Дон Педро, путешествие за океан, или Как можно вдруг ужасно разбогатеть. С иллюстрациями автора

Но даже если и не особенно и внимательно к ним приглядываться, мыши из космоса всё же примечательно отличались от мышей обычных. Инопланетные мыши были от ушей до хвостов одеты, и более того – просто даже разодеты, в такие пестрые костюмы и платья, словно собрались на бал или карнавал, а то и просто повеселиться. Вроде и мыши, но в то же время – дамы и господа.

Объяснялось же это довольно редкостное явление совсем просто. Нельзя сказать, наверно, с каких таких давних предавних пор, но, видимо, не одну уже сотню cотен лет, «лейка» эта кочевала вдоль и поперек по всем безграничным пространствам вселенной в поисках каких-нибудь более или менее пригодных для поселения планет.

Лейкой этот летательный снаряд казался, конечно, только внешне, а на самом же деле это была самая настоящая космическая ракета, но только совершенно уж похожая на этот садово-огородно поливочный сосуд.

И, право же, не имело никакого значения, что ракета эта, с командой мышей-инопланетян на борту, так же походила на привычную ракету, как холодильник на самолет, что, как видно, нисколько не коробило эстетические и технические вкусы пришельцев, но только при всей невероятности такой её конструкции она могла, тем не менее, превосходно летать.

Непреодолимой проблемой для этих небесных странников был, однако, тот неприятный факт, что все подходящие планеты бывали обычно давным давно уж населены какими-нибудь разумными и даже и неразумными существами: ведь хорошие места, как известно, вообще никогда не пустуют. А на плохих планетах оттого-то, видно, и пусто, что жить там большой охоты и у самых неразвитых существ не возникает.

Хотя если уж говорить по всей правде, то есть нисколько её не украшая, то и на хороших-то планетах пришельцы эти долго задерживаться вовсе не собирались. Ведь любые планеты для них были не более чем пельмени, пироги, шашлыки, торты или прочая вкусная печёная, варёная, жареная или пареная снедь и они, не сомневаясь, что делают некое доброе дело, как верно думают и колорадские жуки, кажется, почти уж планомерно пожирали планету за планетой.

И когда от планет почти ничего уж не оставалось, кроме совсем пустого места, или известных чёрных дыр, то перелётные грызуны эти, немного передохнув, спешили дальше – к следующим планетам-обедам. Пожалуй, что и со своей-то собственной, родной планетой они поступили не иначе, после чего и стали вечными странниками.

А вселенная в тех местах, где они побывали, становилась совсем, как шахматное поле без фигур да, собственно, и без самого поля.

И хотя этим истребителям планет было, вроде бы и всё равно чем питаться, они тем не менее предпочитали более благоустроенные планеты. Правда, поиски именно такого рода планет могли бы продолжаться целых две, три, а то и четыре вечности если учесть размеры вселенной, коя, по правде говоря, покуда ещё и не измерена. А хороших планет да и просто сносных, судя по близлежащим галактикам, не такой уж и избыток. Да и кроме того во вселенной водится столько всякого непонятного да неожиданного, вроде параллельных, анти, псевдо, и прочих миров, а то и вовсе уж каких-нибудь искривленных, скрученных, перекрученных, свёрнутых и перевёрнутых галактик, что, пожалуй, безопаснее было бы разгуливать по джунглям с их зубастым населением – среди колючих растений, ядовитых змей и скорпионов и оснащенным всего лишь, как Адам до грехопаденья, чем витать где-нибудь в холодном бескрайнем и безжизненном космосе.

