Хвост

– Здравствуйте! Мы пришли с Яном! Мы его друзья.

– Какая твоя? – бросил Дядя и тут же завопил в микрофон, – че твоя – э?! Твоя башка ща лететь будет, понял, нэ?!

– Что? – не поняла Соперница.

– Телка какая твоя, слыш? Хотя обе стремные, белые, фу, не стыдно ваще? – он загоготал, – вай, завали! Свалил с нашего сервака, нубяра!

– Я тоже рад тебя видеть, – сказал Ян. Его хвост напрягся так сильно, что начал давить на руки, как пресс – видимо, настолько испугался пыли, собравшейся в воздухе твердой пеленой.

– Че пришел?

– Поговорить.

Мышь стояла за ним и не видела лица, но это было и не нужно. В семейных разборках самое неприятное – встречаться с родственниками, которых ты, очевидно, разочаровал.

– Ну говори. Че.

Он не предложил сесть. Не подвинулся. Даже не соизволил перестать жевать. Да ладно. Ну как они вообще могут быть из одной семьи?!

– А мы к чаю сладенькое принесли, – засуетилась Соперница, – Мышь, давай, доставай.

Мышь торопливо полезла в рюкзак, чувствуя, как телефон пробудился снова и сотрясает карман мамиными сообщениями. Нет, подождет.

– Специально для вас купили. Вот, – упаковка пирожных только коснулась низкого столика и тут же утонула в мусорных завалах, – может, я чай поставлю?

– Экран не загораживай, жируха!

– Простите, – Соперница поспешно вернулась к ним, в безопасную зону за диваном, и Ян вздохнул. Потом ухмыльнулся криво, будто с силами собираясь. Забрал хвост. Вышел вперед, встал рядом – хоть не перед – с телевизором и скрестил руки на груди. Теперь его нельзя было не заметить.

– Здравствуй, дядя, – тот не ответил, продолжая мочить заграничных монстров на экране, – я сказал, здравствуй. Дядя.

– Ну че лезеш, че лезеш ты, э? Катку просираем!

– Я тебе электричество отключу, если не перестанешь вести себя, как примат.

Точно. Вот кого он напоминал больше всего.

– Слыш! Слыш!! – он даже наушники скинул, – ты че, угрожаеш, пидрила ссаный?!

– Вот. Наконец диалог.

– Чайник? – тихонько пискнула Соперница.

– Лучше не надо, – так же тихо ответила Мышь. Они буквально вжались друг в друга, на это краткое время даже позабыв про вражду.

Ян обвел помещение долгим презрительным взглядом.

– Машина откуда? Опять кредит взял?

– Не твое дело ваще, усек, да? Мои деньги!

– Не твои, а наши.

– Слыш. Слыш!! – Примат подпрыгнул на диване и, кажется, чуть не кинул в Яна игровой пульт. Девочки еще сильнее зажались в угол – лучше уже живущие там пауки. Конечно, Ян не выглядел, как тот, кто выстоит против Примата в драке, но девочки-то совсем бесполезны, да?

– Ты че, борзый очень, да? Че, думаеш, приперся тут, значит, и все, типа, думаеш, я ваще скучал?!

– Надеюсь, что нет.

Ян храбро стоял посреди всей этой пыли, но хвост его уже начинал сдавать, нервничать, виться вокруг запястий, выпутываться из рук. Мышь видела: несмотря на стоический вид, Яну с каждой секундой становилось все хуже.

– Ты собаку хоть кормишь?

– Ссал я на эту шавку! Ваще не моя, – он снова уткнулся взглядом в экран, но теперь было очевидно, что объект его внимания уже не игра, – сдохни, сука…

– Но это ты ее в честь мамы назвал.

– Ссал я на твою мамку! Шлюха, шкура, нагуляла тебя, че ты стоиш теперь, а? Э? Семью позоришь, дэ!

– У тебя телефон… – шепнула Соперница.

