Вернувшиеся

Милица была смугловатой девушкой с длинными темными волосами. Макияжа могло бы быть чуть меньше, а ткани, из которой сшита юбка, – чуть больше, но в целом Милица была милая, хотя немного шумная. За руку она держала флегматичного улыбчивого парня.

Илья смотрел на Милицу и ее спутника – и не видел их. То есть поначалу все шло нормально, он протянул руку для приветствия, навесил на лицо приличествующую случаю радостно-удивленную улыбку, но буквально через секунду ему стало не до манер и улыбок.

Звуки окружающего мира смолкли, будто кто-то повернул рубильник и погрузил все кругом в немоту и тишину. Люди открывали рты, как аквариумные рыбы, но из двигающихся губ не вылетало ни звука. Музыка больше не играла. Стук вилок и ложек о края тарелок, звон бокалов, разговоры, смех, уличный шум – ничего этого больше не было.

Однако никто, кроме Ильи, не находил ничего странного в катастрофической, нерушимой, обескураживающей тишине, и он понял: для всех остальных ее не существует. Мир жив, дышит, звучит – дело в нем, Илье.

Но, как будто этого было мало, события продолжали развиваться. Из-за спины Милицы вышла… Томочка.

Секунду назад ее тут не было – и вот уже Томочка стоит возле девушки, точно такая, какой Илья ее помнил: миниатюрная и изящная, хорошенькая, как картинка, обутая в алые босоножки, в белом платье с пышной юбкой и красным ремешком – Илье казалось, что в нем Томочка похожа на сказочную принцессу. Правда, она была бледна до прозрачности, а на лице не было обычной улыбки, глаза смотрели грустно и задумчиво.

Секунда – и погибшая невеста подошла ближе к Илье, он мог бы коснуться ее, но его словно бы обездвижило: руки сделались неподъемными, чужими. Он сумел прошептать ее имя, а Томочка качнула головой и нахмурилась, как если бы Илья сказал что-то грубое, бестактное.

– Голова, – одними губами произнесла Томочка и посмотрела на Милицу.

Та продолжала что-то говорить, но смотрела на Илью с легким недоумением, как и все остальные. Ему подумалось, что, должно быть, он ведет себя странно, но это было неважно – важно, что Милица вдруг стала истекать кровью.

Кровавые ручьи потекли из широко раскрытых глаз, прочертили дорожки по щекам и капали на светлую блузку. Кровь текла из носа, ушей и рта, даже из-под густой челки, скрывающей лоб… Спустя всего пару мгновений лицо девушки превратилось в окровавленную маску, и это было настолько невыносимое зрелище, что Илья закричал, не в силах сдерживаться.

Его успокаивали. Марина бросилась к нему, обнимая, уговаривая, и ее прикосновения казались обжигающими, руки были чересчур горячими, и это раздражало.

Окружавший его кокон лопнул, все звуки разом вернулись, и Илья слышал, что окружающие – вскочившие со своих мест посетители и встревоженный персонал кафе – дружно спрашивали, охали, переглядывались, гомонили, доставали телефоны, звонили куда-то.

Илье хотелось, чтобы они умолкли. Голова разболелась, он чувствовал, что сделал что-то не то, но не мог правильно сформулировать произошедшее.

Он поглядел на Милицу, которая единственная из всех стояла молча, глядя на Илью расширившимися глазами.

– У вас что-то с головой, – против воли произнес Илья.

Удивительно, но, открывая рот, он понятия не имел, что скажет. Голос был хрипловатым и слабым, но слова прозвучали громко, и люди кругом замерли, обернулись к нему: что говорит этот странный русский?

– Илюша, пойдем, ты, наверное… – начала Марина, но он жестом остановил ее, чувствуя, что должен сказать Милице нечто важное, сам при этом не понимая побудивших его причин. Одно было несомненно: Томочка пришла, чтобы сказать, предупредить, и он не должен молчать.

– Милица, ваша голова… Кровь. Это опасно.

Он понимал, что происходящее безумно, но не мог остановится. Илья говорил по-русски, но произнесенное им похожим образом звучало и на сербском языке: «крв», «глава», «опасно», так что Милица, видимо, поняла без труда и испуганно прижала ладони ко рту.

– Ты ее пугаешь! – крикнула Марина. – Что ты делаешь?

Наверное, ей было неловко перед подругой. То, что случилось, бросало тень на нее, могло повлиять на их дружбу, на работу, на что-то еще, до чего Илье не было дела.

– Ваша голова. Это опасно, – повторил он, развернулся к выходу и, пробившись сквозь толпу, выскочил вон.

Его никто не останавливал.

Глава шестая

– Как дела у Ильи? – спросил Семен Ефремович, наливая Мише чаю.