Но верно, инопланетяне были народ не такой уж глупый, потому как догадались однажды не гонять понапрасну ракету-лейку по всему космосу – взад да вперед, как это делают футболисты с мячом, а лучше засылать в неведомые и отдалённые места сперва луч-наблюдатель. И с некоторых пор этот доселе невиданный сверхсекретный луч или супер-шпион, и стал шнырять и день и ночь по всем мирам, словно вор по чужим карманам. Он подобно ищейке вынюхивал, наблюдал и высматривал повсюду: что, где и как устроено, а то и просто сочинял небылицы, как это делают иные исследователи. А для целей такой секретной службы, был он разумеется и невидим и неслышим, да и вообще никак и ничем неощутим: ни сверх-тонкими чувствами ни сверх-современными аппаратами, а то, что же это был бы за наблюдатель, если и его самого можно было бы наблюдать? Понятно, что и поймать такого Джеймса Бонда было также возможно, как ухватить за ухо солнечного зайчика. И когда, луч попадал кому-либо в ухо, горло, нос, да и вообще в какую угодно телесную внутренность: печёнку или селезёнку, то определить там ли он пребывает или уже где-то в другом месте, было также возможно, как поковырять ухом в носу. Ни ученые, ни врачи, ни иные разумнейшие хомо сапиенсы, как бы сильно они ни напрягались и ни умудрялись, ни за что не смогли бы его нигде обнаружить, словно бы он и не существовал вовсе. Потому и неудивительно, что сей бравый, незримый Джеймс Бонд мог без помех проникать везде и всюду, словно, безплотный дух, ведь он был ещё даже и бесплотнее духов и привидений. И как супер-агент вселенной будучи к тому же и самостоятелен и самоуправляем, он совсем уж не желал подчиняться какой-либо власти, летая повсюду совершенно вольной птицей, сквозь все миры и планеты, что и позволяло ему наблюдать всё мироустройство, как изнутри, так и снаружи. Ну, а при надобности луч-агент мог воплощаться и в любые живые формы, от таракана до слона, а на планетах населённых разумными существами, умел так просветлять мозги местных аборигенов, что они тут же начинали полное переустройство мира, возомнив, что создают наконец-то самый настоящий рай. Но заканчивалось это почему-то всегда плачевно.

Конечно, путешествовать само по себе приятно, но вечно куда-то мчаться нигде подолгу не задерживаясь, без выходных и праздников, право, уж и всякому наскучит, даже если ты и совсем самоуправляемый и невидимый луч. Но лучу это дело, видно, ещё не совсем надоело, хотя он и мог бы плюнуть на всё да и смыться бесследно, его ведь всё равно, как будто бы и не было.

Но сила привычки была так велика, что незримый Бонд просто не мог обойтись без этих занятий. И если бы его даже и уволили он бы, наверно, всё равно и дальше посылал сводки своих тайных наблюдений порою даже и в стихах:

Я зрю унылую планету, на ней растений даже нету

Ни рек, ни гор, ни океанов – одни из газов лишь туманы.

Куда летит она – бог весть! Но негде здесь ни лечь ни сесть.

Но и самых предотошных знаний было бы всё равно недостаточно для удачных поселений, ведь не следует и забывать, что всё течёт и изменяется и мир полон всяких неожиданностей и неприятностей. Солнца могут вдруг погаснуть, пройдя все стадии своего развития, планеты – развалиться на куски, от наскочившей на них кометы, и если даже и удастся благополучно добраться до желаемой планеты, то она вполне может быть уже занята более хитрыми и цивилизованными существами. Или же гонимая фривольными ветрами эволюции давно сменила своё местоположение, переместившись в совсем иные пространства.

Всё это, само собой, должен был бы знать и учитывать всякий разумный путешественник по вселенной, ежели он не желает преследовать обманчивые химеры.

Но вот однажды, скользя незримыми зигзагами по Млечному пути, луч-разведчик совсем того не ведая и не желая, угодил вдруг в Солнечную Систему. Покружив сперва между Венерой и Марсом, и раздумывая какую же планету ему сперва следует обследовать; второпях, ибо всегда, даже и раздумывая, спешил, луч совсем не заметил, как своим широким хвостом (ведь лучей, как и собак, без хвостов просто не бывает) зацепился за Луну. А Луна, не долго раздумывая, ибо таково уж свойство всех планет, они ведь как дети хватают всё до чего только смогут дотянуться, притянула его к себе, точно как и всякий нос или пылесос втягивают летучую мелочь. И поскольку и сам-то луч совсем ничего не весил, а притяжение на этой земной спутнице почти раза в три меньше земного, то он ничуть и не пострадал от вынужденной посадки. Разве только вот, что в клубах поднявшейся при его падении лунной пыли, незримый разведчик потерял всякую ориентировку, по причине чего и угодил прямо в колыхаемую невесть какими уж ветрами полосатую тряпку, что висела на стальном шесте прямо посреди лунного кратера. Похоже, что это была некая специальная ловушка, для таких вот незримых лучей-Бондов и он застрял в ней, словно муха в вареньи. А когда после многих попыток луч всё же ухитрился, наконец, выбраться из пут, то устремился на волю с такой дикой сверхскоростью, что со всего маху внедрившись в Америку, проскочил насквозь весь земной шар и оказался на другой стороне Земли, совсем в самом центре Европы, по странной прихоти случая попав на карнавал в славный карнавалами германский город Кёльн.