– Знаю.

– Орали все, – продолжал Примат, агрессивно давя на кнопки, – Айнур наша такая молодэц, такая молодэц, прям в жопе огурец, и че – че, где она щас, э? Вот. Бегите, бабы, он нагулянный, в нем не моя кровь, нэ. И когда мы против этих пойдем, тебя тоже задавим, понял, да?

– Дядя.

– Не дядя я тебе!

– Я. Твой. Племянник, – сквозь зубы процедил Ян, – ты поговоришь со мной. А потом я уйду и – Богом клянусь – никогда больше в эту помойку…

– Аллаха не трожь!!!

Ян вздохнул так громко, что это больше было похоже на стон, и всё, что сдерживало хвост, рухнуло, лопнуло и, кажется, задымилось. Он отвернулся. Отошел подальше. Взгляд его упал на кучу грязных вещей, и с губ сорвалось:

– Какая ж срань…

– Тигран Рашидович, где ваша жена? – а Соперница все не унималась со своей доброжелательностью, – Ян рассказывал, что вы…

– Слыш, жируха! Отвали! Не стеклянная!

Она не успела даже дойти до телевизора – застыла на полпути, как вкопанная, вякнув:

– И собачка… милая…

– Она его бросила, наверняка, – растерянно ответил Ян, – у него импотенция.

– Че?! У кого?! Да я в твоем возрасте, слыш, ты!

– Да, да, ты альфа, ты одинокий волк…

– Положь пивас!

– Это пустая банка.

– Положил, э!

– Это мусор.

– Я сам решу, че мусор, понл?! Чистюля, тьфу! Родила от белого – вот, сука, резы! Тьфу!! Чмо гандонное!!!

– Хватит на меня орать! – Ян швырнул в него банкой, и та с металлическим громыханием врезалась в экран, – Задрал!

– О. Ого! Ты че?! Типа, мужиком стал, да? Типа… ха… – подскочивший Примат плюхнулся обратно на диван и утонул в нем, как в проруби г… – типа, думаеш, хамить мне можеш, падла?

– Я очень-очень стараюсь не.

Взгляд Яна потускнел. Хвост опустился в пыль и теперь елозил там, то ли упиваясь страданиями, то ли уже неспособный подняться. Ян упал тоже, провалился. Он сел прямо на шатающийся грязный стул, прямо в эту пыль.

– Но ты ведешь себя, как обмудок.

Примат выглядел… довольным. Будто давно ждал, что на него накричат. Будто это ему и было надо.

– И че, дальше-то че? Врежеш?

– Возможно.

– Ха-ха, епт, ты? Вырос, что ль?

– Перестань.

– Да тут я, э! – вдруг закричал Примат в микрофон, – тут, поци, бабу трахать свою уходил, она ненасытная, слышьте! Ща, уан секонд.

Он прикрыл микрофон волосатой ладонью.

– Так че, баба есть?

– Нет.

– Пипец ты лох.

– Мышь, у тебя телефон, – снова шепнула Соперница.

– Да знаю я.

– А че, как работа, как твоя эта… чистоплюйность?

– Как видишь, прогрессирует. Спасибо большое.

Девушки переглянулись.

– Они?..

– Вроде говорят.

– Вроде да. Ты бы взяла телефон, а то Примат взбесится еще…

Мышь вытащила непрерывно жужжащий телефон. Двенадцать пропущенных от Мамочки, и еще один на подходе. Вот же въедливая женщина! Ладно. Здесь вроде само всё как-то…

– Че, че пришел-то? Потрепаться или как? Че, как дела-то? Шкуру нашел?

– Дядя…

– Да, Мамочка! Прости, что долго не отвечала! Да мы заучились просто… да, да, постараюсь вернуться не поздно, но ты же знаешь, я как за химию сяду… прости, пожалуйста. Нет, не надо Подружке писать, лучше мне. Нет, я… ладно, хорошо. И я тебя. Давай.

