Железная леди
Я сидела на кровати, рассматривая пушистые горные вершины, отражающие лунный свет. Сосны, подобно серебристым наконечникам пик, блестели в сиянии земного спутника. Сверчок сообщал миру о наступившей ночи, периодически нарушая тишину своим приятным стрекотанием. Утомившись от собственной нудной неподвижности, я поднялась с кровати и отправилась на поиски приключений. Выглянув в коридор, прислушиваясь к тишине, я еще немного постояла у порога, пытаясь оценить обстановку вне «камеры», и наконец-то покинула временное пристанище.
На втором этаже располагались всего три комнаты (не считая моей), поэтому выбор оказался невелик. Дверь в самом конце коридора была почему-то заперта на ключ, да еще и отличалась ото всех своей громоздкостью. Две оставшиеся были одинаковы и располагались друг напротив друга. Выбрав одну из них наобум, я беззвучно опустила ручку. Дверь бесшумно приоткрылась. Я просочилась в узкую щель, оказавшись в просторной комнате. На тумбе, примыкающей к широкой кровати, горел тусклый ночник, а на самой кровати лежал Кирилл. Я, стараясь не издавать звуков, подошла ближе и уставилась на смартфон, лежащий под абажуром ночника. Было неимоверно сильное желание покопаться в телефоне, но лежащие сверху наручные часы с золотым браслетом не позволили бы завладеть им, не нарушив тишины. Кирилл пошевелился, а я замерла на месте, испуганно уставившись на него. Он неожиданно открыл глаза и непонимающе посмотрел на меня.
–– Ты чего? – шепнул он, приподнимаясь на локтях.
–– Бессонница… – шепнула я в ответ и прибавила: – Замучила сволочь.
Кирилл сел на кровати и потер лицо ладонями, пытаясь проснуться. Он снова взглянул на меня.
–– Дать снотворное?
–– Налей выпить, – попросила я, мельком взглянув на его телефон.
Кирилл машинально приподнял брови от удивления, но ничего не сказал. Поднявшись, он натянул спортивные брюки и в который раз посмотрел на меня с еле заметным подозрением.
–– Хм, ну пойдем, налью выпить, – с насмешкой сказал он и направился к выходу. Я поспешила за ним.
Мы спустились вниз и, преодолев расстояние от лестницы до раздвижных дверей из мутного стекла, вошли в кухню. Черный глянцевый гарнитур на фоне белых стен, потолка и пола смотрелся изыскано и строго и вторил интерьеру холла. Я уселась на кресло и опустила руки на стол перед собой, напоминая смущенную первоклашку. Кирилл тем временем достал из стеклянного буфета бутылку рома и два невысоких стакана. Разместив их на столе и наполнив янтарной жидкостью, он опустился напротив, придвинув один из стаканов ко мне ближе. Я залпом осушила его и, скривившись от крепости напитка, подняла взгляд на Кирилла.
–– Ну что, полегчало?
–– Угу, почти, – ответила я, придвинув стакан к бутылке, тем самым намекнув на необходимость его повторного наполнения. Кирилл не заставил себя ждать.
Опрокинув очередной стакан в себя, я неспешно выдохнула пары спирта.
–– И что, Сабуров позволяет тебе пить? – спросил неожиданно он, наблюдая за моей славной попойкой.
–– А я не спрашиваю у него позволения, – холодно сообщила я и, ухватив бутылку за короткое горлышко, наполнила стакан до самых краев, подавая пример щедрости хозяину дома.
–– Так и спиться недолго.
Недовольно фыркнув в ответ, я опустошила стакан, наконец-то ощутив желанную легкость.
–– Так что тебе нужно от моего мужа?
–– Твой муж многое на себя берет, – вздохнул Кирилл. – Невозможно усидеть на нескольких стульях одновременно…
–– Это все – вода, а я хочу конкретики.
–– Это мужские дела и тебя они не касаются.