Тот взял чашку, в который раз уже отметив про себя, что старик выглядит измученным, больным. Когда они познакомились несколько лет назад – Миша обратился к ученому за помощью, чтобы справиться с Мортус Улторем, которая терзала Илью (подробнее читайте в романе «Узел смерти» – прим. ред.), Семен Ефремович был крепким и бодрым, таким и оставался до недавнего времени.

А в последние пару месяцев постарел, стал еще меньше ростом, осунулся. Глаза потускнели, руки стали подрагивать. Миша забеспокоился, записал Семена Ефремовича к доктору, но тот все откладывал визит, и давить на него было бесполезно.

Миша привязался к старику, полюбил их долгие неспешные беседы, научился разбираться в сортах чая и кофе. Он приходил в набитую до отказа книгами квартиру Семена Ефремовича два, а то и три раза в месяц, часто звонил; у него постепенно вошло в привычку делиться с Семеном Ефремовичем планами, порой спрашивать совета. Старый ученый тоже полюбил Мишу, считая внуком, которого у него никогда не было.

– Илья наслаждается жизнью в Европе, – отшутился Миша.

Семен Ефремович кивнул, думая о чем-то своем.

– Вы же советовали и мне, и Илюхе не бояться перемен. Вот он и сменил все, что можно. Даже страну.

– В сущности, это чисто географические перемены, – возразил старик. – Перемещение в пространстве. Но куда бы человек ни отправился, он тащит за собой себя самого. Свою грусть, комплексы, страхи. Думается мне, что Илья ничего по-настоящему не переменил в жизни, это еще впереди. – Старик помолчал, а потом проницательно заметил: – Тебя что-то беспокоит?

Миша встал, подошел к окну и прикрыл форточку.

– Дует немного. Как бы вам не простудиться, – сказал он, обдумывая ответ. Снова сел в кресло, повертел в руках чашку.

Семен Ефремович, ничего не говоря, наблюдал за его действиями.

– Слышали про маньяка, которого прозвали «Душителем»?

– Он похищает и душит женщин, – кивнул старик. – Слышал, конечно. Кто в Быстрорецке о нем не слыхал?

– Что-то в этой истории меня беспокоит. То есть… – Миша взъерошил волосы, положил ногу на ногу. – Сам не понимаю.

– Ты полагаешь, там что-то… иное?

Миша не слишком уверенно покачал головой.

– Я понимаю: это должен быть человек. Да что там, это точно человек – свидетель видел машину, в которой маньяк привез очередную жертву, чтобы выбросить тело в Быструю. Но он… он нечеловечески удачлив. Мой крестный возглавляет поиски и говорит: убийца не оставляет никаких улик – ничего, что дало бы хоть какую-то зацепку. Отследить маньяка никак не получается, его мотивы неясны, тела он оставляет в разных местах.

Он умолк, и Семен Ефремович осторожно проговорил:

– Это все ужасно. Понимаю, ты тревожишься за Лелю – никто не может быть спокоен, пока убийца разгуливает на свободе. Но это дело следователей. Почему это так сильно тревожит тебя?

Михаил поглядел на старика. Никому больше не мог этого сказать, только Илье и Семену Ефремовичу. Но Илью лучше было не тревожить понапрасну, он и без того настрадался. Сейчас, когда у него все налаживается, было бы просто нечестно снова пытаться грузить друга всякой мистической жутью.

– Я и не думал об этом особо, – признался Миша. – До вчерашнего дня. А вчера…

Когда они с дядей Сафом добрались до места, там уже было полно народу. Сафронов нервничал, велел ехать быстрее, но быстрее не получалось: мигалки у Миши не было, так что они то и дело стояли на светофорах и попадали в утренние пробки. К их приезду всюду стояли машины скорой и полиции, кругом толпились перепуганные жители окрестных домов и случайные прохожие.

Тело девушки, пропавшее вчера из морга и снова обнаруженное в подвале многоквартирного дома, уже упаковали в черный мешок, готовясь опять увезти в мертвецкую.

Сафронов сразу включился в работу, принялся резким, напряженным голосом отдавать распоряжения, выслушивать то одного, то другого сотрудника. Про Мишу он, едва выйдя из салона машины, судя по всему, позабыл.

А Михаил, с неожиданной, затаенной грустью думая о том, что и сам мог бы заниматься в жизни чем-то подобным, если бы не ушел со службы, не спешил уезжать. Прислушивался к разговорам и вскоре понял, что покойницу обнаружил местный дворник. Миша заметил его возле полицейской машины, это был худой мужичок невысокого роста, во внешности которого было что-то знакомое.

«Где я мог его видеть?» – думал Миша, выбираясь из машины и подходя ближе.