Она торопливо набрала Подружке.

МЫШЬ: Если Мамочка напишет, можешь ответить, что я у тебя? Типа готовимся к Мучильне.

Та была в праве начать задавать вопросы, вообще отказаться – стремно так подставляться в небольшом Селе, от одного конца которого до другого меньше двух часов пешкодралом – но Подружка ответила коротко и лаконично:

«Ок».

Замечательный друг.

Из дома выскочила Нурька, обежала вокруг кривого куста, потерлась о него и посеменила к Мыши. Хотелось погладить это несчастное существо, пожалеть его, но как-то вспомнились слова Яна о блохах и заразе… а собаке и этого было достаточно – того, что на нее смотрят, что уделяют ей внимание, и под взглядом Мыши она вся извертелась, обпрыгалась, даже на спине повалялась, показывая истощавшие плешивые бока. Так странно. Если бы в Мышь кинули банкой, она бы, наверное, расплакалась. А Примату даже понравилось. Нагулянный… ха, ладно, тогда понятно, почему они с дядей они совсем не похожи. И темперамент у Яна совсем не восточный… и она пришла сюда, чтобы ему помочь. Вряд ли он это забудет.

Мышь блох боялась, зато ничего не боялся хвост. Он игрался с псинкой, дразнил и щекотал его, а та визгливо попискивала, катаясь по земле. Ему так… спокойно. Даже странно. Неужели семейные конфликты правда можно решить так легко, просто подобрав нужные интонации и громкость?

– Нурька, Нурька, как тебя, Айнур, да? Хорошая, хорошая…

Мышь наклонилась к ней – да ладно, не напрыгнут же за один раз, но тут из дома раздался грохот, потом вскрик, и полился безотборный смешавший в себе два языка мат.

– НУРЬКА! ОТГРЫЗИ ЕМУ ЧЛЕН! КО МНЕ, СУКА!

Псинка, взвизгнув, пулей бросилась в дом, и буквально через секунду оттуда вылетел Ян, за ним – Соперница, а за ними понесся в след крик:

– ЕЩЕ РАЗ УВИЖУ, ПАДЛА, ХРЕНА ЛЫСОГО ТЫ У МЕНЯ… ПШЛА, СУКА!

Нурька, как ошпаренная, пронеслась мимо них, Ян за ней, рывком распахнув калитку и чуть не задев Мышь. Он не оглядывался. Будто его преследовали. Будто Примат вообще способен встать и покинуть свою берлогу.

– Что происходит?! – Мышь пыталась угнаться за ними, а Соперница – за Яном.

– Подожди, ну, пожалуйста, эй, Ян, ну Ян! Нуря, Нуря, ко мне, ко мне, хорошая, Ян, постой!

– Сука!

Ян затормозил резко и долбанул кулаком о стену какой-то будки. Полетела известка, оставила след на руке, и это же больно, наверное, эй… Ян стоял, держась за стену, тяжело дыша, хвост хлестал его по рукам и ногам – боже, это точно очень больно, Мышь даже видела красные следы, видела ранки, вскрывшиеся в некоторых местах… и на щеке у него медленно набухала гематома.

Соперница подошла осторожно, стараясь не наступать ни на хвост, ни на жмущуюся к ее ногам собаку.

– Вдох?

Ян вдохнул так яростно, будто из него сейчас дым пойдет. Соперница коснулась его руки осторожно, погладила, обошла сзади и занялась хвостом, который ловко уворачивался от ее рук, не давая себя поймать.

Мышь и не знала, что думать.

– Еще вдох, Ян.

– Рррр.

– Вот так, – Соперница связала его хвост такой же штукой, как та, что удерживала Мышь прошлой ночью – что-то вроде жгута, который очень трудно разорвать. Но даже теперь, когда хвост был обездвижен, Яна продолжало трясти.

– Вдох. И выдох. Не забывай дышать, как он учил.