–– Если они меня не касаются, почему бы тебе вместо меня не похитить моего муженька? – раздраженно спросила я, поглядывая то на Кирилла, то на бутылку.
–– К сожалению, Сабуров не так красив, как ты, – расплылся он в лукавой улыбке.
–– Я не нуждаюсь в лести, – холодно произнесла я, придвигая бутылку ближе к себе (надоело мне из раза в раз тянуться за ней, а Кирилл не отличался щедростью и не торопился наполнять мой стакан). – Я знаю себе цену. Знаю, что я красива, но это не означает, что я глупа.
–– Я ничего такого и не имел в виду, – растерялся он.
–– Тогда, будь добр, посвяти меня в ваши мужские дела, которые непосредственно коснулись меня и нарушили мои наполеоновские планы на ближайшие дни.
Он помолчал несколько минут, вращая свой нетронутый стакан, а затем вздохнул и пристально посмотрел в мои глаза.
–– Твой благоверный совсем недавно на фальшивых торгах приобрел ликеро-водочный завод, на который я имел виды.
–– На «фальшивых торгах»?
–– Да. Всех участников кинули, так как Сабуров, пользуясь своим служебным положением, приобрел завод еще до официального начала торгов. Я считаю это, по меньшей мере, несправедливо и непорядочно. Да дело даже не в порядочности и справедливости, – качнул он головой, – а в том, что эта мразь вконец оборзела. Этот беспредел уже достал меня. Когда-нибудь он отправится на нары, я все для этого сделаю.
Я пристально смотрела на злое лицо Кирилла, не веря собственным ушам. Неужели у меня есть шанс обрести свободу вновь, избавившись от мужа? Об этом можно лишь мечтать, даже не надеясь на исполнение этой самой заветной мечты. Нары уж точно не светят Сабурову. Избавиться от него, похоже, возможно лишь с помощью осинового кола, вбив его в грудь этого дьявола. Но благодаря сказанным Кириллом словам, я поняла, что готова на многое, дабы помочь ему исполнить мечту одну на двоих.
–– Значит, моя цена – какой-то там заводишка?
–– Этот, как ты выразилась, заводишка приносит в год такую прибыль, что даже твоему коррумпированному муженьку столько не снилось, – насмешливо хмыкнул он. – Так что, если ты ему действительно дорога, он заплатит очень большую сумму за твою свободу.
–– А если нет? – тихо спросила я, всматриваясь в его глаза.
–– Никакого «если» и быть не может.
–– Почему?
–– Потому что существует легенда, – загадочно улыбаясь, начал Кирилл, – что Сабуров и душу Сатане продаст за свою жену.
–– Ему нечего продавать… – произнесла я почти шепотом, уставившись на свой осиротевший стакан. – Это всего лишь легенда…
–– Сандра, – шепнул Кирилл, а я подняла на него глаза.
Он так и не решился ничего сказать, тяжело вздохнув. В его монохромных глазах отчетливо виднелась жалость, и от этого сердце сжимала ноющая хроническая боль.
Шел пятый день моего заточения во временной тюрьме, которая на самом деле стала спасением. Слова Кирилла о вечном каземате были истиной в последней инстанции. Представляя себя в стенах ненавистного дома, становилось не по себе, но, если верить его словам, я очень скоро должна буду именно там и оказаться: Сабуров согласился передать завод Кириллу и уже готовил документы на его отчуждение. Хотелось выть от душевной боли, слушая этот жестокий приговор, но у меня не было права выбора, ведь пешку всегда первой подставляют под удар, так как она не представляет особой ценности для игрока.