Луч-агент сперва совсем было потерялся в этой пестрой сумятице, среди цветистой массы костюмов всех стран, времен и народов, но повращавшись несколько в этой весёлой, многоголосой, полу-пьяной кутерьме, постепенно настолько освоился и свыкся со всей бурлящей карнавальной суматохой, что возвращаться назад на «лейку» ему не особенно-то даже и хотелось.

Хотя ему, и в который уж раз делались настоятельные намеки: пора, мол голубок и вертаться на шесток, но он ни намёков ни приказов не желал и слушать, считая их покушениями на личную свободу. И потому и не торопился, отговариваясь тем, что планета, мол, пока ещё недостаточно хорошо изучена.

Но в таком ярком и пёстром окружении и незримому лучу тоже захотелось вдруг побыть пёстрым. И не долго раздумывая, он тут же и поспешил принарядиться, скрыв под костюмом, хотя вообщем-то в этом и не было никакой нужды свою незримую сущность. Он облачился в тёмно-синий бархатный кафтан венецианского купца, приладив сверху ещё и волосатую маску фавна, с до чрезмерных пределов высунутым языком, коему позавидовал бы, верно и Мик Джеггер. В результате такой маскировки поле зрения луча настолько ограничилось, что агент-наблюдатель не мог почти ничего уж и наблюдать и двигался больше вслепую. Он теперь и не летел, а скорее полз на ощупь и хотя и перешёл совсем на черепашью скорость, но тем не менее без конца натыкался на дома, столбы, заборы и деревья, а то и попадал в подвалы, ямы, щели, дыры и норы, где хозяйствовали всевозможные шустрые, мелкие существа. В таких-то тёмных закоулках и повстречался, надо думать, луч-агент с пугливым мышиным народом и мыши почему-то, особенно уж ему полюбились и запомнились, может быть и потому, что были такими же проворными и скрытными как и он сам. Да и огородную лейку узрел он верно в тех же самых укромных местах и потрясенный её округлыми объёмами запечатлел в памяти как летающий объект. А позже находчивый разум главного компьютера перестроил допотопную летающую тарелку в супер-модерновую лейку.

Но как и всякому славному празднику в один прекрасный день наступает конец, так и карнавал порядком отвеселившись, совсем неслышно растворился в потянувшихся за ним буднях. А межпланетный агент-наблюдатель поскучав несколько, в наступившей следом нудноватой обыденности, отправился, наконец, назад.

Луч был, правда, всё ещё в совершенно карнавальном развеселом настроении и знай себе порхал меж планет и светил, насвистывая бодрые карнавальные марши. И похоже, что от чрезмерной спешки, ибо порой нарушая все законы физики, секретный агент мчался раза в три-четыре превышая порой и скорость света – вся информация у него совершенно перетряслась, перепуталась и наконец слилась в одну единственную картину, где подпольные существа мыши вдруг неожиданным и престранным образом соединившись с пёстрым карнавалом, превратились просто в фантастических карнавальных мышей. Такую мыше-карнавальную смесь луч-агент и доставил вскоре главному компьютеру и тот почему-то так заразился карнавалом, что совсем позабыв, что он компьютер попробовал петь и плясать и даже выпил стакан чего-то жидкого. Он просто ужасно сожалел, что создан компьютером, а не живым существом и не может как следует повеселиться и вполне насладиться жизнью, ведь он был, хотя бы и внутренне, сотворён совсем по подобию высокоразвитых гуманоидов, а потому и всякое развлечение было ему совсем не чуждо. Вслед за компьютером, очевидно, заполучив от него тот же самый вирус, карнавалом заразился и капитан ракеты-лейки, а за ним уж последовал и весь экипаж.