Мышь тоже подошла ближе и протянула ему то, что давно нащупала в кармане. Больше она сделать ничего сейчас не могла – она и не понимала ничего.

– Смотри, Ян! Давай-ка, – Соперница забрала у нее чётки, вложила в ладони Яна, перекатила несколько бусин, – смотри. Помнишь, на крыше? А эта – в магазине? А помнишь, он сказал, что очень ценит тебя? А эта?

Она перебирала одну бусину за другой, и Ян смотрел на них… или не на них? Может, он смотрел в воспоминания?

– А эта?

– Я познакомился с Мышью, – тихо сказал Ян, – добавил в тот же день.

Соперница улыбнулась ей натянуто, всем своим видом как бы говоря: «ну, чего стоишь? Помоги!»

– Здесь есть твоя бусинка. Здорово, правда?

– Вот эта? Другого цвета? – уточнила Мышь.

– У меня набор закончился, – Ян закрыл глаза, вдохнул и выдохнул, прижав руку с чётками к груди. Ладно. Синяк, конечно, хорош…

– А что случилось-то? – очень-очень осторожно спросила Мышь, надеясь, на самом деле, что ответит Соперница, а Ян не услышит вовсе.

Но ответил он.

– Да ничего. Спросил, сплю ли я еще с мужиками. Очевидно, каким был мой ответ.

– А…

– А с Нурей что? – спросила Соперница.

– Кинул в нее чем-то…

Соперница склонилась над дрожащим скулящим существом, перепачканном в чем-то белом.

– Это наши пирожные.

– Пошел он… все оно пошло. Я хочу обратно.

– Цыган уже берет билеты. Я позвоню ему. Скажу, чтобы брал на четвертых?.. – Лена посмотрела на Мышь. А та – на Яна, раненного, потерянного и абсолютно разбитого. И хотя она была не нужна – она ведь совсем никак не помогла – Мышь ответила без сомнений:

– На четвертых, – и хвост не дернулся даже.

– Только через час, – предупредил Ян, – мне надо… это что, крошки? У меня крошки в волосах?

– Нет, нет! – в один голос затарахтели девушки, – ну что ты, какие крошки? Ты чистый, только умыться, синяк замазать… А Нуря? Что с ней теперь делать?

Ян вздохнул.

– И ее берите. Купим шампунь от блох.

… такие недели перестают быть семи днями, завернутыми в круговорот быта. Впечатления от них сменяются, как виды – за окном электрички, и ты… ты какой-то другой, новый человек, не тот, что был раньше, не тот, что будет после, когда всё это закончится.

Мышь не в первый раз видела в отражении чужое лицо, но сейчас все было иначе. Сейчас через выключенный экран мобильного она подглядывала за Яном. Он сидел у окна, пялясь в мелькающий пейзаж ничего не выражающим взглядом. Не двигались даже зрачки. Он будто дремал, но Мышь знала, что это не дрёма, что мозг его сейчас очень активно работает, просто… вхолостую. Перевязанный хвост лежал рядом. Не человек – только его тень.

Когда они только вошли в вагон, он достал пачку влажных салфеток и обработал свое место, будто не замечая косящихся на него бабулек и дачников. Потом принялся за окно, выковыривая вековую грязь из серой рамы. Мышь хотела сказать, что это бесполезно и здесь в любом случае воняет, но Соперница сказала: «пусть делает». Будто знала, что лучше для него. Или специально хотела позлить. Или…

Ладно, Мышь понятия не имела, зачем согласилась сесть в этого вонючего монстра, который с грохотом одну за другой пересекал невидимые границы жилых островов. Это ведь так происходит, да? Между этими точками-станциями нет другой жизни, нет никакого пространства? Это всё – острова в бесконечном море, и никакие виды за окном не смогут ее разубедить. Нет? И ладно. Зато думая об этом, Мышь меньше психовала и почти не представляла то расстояние, на которое этот вонючий корабль отвез ее от родного Села.