Невыносимо было сидеть в комнате, которая вызывала отвращение. Я, выглянув за дверь и не обнаружив опасности, прошмыгнула в коридор. Беззвучие обволакивало дом, создавая видимость (ну, или слышимость) его необитаемости. Не спеша двигаясь вдоль стены, я всматривалась в таинственную вечно запертую дверь, которая неимоверно сильно манила меня изо дня в день. Подкравшись ближе, я медленно опустила ручку и замерла: дверь, поддавшись, приоткрылась. Сердце отчего-то учащенно забилось, а ладони стали влажными. За громоздким антикварным столом сидел Кирилл, что-то увлеченно рассматривая на экране ноутбука. Не отводя взора, я прошла в кабинет и толкнула дверь, которая спустя миг негромко щелкнула у меня за спиной. И вот только тогда он оторвался от монитора и поднял глаза. Кирилл смотрел на меня так, как будто пред ним стояло невиданное существо, оставившее свои следы на пушкинских неведомых дорожках. Я замерла в волнительном ожидании, пытаясь угадать, что же вызвало сие изумление. Он как-то машинально и громко втянул носом воздух, не отводя своих серых глаз от моей напряженной фигуры.
–– Это действительно ты, – прошептал Кирилл словно в горячке.
Он развернул ноутбук, а я опустила взгляд на монитор, нахмурившись: на экране было фото с конкурса, ставшего для меня роковым и расчленившего мою жестоко убитую жизнь на «до» и «после». Смуглое от грима рельефное тело в белоснежном бикини и призовой кубок в руках напомнили о моей глупости и беспечности, а еще о Сабурове, который с такой легкостью заимел себе желанную игрушку. Я подняла непонимающий взгляд на Кирилла, все еще прибывая в режиме ожидания.
–– Под твоей толстовкой действительно гора этих стальных мышц? – спросил он не в силах поверить своим же глазам.
Я молча расстегнула джемпер и, стянув его с плеч, кинула себе под ноги. Затем избавилась от футболки и брюк, оставшись лишь в спортивном нижнем белье. Дыхание Кирилла стало тяжелым и громким – так дышат люди, испытывая страх, физические нагрузки или… возбуждение. Поднявшись с кресла, он мгновенно оказался рядом и, протянув руку, аккуратно коснулся моей щеки подушечками пальцев. Кожа под ними загорелась румянцем смущения, а я ощутила то, что никогда не ощущала рядом с мужем. Ладонь его скользнула вниз, коснувшись груди, потом пресса, а после устремилась к бедру. Мое тело ощутимо и заметно вздрагивало от каждого касания и сильного желания; вздрагивало оно и от вожделения этого красивого мужчины. Тяжелое слышимое дыхание обнажало необузданное возбуждение, борьба с которым не имела смысла. Негромкий стон побудил Кирилла к действию: резко схватив меня за плечи, он дернул тело на себя и с жадностью впился поцелуем в губы. Я издала громкий стон блаженства, ощущая, как низ живота наполняется жаром. Сильные мужские руки скользили по напряженным мышцам, а я в спешке расстегивала ремень брюк, стремительно лишаясь терпения. Неожиданно отстранившись, Кирилл взял меня за запястье и подвел к столу. Смахнув канцелярские принадлежности на пол, он развернул меня спиной к себе и, вцепившись пальцами в шею, нагнул на стол. Его поспешные грубые толчки сопровождались моими громкими нескончаемыми стонами. Пальцы до онемения сжимались на краю столешницы, а я кусала губы, дрожа от возбуждения, которого, казалось, никогда ранее не испытывала. Кирилл, впиваясь пальцами в косые мышцы живота, продолжал двигаться быстро, резко и грубо, даря наслаждение и боль одновременно. Необъяснимое безумие управляло нами, не обязывая мыслить и анализировать происходящее. Коктейль из инстинктов и гормонов опьянял здравый разум, позволяя придаваться разврату. Он развернул меня к себе и, усадив на край стола, снова прижался бедрами вплотную. Я сжимала пальцы на его скользких руках, по которым стекали крупные капли пота от невыносимой духоты. Кожа горела и прилипала к моей, доставляя удовольствие. Кирилл наклонился к лицу и чувственно поцеловал губы, иногда покусывая их. Еще несколько быстрых движений – и я выдохнула стон, зависший в плотном воздухе кабинета, и откинулась на стол. Он опустился сверху и прижался торсом ко мне, уткнувшись носом в шею. Кирилл продолжал жадно дышать мной, а его мышцы синхронно сокращались, позволяя чувствовать монотонную дрожь.