Конечно, для вечно голодных странников предпочтительнее были бы совсем незаселенные планеты, с ними было бы и меньше мороки и больше проку, но эта карнавальная планета, как-то вдруг так пришлась всем по вкусу, что и думать обо всех возможных трудностях просто не хотелось.

И ракета-лейка не теряя ни секунды взяла прямой курс через млечный путь на солнечную систему – к планете Ялмез, так почему-то инопланетяне именовали Землю, а луч-агент получив месячный отпуск, что равнялось бы по земным меркам почти сотне лет, тут же собрал все свои манатки, которых в сущности у него и не было и упорхнул в теплые края, на Венеру – погреться на солнышке.

Главный компьютер-мудрец тут же взялся за сотворение нового облика инопланетян, дабы они возможно лучше вписались в земные условия. А поскольку из полученной от луча-агента информации и путешественники и компьютер заключили, что на Земле ничего иного кроме карнавалов и не бывает, а за самых разумных земных существ сочли мышей, то следовательно и преобразиться было решено в этаких пёстрых карнавальных маусов. Этому мудрому решению команда корабля тут же и последовала, посчитав, что именно в таком нарядном виде, будет всего проще незаметно подселиться к местным аборигенам и без помех предаться излюбленным занятиям – потреблению и поглощению всех наличных питательных благ планеты. Несколько странным дополнением к нарядам служили, правда, стеклянные шары, словно нимбы увенчивавшие мышиные головы астронавтов, впрочем, они почти ничем не отличались от уличных фонарей, только что не светили. Из этих шлемов пришельцы выглядывали точно рыбы из аквариума, но мыши были как-то уж совершенно убеждены, что именно так и должны выглядеть настоящие земные обитатели. Понятно, что и мышами-то эти инопланетные существа были лишь снаружи, а внутренне они по сути являлись совсем совсем иными, но какими они и сами того как-то уж не помнили. Ведь эти межгалактические странники пребывали в пути почти целую вечность!

А находясь в различных мирах, они всякий раз меняли свое обличье на иное, так что немудрено было со временем и совсем забыть свое собственное. Кроме того в бесконечных странствиях они спали по 200—300 лет кряду, отчего сон и явь у них в конце концов совсем перепутались. Сон стал для них, кажется, даже большей явью, чем и сама явь, что и не удивительно – ведь они чаще спали чем жили. Ну, а с каких пор и по каким причинам начали они свои бесконечные странствования: откуда явились, и куда, и зачем, в конце концов, стремились, тем они как-то совсем и не озадачивались. А поскольку вселенная, как известно, то расширяется, то искривляется, стало быть и путешественники во время пути тоже – то расширялись, то искривлялись. Да и само-то время не стояло на месте и то растягиваясь, то сжимаясь двигалось – то вперед, то назад отчего и космическая лейка постоянно ныряла то в прошлое, то в будущее. Так что, собственно, такие вопросы как: куда, зачем и почему, вряд ли и имели уж тут какой-то смысл. Весь смысл существованья свёлся к совсем уж простейшей формуле – лови момент! Вот они и ловили моменты. Мыши-инопланетяне, конечно, ужасно торопились поскорей добраться до облюбованной ими планеты, а то, ведь если не поспешишь, так её ещё возьмут да и займут другие – более расторопные существа. И то ли из-за самой этой спешки, или же из-за того, что компьютер-мудрец порядком ошибся в навигационных расчетах, всего-то ведь, как ни рассчитывай, всё равно не рассчитаешь, а может и из-за того, что курс астро-лейки по искривленным пространствам оказался слишком уж прям, только в пути случился вдруг изрядный сдвиг во времени, в результате которого время путешествия из дальних космических пространств до Земли сократилось почти на 500 лет! И потому ракета-лейка приземлилась вовсе не в Кёльне начала ХХI века, как это намечалось по плану, а в Испании конца XV!