Завернутая в полотенце Нурька сопливо чихнула, вызвав у бабульки по соседству приступ умиления.

– Она не заболела? – тревожно вскинулся Цыган.

– Нос холодный, – Соперница, держащая собаку на коленях, обтерла влажную лохматую морду.

– Точно холодный?

– Хочешь сам взять? Давай, держи.

– Я говорил, нужно сначала просушить…

– Ты сам взял билеты на это время, – она потерла собаке полотенцем между ушами, та зафырчала и встряхнулась. Капли полетели в Яна, но тот даже не дернулся. Кошмар.

– Хочешь чипсов? – предложил Цыган, – они вредят, конечно, но я купил пачку, пока вас ждал.

– Я думала, в буддизме нет запретов на пищу, – удивилась Соперница.

– Не карме вредят, Лен. Желудку. Ты хоть представляешь, сколько там опасных добавок?

Ян ухмыльнулся то ли своему отражению, то ли пустоте, в которую пялился, и поморщился. Видимо синяк заболел. Хорошо, что они его замазали, а то бы люди пялились еще…

– Я после сегодняшнего нескоро еще чипсы смогу есть.

Мышь подобрала хвост. Даже от таких слов ей стало некомфортно. И страшновато. И остальным тоже, вон, как засуетилась Соперница.

– Так, давайте переложим всё в одно место, а то неудобно с пакетами. Смотрите, я на вокзале купила печенье к чаю, еще сок… Мышь, подержишь Нурю? Я твой рюкзак возьму, Ян, можно? – тот ничего не ответил, только пожал плечами. Он не отвернулся от них – так можно было бы предположить, что он обиделся. Но нет, Ян смотрел. Просто смотрел. А потом – снова в окно.

Лена переложила все покупки в его рюкзак. Так по-собственнически. Так неприятно.

– Немного ты одежды взял…

– У меня всё там.

– А это что – конфеты?

– Они Мышкины. Не против?

Мышь не сразу поняла даже, что обращаются к ней.

– Нет, конечно. Они же твои. Взял и взял… – ему правда не всё равно, что она думает? Помнит ли он вообще, что это был обмен? – А куда мы едем? Раз уж там нужны конфеты…

– Домой, – ответила Соперница.

– К кому-то из вас?

– Не совсем, скорее… – она дернулась, глядя на Цыгана возмущенно, – серьезно?

А тот, устроившись у второго окна, уже сложил руки и закрыл глаза. Будто бы собирался спать.

– Что?

– Ты собираешься это делать прямо здесь?

– А что?

– Действительно. Абсолютно ничего, – Соперница оглянулась нервно, обвела взглядом вагон. Наверняка, думала, что на них все смотрят. Мышь тоже не могла отделаться от этого ощущения. Ладно, может, никто и знает, как медитируют буддисты… да и закона, окончательно запрещающего другие религии, пока что нет… но рядом с Яном – таким вот, опустошенным и пугающим, любая ситуация становилось напряженнее, и любые слова звучали резче, чем должны были. Рядом с таким Яном им всем было плохо. Все хотели помочь ему, но помощи он не просил. Может, не мог. Может, не хотел. А ведь прежде Мышь думала, что он из тех, кто никогда не унывает и всем всегда приходит на помощь, что в их дружбе он будет вечно раздражающе веселым, а она будет беситься и завидовать…

– Нурька, чего сопишь? Сердечко бьется быстро так…

Но ведь от этого… не хуже? Ведь теперь Мышь едет туда из-за него?

На станции, когда они еще ждали Вонючий Корабль, Мышь не удержалась и уточнила:

– Мне точно стоит с вами ехать? А если у меня снова начнется… ну, это?

– У любого может случиться, – Соперница придерживала Яна за локоть. Будто он может упасть. Хотя на ногах, вообще-то, он стоял вполне себе твердо.