– предохранения органов восприятия от разрушений задиапазонными значениями энергий раздражения;
– разделения ощющений от раздражителей на два противоположных по ощющениям класса;
– выбор на основе ощющений наиболее комфортных зон для организма.
В сущности, эволюционно сформированный комфорт-критерий – уже является некоторым прообразом живой системы регулирования, разделяющей все воспринимаемые ощющения на приемлемые (приятные) – вызывающие светлые эмоции, мимику, жесты и поведение и неприемлемые (неприятные, болевые) – с противоположной реакцией. И вот это «болевое» – непременно контролируется родителями и врачами, восстанавливающими нормальную работу организма. Т.е. не кем-то сверху, а такими же людьми со специальным медицинским образованием и практическим опытом.
Комфорт-критерий, по которому самое комфортное для живого существа – это прежде всего существовать бы в мире с другими, без нанесения боли себе подобным, с естественной тягой к свободе от каких – либо ограничений и приумножению исключительно приятных ощющений.
Не всегда подобное имеет место. Но вера в добро и все остальные нравственные ценности так и останутся составной частью врождённого комфорт-критерия, как условие, исходящее из основного инстинкта на всемерное самосохранение жизни.
Кредо – критерий
Спрашивается – чем же тогда могла возвысить природа особую значимость человека над всем примитивным животным миром? Один из вариантов ответа приведен в миницитатнике из 20 века – сознательным трудом обезьяноподобных предков. Так ведь к разнообразному труду приматов был способен подвигать и врождённый инстинкт, обеспечивающий самосохранение жизни.
То есть к общей проблеме происхождения живого мира – особым порядком должна бы стоять проблема происхождения Разума – с которым присущие всему примитивному живому миру инстинкты переставали быть машинальными, а оценивались на более полезный результат их применения – на лучшую приспособляемость к окружающей действительности.
А эта особенность могла состояться в том, что наряду с традиционно-прерогаативным для всего живого мира развитием какого-либо одного обострённого органа восприятия, вполне обеспечивающего основное – самосохранение, имел место вариант квазиравномерного развития двух, трёх и всех органов восприятия внешней информации,
Такая информация и становилась равнозначимой (не заглушаемой одной обострённой) и начавшей вносить равновесовые коррективы в прямолинейные инстинкты и соответствующее им поведение. Что и могло явиться началами рационального (разумного) мышления, с оптимизацией всего соматического арсенала – обеспечивающего уже не только самосохранение, а и более прогрессивное, по отношению к низшим видам, развитие, включая и само мышление.
Оптимизации стали доступны: способы добывания продуктов питания и их обработки, укрытия от стихийных бедствий, охраны и профилактики здоровья, преобразование отдельных утробных звуков в членораздельные сочетания слов, распределение интимных функций по времени, месту и обстоятельствам.
А также – соотношение индивидуальных интересов с общими, что объективно обуславливалось принципиальной невозможностью обеспечения себя самостоятельным производством разнообразных продуктов и товаров, а также индивидуальной защиты от природных и социальных угроз в экстремальных ситуациях.
Разум сформировал волевые качества и чувство ответственности за боль, доставляемую другим. Прежняя слепая привязанность, характерная для низших животных – переросла у людей в чувство осознанной дружбы и любви со вполне целенаправленным поиском и поведением навстречу один другому. Появилось понятие этики – как науке о культуре цивилизованного человека и его отношений с другими.
А в сущности Человеком (в отличие от приматов) становились тогда, когда научались нисколько не посягая на глубину и свободу чувств – лишь распределять их по месту, времени и обстоятельствам, способствующим формированию этического поведения.
При этом на начальной стадии разума (так же, как и у младенцев) – мышление ещё не зависимо от причинно-следственных связей окружающего материального мира, что не редко приводило к эксцессам, угрожающим здоровью и жизни.
И только со временем и опытом оно становилось наиболее оптимальным или логическим – то есть учитывающим реальные причинно-следственные пространственно-временным связи и зависимости – из всех возможных вариантов мышления.
Над врождённым комфорт-критерием развивался более гибкий кредо-критерий, послуживший в конечном счёте формированию высшей формы живой материи «творческому интеллекту» – контролирующему, управляющему, регулирующему, выбирающему наилучшие варианты, творящему и преобразующему как бытие, так и самого человека.
Но для большего развития интеллекта требовалась и большая информация от большей окружающей действительности, что и стало доступным человеку по мере освоения способов коммуникаций, вплоть до межконтинентальных масштабов – и чего нет у низших животных в их однообразных, приземлённых ареалах.
Другое дело, что кому-то интеллект добавил мудрости радеть за общие блага, а кому – хитрости лишь казаться таковым на людях, а в темноте своей души вынашивать изощрённые замыслы роста собственного комфорта за счёт других, и потаённо, без свидетелей, их реализовывать.