Наконец-то совладав со своим дыханием и отстранившись, он потянул меня за руку на себя. Я, поддавшись, спрыгнула со стола и оказалась в его объятиях. Поцелуй желания и страсти снова сблизил наши губы. Ладони Кирилла продолжали скользить по все еще влажному телу, от чего его дыхание опять набирало обороты, ускоряясь, а мышцы напрягались от вновь нарастающего возбуждения. Сердце билось громко и ощутимо. Касаясь изогнутой поясницы, его пальцы путались в моих волосах, прилипающих к мокрой коже. Я мечтала о повторении безумия, но мобильный Кирилла сделал мечту несбыточной. С трудом справляясь с сексуальным желанием, он ответил на звонок и отвернулся к окну, дабы усмирить дыхание, которое ускорялось при виде обнаженной спортивной фигуры. Как только возбуждение ослабило хват, я испытала неловкость, смущение и даже стыд, за произошедшее ранее. В спешке подняв вещи с пола, я беззвучно выскользнула из кабинета.
Стоя под обжигающими струями воды, я всматривалась в мутное от пара зеркало, заставляя себя наконец-то очухаться от случившегося. Но это было сделать неимоверно сложно, так как такой секс, наверное, не забывается никогда. То, что испытала я, находясь во власти этого мужчины, вот так просто вычеркнуть из памяти невозможно. Желание было одно – сутки на пролет без передышки чувствовать болезненное наслаждение и Кирилла внутри возбужденного тела. Ни вода, ни душистое мыло не смогли смыть аромат мужской кожи. Этот запах страсти угрожал вечно преследовать меня, раздражая чувствительные рецепторы обоняния.
Я натянула на распаренную покрасневшую от горячей воды кожу костюм и, рухнув на кровать, закрыла глаза. Несколько минут тишины – и дверная щеколда пронзила пространство звуковой стрелой. Я тут же подняла веки, уставившись на свое отражение в зеркальном потолке. На лице блестел испуг, как новогодняя мишура на елке, не предвещая ничего хорошего. Напряжение Кирилла, все еще стоящего на пороге комнаты, я чувствовала даже на расстоянии. Наконец он вошел в помещение. Щелчок щеколды снова пронзил теплый воздух. Я закрыла глаза, вслушиваясь в звуки: мужской тяжелый вздох; неспешные, еле уловимые шаги; слышимый глубокий вдох и мгновенный громкий выдох, намекающий на обреченность и безвыходность. Распахнув глаза, я уселась на кровати в позе лотоса и ожидающе уставилась в спину Кирилла, стоящего у незанавешенного окна. Он повернулся ко мне, сунув заметно дрожащие руки в брючные карманы, тем самым вызвав подлинный ужас. Этот ужас так кололся где-то в глубине грудины, что расслабиться было невозможно. От волнения сжимая собственные пальцы правой руки, я чувствовала неприятно холодный метал обручального кольца, чувствовала шероховатости бриллиантовой россыпи, покрывающей всю его поверхность.
–– Сабуров передал юристу документы… – тихо начал он, потупив взгляд. – А завтра утром я передам ему тебя.
–– «Передашь»? – опешила я от услышанного, осознав, что по-прежнему являюсь для этих мужчин бесполезной пешкой, которой пора было покидать шахматную доску.
Кирилл поднял на меня глаза, а я тут же откинулась на спину и опять закрыла глаза, дабы слезы отчаянья не имели возможности скользнуть вниз по пылающим щекам.
–– Ну наконец-то, – шепнула я и талантливо изобразила облегченный выдох.
Неловкая пауза – и Кирилл вышел из комнаты, закрыв за собою дверь.
