выгони, проклиная.Не заходи на кухню, считай, что ты на диетеи откажись от картошки даже под страхом смертиЗачем наедаться на ночь со взглядом осоловевшим,если проснешься голодным, тем более – располневшим?О, не заходи на кухню. Качай лучше пресс усерднов старых затертых трениках, считая подходы нервно.В прихожей пахнет блинами и медом гречишным,Ты съел уже семь сосисок; еще одна будет лишней.Не заходи на кухню. О, пускай только кухнябудет терра инкогнита. И если вокруг мир рухнет,ты должен остаться сильным. Особенно, поздним вечеромНе заходи на кухню! Обжорство тебе обеспечено.Не будь толстяком! Будь молодым и подтянутымНе заходи на кухню! Не дай себе быть обманутым:Ведь даже кусочек маленький станет заразней вируса.Не выходи из комнаты, запрись и забаррикадируйся.«Когда закончил бесноваться день…»
Когда закончил бесноваться день,он сел на кухне подсчитать убытки,перечитать послание с открытки:«У нас тепло и скоро зацветет сирень.»Когда на стрелках было двадцать три,он закурил на узеньком балконе,дымя в лицо луне на небосклоне,с которой не хотелось говорить.Он раздувал неяркий уголёкс необъяснимой ненавистью к мируи прожигал в цветной открытке дыры.Ведь больше сделать ничего не мог.«В голове бардак, но вокруг не чище…»
В голове бардак, но вокруг не чище.Не звонит никто, и никто не ищет.За окном скандалит, взвывая, ветер;и слова в стихи, словно рыбы в сети,попадают глупо и без надеждына другой исход. У моей одеждынеказистый вид – я не жду знакомых.Провожу один выходные дома.Не пойду в кино, не отправлюсь в гости,не напьюсь на Невском со странной злостью.Проведу два дня в тишине с собою.Я хочу молчания и покоя.«Мы гадаем на спичках кому сторожить темноту…»
Мы гадаем на спичках кому сторожить темноту.Обнимая цевье, караулить чужие шаги,настороженно слушать любой неопознанный стук,охраняя ее до утра, не пуская других.Мы целуемся в тесных подъездах. Всегда на постурядовые солдаты, которым не нужно наград.Полевые цветы, что под сердцем упорно растут,разбивают чернеющий снегом безрадостный март.И пускай мы не значимся в списках героев войны —не попали в историю. Нас не запомнят в годах.Но встречают рассветы с победой, без чувства вины,партизаны Любви в беспощадных больших городах.«Растерянный, разбитый и больной…»
Растерянный, разбитый и больной.Теряю направление, ориентирпод стук колес, растоптанный веснойв дешевых декорациях квартир.Толпа куда-то тащит и несет —то вверх, то вниз, то запихнет в вагон.Она безлика, не берет в расчет,что кто-то в ней раздавлен, утомлени начал пить практически с утрав парадных и в неряшливых бистро.Сержант, я без прописки и не прав,но можно просто выйду из метро?Портрет провинции
Я родился в забытом городе,где три четверти года зима.Алкоголь не спасенье от холода,здесь непьющие сходят с умаот безденежной грязной серости,от разбитых годами дорог.Разве примешь такое в трезвости?Вот поэтому мало кто смог.Здесь живут, а точней, выживаютв монотонной петле. День сурка.Выбор легкий: тоска бытоваяили тремор с похмелья в руках.И поэтому дети стремятсяпо столицам как выдастся шанс,чтоб забыть неумелые танцыпод хрипящий в сабвуфере бас.А иначе не будет просвета,здесь расписана жизнь наперед:всех оставшихся хмурое геттонезаметно и тихо сожрет.«Это имя тебе идёт…»
Это имя тебе идёт.Это платье тебе подходит.Улыбаясь, ты плавишь лед,все мужчины вокруг на взводе.Говоришь – и почти поешь.Смех – арпеджио в ля-бемоле.За тебя здесь готов под ножкаждый первый – лишаешь воли.Он придет, может быть, весной.Поприветствует тихо: «Здравствуй.Ты должна быть теперь со мной.»А в ответ: «Разделяй и Властвуй.»Крепость пала без боя. Ключипередашь в темноте, у заставы,без каких-то других причинкроме той, что он здесь по праву.«Машины в пробке жмутся в правый ряд…»
Машины в пробке жмутся в правый ряд.И это знак, хотя, не очень ясный,но ты со мной практически согласна,что стоп-сигналы явно говорят:без боя город сдался в снежный плен.Теперь стоим, и двинемся нескоро.Проводим время в тихих разговорахо том, как нам везет – ведь мы в тепле.Внезапно спросишь: «Помнишь? Август, ночь.Мы пьем вино, накинув плед на плечи…Все впереди, вторая наша встреча.Ты улыбался, как сейчас. Точь-в-точь.»Я помню все. До слов, до запятых…Обняв тебя, вдруг четко понимаю:к чертям все планы, я готов до маяостаться в пробке, если рядом ты.«Все, что сказано в страсти, – дели на два…»
Все, что сказано в страсти, – дели на два;будут силы – дели на четыре.Если утром, с похмелья, болит голова,значит пьешь в неудачной квартире.В кабинеты чинов и начальства входитак, как будто имеешь право.Нужно помнить, что даже большие вождиточно так же боятся костлявой.Каждый день выбирай только новый маршрут.Не ходи по чужому следу.И успеха добьешься (тут книги не врут),если искренне веришь в победу.«Я надену пальто и выйду…»
Я надену пальто и выйдуосвежить свои душные мысли,посмотреть на столичные виды,подышать дымным воздухом кислым.Выходи мне навстречу в черномс ярко-желтым простым букетом.Выходи, посылая к черту,все вопросы свои и ответы.Я увижу тебя и тут же,повинуясь тревожному знаку,по холодным и грязным лужамрядом молча пойду во мраке.Вскоре кинешь цветы в канаву.Подниму и подам. Не примешь.Ты возьмешь меня под руку справаи уже никогда не покинешь.«Одиночество соткано из мелочей…»
Одиночество соткано из мелочей,и всегда их набор одинаковый.Супермаркет. Мужчина у кассы – ничей;все ответы кивками и знаками.Или женщина в парке гуляет – ничья;тонкой ниточкой губы сжатые.Кормит хлебными крошками птиц у ручьяи о чем-то молчит с пернатыми.Я встречал самых разных: усталых, больных,с напускной и лихой веселостью,безразличных, отчаянно ждущих весны,обсуждающих глупые новости.Одиночек сдает небольшая деталь —либо в мимике, либо в движениях.Узнаю их везде, разделяя печаль,словно вижу свое отражение.«Все, что помнится Маше из детства, …»
Все, что помнится Маше из детства, —темнота в неуютной спаленке,пес облезлый, что выл по соседству,и отец, постоянно пьяненький.В младшей школе – картины мрачные:«обученье искусству быть смирным».Стопки прописей, числа двузначныеоплетали ее рекурсивно.В старшей школе – главные опыты:ощущения юной женщины,опасения, страхи, хлопоты,первый парень с руками военщины.Институт не принес что-то новое.То же самое, чаще и больше.Опыт множился, стал основою,как росток, сквозь асфальт проросший.Время шло. И циничней, и старшета, что бегала в бантиках в «сталинке».Но осталась все той же Машей,ненавидящей тьму в узкой спаленке.