И случилось это как раз в те дни, (и бывают же такие совпадения!) когда Колумб, как раз, собирался через океан отправиться на поиски новых земель.

3

Но не только Дон Педро заметил в этот день хвостатых пришельцев. В тот же самый день да и почти в тот же самый час на охоту вышел известный во всей округе бродячий кот, по прозванью Хамелеон. Разгуливая без всякой цели по окрестностям, что, кажется, уже испокон заведено у котов, и раздумывая: где бы ему нынче отзавтракать, а может заодно и отобедать и отужинать, кот тоже заметил и спустившуюся с небес «лейку» и пёструю команду высыпавших из неё мышек. Кот от радости завилял хвостом, узрев такую разодетую в пух и прах и, похоже, заморскую пищу и даже заулыбался всеми частями своей гибкой фигуры от кончиков ушей и до кончика хвоста.

– Что за прекрафный, что за невероятно чудефный день! – едва слышно промяукал он, чтобы не дай Бог не спугнуть мышек. Когда кот сильно радовался, то всегда произносил «ф» вместо «с».

– Это даже очень похвально, уважаемые дамы и гофпода, что вы фами явились к моему фтолу, – и кот прилежно облизал все свои четыре лапы, что свидетельствовало о его весьма прекрасных гигиенических привычках.

Кот Хамелеон, надо сказать, как и все бродячие коты, был чаще всего голоден и вечно был занят тем, что искал, где бы и чего бы ему съесть. А когда бывал сыт, то искал чего-нибудь вкусненького для разнообразия или просто предавался отдыху, как то обычно делает всякий индивидуум животного мира, когда он сыт. А на всякие прочие вещи ему всегда не доставало ни времени ни интереса. Хамелеоном звался он кстати из-за весьма пёстрой окраски своего меха, содержавшего в себе, кажется, все как известные, так и неизвестные в природе цветовые оттенки.

Причиной же столь редкостной окраски, если, конечно, верить рассказам самого кота, было то, что Хамелеон квартируя одно время у дона Эль Греко, известного в ту пору испанского мастера кисти, весьма усердно занимался живописью, разумеется в то время, когда самого мастера не бывало дома. И поскольку искусству кот отдавался не только всей душой, но и всем телом, творя не только кистью и отчасти хвостом, но порой и всей своей кошачьей фигурой, то и становился оттого все пестрее и пестрее.

А на своих картинах кот изображал, не как Эль Греко – суровых испанских дядек с усами, а как голландские мастера – более что-нибудь съестное, он ведь был вечно голодный. Так что мышам он был уж просто уж ужас как рад.

Но и мыши, были голодны нисколько не меньше кота, ведь любое долгое путешествие развивает аппетит, тем паче если оно дальнее да к тому же ещё и космическое. И похоже, что у пришельцев и появился вследствие того, как раз этот самый, космический аппетит.

Впрочем в вопросах кулинарии и культуры питания, то есть что, как, чем и зачем следует есть, привычки инопланетян кажется вовсе не отличались особой строгостью правил и укоренившихся традиций. Им совсем ничего не стоило при помощи электронной магии сотворить деликатесы хоть из чего угодно: камней, дров, мусора, радиоприёмника, телевизора, опилок, старых газет, песка и пыли, метлы, лопаты или фанеры, да впрочем и безразлично из чего – всё могло быть для них пищей. Уж в чём в чём, а в еде они были абсолютно неприхотливы. Но в то же время чувство эстетики не позволяло им питаться всякой дрянью, и потому они превращали сперва несъедобные вещи в съедобные, переставляя молекулы и атомы в нужном для вкуса и аппетитного вида порядке, а затем уж приступали к трапезе. Все это делалось ими по какому-то давнему предавнему ритуалу, а по какому им и самим трудно было бы сказать, это было все равно, как плыть рыбе, лететь птице или скакать кузнечику. Правда, от постоянных перемен и порядок их стал непостоянен, а порой и вовсе не соблюдался и тогда всё происходило совсем уж стихийно.