Всю ночь я провела без сна. Собственные мысли угнетали, не оставляя наполненную болью голову в покое, не позволяя отключиться хотя бы на несколько часов. «Неужели ты надеялась на то, что Сабуров откажется от тебя в пользу этого злосчастного завода?» – задавала я себе же вопрос, не нуждаясь в ответе. Этот иуда никогда не позволит мне вдохнуть аромат свободы. Наверное, он готов жить в нищете, только бы я остаток дней мучилась в неволе под его пристальным надзором. «Но тогда почему новость о твоем возвращении в вечный каземат так удивила тебя? Ты что, осмелилась подумать, что Кирилл позволит тебе остаться в его доме? – искренне удивилась я собственной же глупости и наивности. – Да, – сказала я про себя, – я до последней секунды надеялась на то, что он позволит мне остаться рядом, остаться в его доме».
Небо становилось все светлее и светлее, а я по-прежнему лежала неподвижно, нервно покусывая нижнюю губу с каждым разом сильнее зажимая ее кожу зубами. Робкий стук в дверь вызвал тяжелый вздох. На пороге появился Кирилл.
–– Нам пора, – негромко сказал он.
Меня словно окатили кипятком. Я мгновенно подскочила с кровати и, оказавшись подле, ухватила его за руку.
–– Ты отдашь меня ему? – дрожа от страха, прошептала я и сильнее сжала пальцы.
–– Сандра, – скользнув взглядом по моему лицу, Кирилл опять отвел глаза в сторону, – я поставил условие – Сабуров выполнил его.
–– А ты сомневался в этом?
–– Не сомневался, – все же посмотрел он на меня и в который раз вздохнул. – Вот только я же не знал, что его жена молодая и красивая.
–– Думаешь, он бывшую жену оставил бы тебе на растерзание?
–– Нет, не думаю, но мне было бы все равно.
–– Кирилл, пожалуйста, придумай что-нибудь. Не отдавай меня ему. Я не могу больше находиться в его доме, не могу больше находиться рядом с ним. Прошу тебя…
Он заглянул в мокрые от слез глаза и, высвободив руку из моих дрожащих пальцев, отступил назад.
–– Я не хочу, – произнес Кирилл холодно, отводя взгляд в сторону. – Поехали, Александра.
Он направился в сторону лестницы, оставив меня на пороге у распахнутой двери. Я не могла поверить в происходящее. Все напоминало сон, которого я была лишена этой ночью. В памяти остались лишь жалкие обрывки и ошметки воспоминаний, которые навечно въелись в подсознание, будто ржавчина – в кусок металла: его напряженное безмолвие и показное безразличие; его отстраненный взгляд, когда он садил меня в чужую машину; его ревущий «Кадиллак», несущийся следом; и мое сердце, которое билось в конвульсиях, «предвкушая» встречу с тираном.
Седан, выскочив на пыльную обочину пустынной трассы, остановился. Джип Кирилла пронесся мимо и, притормозив метрах в пяти от него, свернул на еле заметную в траве проселочную дорогу, устремившись в сторону хвойного подроста. Я нервно продолжала кусать губу, сдерживая душащие слезы, не позволяя им покинуть глаза. Еще несколько минут – и вдалеке показался «Тахо», а я перестала дышать, вцепившись пальцами в низ толстовки. Хотелось бежать без оглядки куда-нибудь в лес, который тянулся вдоль всей загородной автомагистрали. Машина Сабурова остановилась в нескольких метрах от нашей. Из салона на асфальт выпрыгнул водитель и немедля распахнул заднюю дверь. Когда я увидела Дамира, тело содрогнулось от ужаса. Зубы продолжали искусывать нижнюю губу, а пальцы судорожно сжиматься на плотной ткани спортивной кофты. Водитель седана тоже оказался на улице и открыл пассажирскую дверь.
–– Выходи, – сказал он мне и отошел в сторону, освобождая путь в преисподнюю.
