Выбор. Иное

Осторожно беру, расправив его. Резкие, словно изломанные страданием буквы, слова.

«Пора прекращать эту затянувшуюся ошибку. Мою, не твою. Гилберт.»

Очень медленно кладу письмо на стол, по спине прокатился озноб. Чем-то очень мрачным повеяло от этой короткой строчки.

– Это письмо я написал ей за полгода до твоего появления здесь. Помнишь мой рассказ о ее первом пудельке?

– Помню, Гил. Рассказ был о тебе.

Он дёрнул уголком рта, услышав это, кивнул.

– Обо мне. Теперь же ты написал ей практически такое же письмо. Как, Клайд?

– Что?

– Как так могло получиться?

Я шумно вздохнул, переводя дыхание. Оглянулся.

– Что ты ищешь?

– Гил, выпить есть? Такой, знаешь, симпатичный гранёный графинчик, а в нем односолодовый лет двадцати…

Братец удивлённо приподнял брови, подумал… И поставил на стол помянутый сосуд, вытащив его откуда-то снизу, рядом звякнули два стакана толстого стекла. Приглашающий жест.

– Я не знаю, Гилберт. Просто совпадение. Она играла с тобой… Потом со мной…

– Прочитав письмо, она решила, что я тебе рассказал о нашем прошлом и показал это.

Он кивнул на листок, все ещё лежащий на краю стола. Я придвинул его ближе к Гилу.

– Почему оно оказалось у тебя?

– Она вернула его тогда, кинула в лицо на глазах у всех, со смехом. Смех был сквозь слезы.

– Понятно… – сказал я, чтобы сказать хоть что-то.

Чуть пригубил холодный жгучий напиток, Гил задумчиво смотрит на свой стакан, не отпивая.

– А мне не понятно, Клайд.

Молчу. Мой черед смотреть на игру темного напитка.

– Ты ведёшь себя… Не как Клайд.

Последние слова он выговорил с усилием. Я приподнял брови, скрывая за этим секундное замешательство. Сердце заколотилось… Не молчать.

– Но я – тут.

Он усмехнулся, небрежно махнув рукой.

– Это ты можешь сказать бедняге Лигету или…

Гилберт осекся и широко раскрыл глаза.

– Вот оно что… Если кто и знает ответ, так это…

Острие карандаша упёрлось Гилберту под подбородок, медленно нажало. Глаза в глаза. Он застыл, не мигая. Не дыша. Мой тихий голос.

– Убью. Прямо сейчас. Тихо выйду отсюда и мы с ней успеем покинуть город до того, как кто-то чтo-то сообразит. Понял? Если да, мигни.

Веки медленно опускаются. Карандаш не двигается.

– Роберта – неприкосновенна. Ни слова, ни звука, ни вопроса. Нигде. Никем. Никогда. Понял?

Движение век повторяется.

– И, да – она знает ответ. Она смотрит прямо в душу, Гил. Понимаешь, о чем я?

Карандаш убран. Гилберт усмехается очень паскудно и извлекает руку из-под стола, в ней все это время был компактный ''зауэр'', направленный мне в живот, он был готов стрелять через тонкую перегородку. Мы молча переглянулись, оценив друг друга.

– Почему не стрелял?

– Почему не ударил?

И оба практически одновременно пожали плечами. Гилберт оттянул пальцем воротничок, осторожно пощупал под подбородком, покачал головой. Весьма сноровисто вернул пистолет обратно в кобуру, я положил карандаш обратно в стаканчик. Мысленно чертыхнулся, послала же судьба брата-акробата… Чуть не угробили друг друга. После паузы Гилберт невозмутимо продолжил, словно ничего не случилось.

– На ужине будет Констанция. Помнишь ее?

– Смутно, мы почти не виделись. Кто она?

Гилберт помолчал.

– Она моя Роберта, Клайд. Умеет смотреть прямо в душу. Если понял, мигни.

Он с усмешкой посмотрел на меня. Я невозмутимо опустил веки.

– И вот что… Белла мне звонила вчера утром, с Двенадцатого. Сондра пыталась покончить с собой, перерезать вены куском стекла.

– После разговора с тобой?

– Да.

– Что ты ей сказал?

– Где он, Гил? Я просила Харлея заехать к Клайду, он там больше не живет!

– Вот как?