Во время же путешествий, сколько б долго они ни длились, пришельцы вообще ничего не ели, а только вовсю дрыхли. Иначе, пожалуй, при их-то космических аппетитах они слопали бы не только свою ракету-лейку, но, наверно, и всю вселенную, не оставив ничего кроме зияющих пустот. Только тогда бы уж им, бедным странникам вселенной, совсем негде стало бы путешествовать и уж совсем нечем питаться, пустотой ведь сыт не будешь!

По сей причине и приходилось им больше спать чем есть, но едва лишь пробудившись после очередных приземлений, странники устраивали такую дикую оргию еды, словно бы желая за один присест вернуть всё, что было не съедено за долгие годы снов. Но зато уж насытившись они могли, подобно крокодилу, долго и мирно расслабляться без еды хоть сотни лет.

Дон Педро и кот с удивлением наблюдали, как мыши построившись в ряд, наподобие македонской фаланги, стали торопливо уплетать подряд всё лежащее и стоящее на их пути. Удивительно, что они второпях как-то ещё не поотхватили друг у друга хвосты, но тут, видимо, был какой-то древний природный инстинкт, подобно как у птиц или рыб, которые летая или плавая в стаях никогда не сталкиваются друг с другом.

Между тем «мыши» становились все круглее и круглее, будто их изнутри накачивали насосом. Да и глаза у дона Педро и кота Хамелеона, при виде столь удивительно планомерной жратвы, сделались тоже почти совсем уж круглыми.

Казалось, что инопланетным гостям не было надобности и жевать, потому как атомы и молекулы выпрыгивая из веществ, сами торопились попасть не только в их рот, но и просто фонтаном разлетались по всем их органам. Прозрачные шлемы-шары и одежда, очевидно, этому нисколько не препятствовали.

– Хоть бы они не лопнули, что ли! Вон ведь уж, как раздулись, что твои мыльные пузыри! – не утерпел высказать своё опасение кот Хамелеон, – Кто же станет есть лопнувших-то мышей! – но не мог удержаться и от восхищения, – Ах, какие ж они право кругленькие, сдобненькие, просто любо дорого смотреть! Ну просто уж – вылитые пончики! – и добавил плотоядно облизываясь, – Прям не знаешь с которого и начать.

А дон Педро, глядя на это, только проворчал: – Если они и дальше будут этак-то лопать, то от всей Испании да и от Европы – поди и скелетов-то не останется!

И в самом деле окружающий пейзаж довольно успешно превращался если и не совсем в пустыню, то уж в совершенно пустое место. Грызуны работали, то есть лопали, просто на совесть, и наверно в самом деле слопали бы не только Испанию и Европу, но наверно и всю планету, когда бы кот Хамелеон и далее сдерживал свои охотничьи инстинкты. Но он не мог их уж более сдерживать и потому совершил головокружительный прыжок, хотя и весьма виртуозный и профессиональный, но совершенно напрасный. «Мыши», правда уже более шары чем мыши, ловко ускользали из под его когтей, то растворяясь в воздухе, то вновь появляясь. Словно облака они плавно проплывали в пространстве и исчезали одна за другой в своей садово-огородной ракете. А с последней мышкой скрылись и серебристая лесенка, и дверка, и окошечки. И тогда уж и сама «лейка», недовольно урча, зачихала нервно вибрируя всей своей блестящей поверхностью, и выпустив желтую вонючую тучку, стремительно стрельнула ввысь и скоро совсем скрылась в облаках.

Когда же жёлтый туман несколько рассеялся, то ясно обозначились некоторые большие и малые перемены. Кот Хамелеон стал еще более пёстрым, а на самой макушке у него вместо собственных ушей появились два изящных кроличьих уха. Дон Педро тоже не избег внезапной эволюции: под носом у него пробились вдруг весьма элегантные усы – метров этак 25 длины, так что трудно было бы сказать чего же тут теперь больше, дона Педро или же усов.

– Эта чёртова радиация хоть кого сделает мутантом! – проворчал кот Хамелеон почесывая свои новые уши.