Я выбралась из салона, чувствуя неимоверную дрожь в ногах. Сердце продолжало бить в виски, словно в набат, ладони были мокрыми от пота, а спина покрывалась испариной от неизбежного. Сабуров направился в сторону седана. Мне ничего не оставалось, как двинуться ему на встречу. Оказавшись в его крепких руках, я таки не смогла сдержать слез. Само собой, Дамир решил, что плачу я от счастья и долгожданной встречи, а мне хотелось закричать на весь мир, что ненависть к мужу дожирает мою обреченную на пожизненные муки душу, причиняя нестерпимую адскую боль. Наконец он избавил меня от своих ненавистных объятий, а мой взгляд выхватил из густых зарослей леса «Кадиллак». Кирилл, сидя неподвижно, крепко сжимал рулевое колесо, пристально глядя на нас исподлобья. Забыть этот взгляд негодования я уже никогда не смогу. Картина нашей «долгожданной» встречи, несомненно, злила его, вызывая во мне недоумение, ведь он добровольно передал меня в руки палачу, хотя мог этого и не делать. Злое лицо Кирилла вызывало во мне отвращение и неприязнь.
–– Саша, не плачь, – с фальшивой нежностью в голосе, произнес Дамир, от чего меня заметно передернуло, – уже все позади. Все хорошо.
«Нет! Не хорошо!» – крикнула я мысленно, глядя в его жестокие черные глаза.
–– Ты в порядке? – спросил участливо он, поспешно осмотрев меня с головы до ног, в поисках увечий. Не ответив, я избавилась от его рук, сжимающих мои плечи, и направилась к внедорожнику. – Стерва, – зло прошипел Дамир в спину, понимая, что мое отношение к нему не изменилось ни на йоту.
Дома меня ожидала (вернее не ожидала) еще одна неприятная встреча – застыв на пороге, я посмотрела на Алию, как всегда, жующую какую-то отвратительную сдобную булку. Она с ненавистью рассматривала меня, брезгливо кривя нерусскую физиономию, вызывая гневные спазмы. Сглотнув пережеванный кусок, Алия прошипела:
–– А я надеялась, что ты сдохнешь в плену. И на кой черт отец приволок тебя сюда? – спросила она, глядя на меня с превосходством, и жадно вгрызлась зубами в бедную булку.
–– Заткнись, сука! – прошипела я с ненавистью, глядя на ее толстые диатезные щеки с отвращением.
–– Надеюсь, тебя держали как собаку на цепи, в сыром грязном подвале, – продолжала извергать яд она, – без еды и воды…
–– Я убью тебя! – успела я сделать всего пару шагов в ее сторону, как была несправедливо остановлена.
–– Замолчи, стерва! – прошипел в затылок Сабуров, с силой сжимая пальцы на моей руке.
Лицо Алии светилось от счастья, а меня это жутко бесило, вынуждая вздрагивать от гнева.
–– Когда-нибудь твой папочка не успеет меня остановить… – снова прошипела я, с отвращением взглянув на ее круглый живот.
Дамир дернул меня за руку, резко развернув к себе. Его взгляд, полный ненависти, уничтожал нервные клетки, делая из меня запуганное и от этого озлобленное существо.
–– Ты не стоишь тех денег, что я отдал за тебя, – произнес он, продолжая сжимать пальцы на стремительно немеющей мышце. – Не смей даже приближаться к ней, иначе я закопаю тебя в саду, под будкой твоей тупорылой псины.
–– Давай, – зло улыбнулась я, глядя в его глаза с вызовом. – Надеюсь, он сожрет тебя, когда ты пьяный придешь помянуть меня на могилу…
Взбесившись, Сабуров больно дернул меня за руку и, подтолкнув в сторону лестницы, процедил сквозь зубы:
–– Иди к себе и не попадайся мне на глаза!
Я раздула ноздри от раздражения и, одарив его, а после и Алию злобным взглядом, поплелась в свою комнату, намеренно делая это как можно медленнее. «Когда-нибудь, когда твой психованный папаша утратит бдительность, я непременно выцарапаю тебе глаза!» – заявила я мысленно, еще разок взглянув на Алию.
На город опустилась ночь, накрыв бархатным черным сукном его жителей с головой. Для ночлега Сабуров избрал гостевую комнату, и меня это только обрадовало. Дождавшись, когда обитатели двухэтажного серпентария уснут, я отправилась в кухню. Этот омерзительный особняк нравился мне чуть больше в ночном полумраке и тишине. Распахнув холодильник, я достала большое зеленое яблоко и длинную палку колбасы, которую наверняка в дом приперла беременная курица Алия. Она без передышки поглощала что-то съестное и гадкое, жирея на глазах.
Распахнув стеклянные створки, я вышла в сад и сразу же направилась к будке, у которой лежал черный алабай с белоснежной грудью. Он мгновенно поднял голову, настороженно взглянув в сторону дома, но, увидев меня, тут же расслабился. Его куцый хвост зашевелился, демонстрируя радость. Я села на газон, опустив руку на его широкий лоб. Барон повел носом, унюхав колбасу, и облизнул свою клыкастую пасть слюнявым языком.
–– Привет, – улыбнулась я, рассматривая карие глаза, блестящие в свете садовых фонариков. – Я скучала по тебе.
Слеза скатилась по холодной щеке от осознания собственного бессилия. Я протянула Барону колбасу – он аккуратно взял ее и опустил на траву у своих лап. Пес фыркнул мокрым носом и в знак благодарности лизнул мою руку.
–– Если бы ты сожрал его, то нам не пришлось бы сидеть на цепи.
Барон снова фыркнул, обнюхал мое лицо, отчего-то чихнув два раза, и принялся пожирать колбасу, чавкая от удовольствия и периодически облизывая пасть.
Сабуров всегда побаивался пса и практически никогда к нему не подходил. Однажды, будучи пьяным, он имел неосторожность приблизиться к алабаю, который на дух не переносит запах алкоголя. Так вот, Барон в гневе сорвался с цепи, кинувшись на Дамира и вцепившись ему в предплечье. Тот каким-то макаром умудрился левой рукой достать пистолет и выстрелить в пса. Я никогда не забуду, как Барон, словно разъяренная машина для убийств, мертвой хваткой сжимал руку этого живодера, рыча то ли от боли, то ли от злости. Оттянуть его смогли подоспевшие сабуровские опричники, принудительно разжав пасть. Только благодаря мне пса оставили в живых. Дамир хотел его пристрелить как дикое животное, но мои слезы, по-видимому, тронули его и заставили проявить жалость. С тех пор Барон любил меня до безумия, никого к себе более и не подпуская. Вся забота о нем легла на мои плечи: каждую ночь я выходила в сад, чтобы сменить повязку на его ране (по наказу ветврача), а он вылизывал мои руки и лицо в знак признательности и любви. Да, я могла бы спустить его с цепи и, указав рукой на Сабурова, произнести заветное «Фас!», но я не могла придать Барона, послав на верную гибель. Он бы вмиг порвал Дамира в клочья, но не прожил бы после этого и нескольких минут, так как имел место быть приказ: убить при очередном проявлении агрессии.
Откусив яблоко, я взглянула на Барона, в два счета разделавшегося с колбасой. Он продолжал аппетитно причмокивать и периодически облизываться, глядя на меня своими грустными глазами, полными карей преданности. Протянув ему оставшуюся половину яблока, я улыбнулась, глядя как его большущие клыки впиваются в сочную хрустящую мякоть. Снова послышалось чавканье, заглушающее стрекотание сверчка, уже не первый месяц держащего осаду куста розовой гортензии. Позади зашуршала трава. Я перестала дышать, почему-то ожидая услышать голос Сабурова. Барон напрягся всем телом, поднимаясь на лапы. Густая шерсть вздыбилась на холке, а он негромко зарычал, морща нос.