В общении между людьми – немало понятий о лжи и обмане, лицемерии и лицедействе, лести, приспособленчестве и т. п. Но ещё больше их толкований в соответстви с индивидуальными уровнями развития – от ещё наивно-детского до многоопытного и философского. Классика же толкований, как известно, задаётся энциклопедическими словарями.
И, казаось бы, что непонятного – где есть зло, а где добро? Но, оказывается, мнения по этому поводу разделились на противоположные, причём на самом высокоинтеллектуальном уровне. Одни считают, что сила в правде и именно она призвана спасать мир от лицемерия и лицедейства, другие принялись утверждать, что мир спасет именно лицемерие с приспособленчеством.
Что это? А вот что.
Наверное, не было бы сегодня ни умников, ни энциклопедий – не обрети человечество способность мыслить и осознавать себя умными – по отношению ко всему остальному живому миру, ещё прозябающему на животных инстинктах. Но и умники разделились на мудрых и хитрых. А разница между ними в том – кто и как принялся осознавать себя в обществе.
Первые полагают, что сила правды – куда важнее, честнее и актуальнее лживого лицемерия. Но мы-то понимаем силу правды всё больше словесной, а не той подлинной силы, что следует за обозначаемой словами честными поступками и делами. А без них сила правды, также как и бумажные деньги или вербальные клятвы и многочисленные пожелания добра – что фантики без конфет.
Вторые направляют свой ум на то – как стать ещё сильнее честных но не собственными способностями, а извлечением выгоды из других. А самое выгодное – подчинить их себе. И тогда символическому рабу для того, чтобы выжить – не остаётся ничего, кроме лицемерия, лести и всего подобного перечня подобострастия.
Мало одних слов правды, потому как основная задача лицемерия – никогда и ни за что не показывать перед публикой своих лицемерных намерений. Наоборот – эти правдивее других изобилуют приветливыми улыбками, широкими объятиями, обаятельной харизмой, призывами к нравственности и добру.
А особенно рьяно педалируют на честь и долг и необходимость веры, надежды, любви в терпеливом ожидании счастья – таким образом сооружая непробиваемую стену доверительных отношений к себе, своим мыслям, словам и поступкам, для более уверенной манипуляции людьми с выгодой для себя.
И потому – труднейшая это задача отличать мудрых от хитрых. Но труднейшая – опять же на чисто вербальном уровне. И не так уж и трудна при мониторинге воплощения обильного словоблудия в конкретные практические дела.
Достаточно лишь прежнее аристократическое неприятие т.н. доносительства – принять за конституционное право самого широкого народного фронта на мониторинг окружающей действительности с благороднейшей функцией своевременного уведомления компетентных органов о всех возможных правонарушениях, особенно на местах, не всегда видимых власти. Ещё лучше, осваивая науку распознавания воспринимаемого – по блестящим точкам различной информации.
А потому под всеми сложнейшими выкрутасами экономических, политических, социальных проблем и межличностных отношений, расположена одна решающая – научиться отличать хитрых от мудрых. И тогда, вне всякого сомнения, всеобщее благополучие, как материальное, так и духовное – выйдут, наконец, из лабиринтов
Сознание, которое принялось определять бытие
Таким образом, человек имел вполне самостоятельный путь развития, а в современном представлении сформировался и социализировался вопреки Марксу-философу – не трудом, а разумным мышлением, как во время труда, так и в любых ситуациях, далёких от труда. А то ведь можно подумать, что некоторые Мыслители стали таковыми – не разгибаясь от трудов на пашнях и в цехах!
Иным словамии – эволюционно усовершенствовался до такого уровня, что благодаря приобретаемому интеллекту стал обладать живой поисковой, следящей и отрабатывающей системой, позволяющей стабильно придерживаться комфортной для себя зоны в череде различных по опасности явлений, событий и объектов окружающей действительности, а затем и переделывать её под больший для себя комфорт.
То есть изначальная инстинктивная приспособляемость человека – значительно обогатилась обратным приспособлением среды к человеку. Сознание принялось определять бытие.
Но ровно наоборот утверждалось философами марксистского толка: сознание определяется бытием. Верно – что когда-то на ранних этапах развития (и с каждым рождением ребёнка) материальный мир являлся основой формирования способности мыслить и осознавать.
Но бытие – которое в отличие от общего материального мира явилось ноосферой исключительно разумной человеческой деятельности – контролируемой, управляемой, регулируемой с выбором наилучших вариантов и преобразующей как бытие, так и самого человека – это ли не признак того, что и чего принялось определять?
Да – бытие продолжает определять сознание субъектов с достаточно тривиальными запросами, ничем по сути не отличающимся от приматов – набить брюхо и окунуться в сон, опорожнитья и снова набить брюхо. Либо – как нередко и сегодня, большие запросы просто не обеспечены официально устанавливаемым т.н. прожиточным минимумом.
Но политическую и другую интеллектуальную надстройку принялся определять не экономический базис, а наоборот – политика и наука экономику. Не производительные силы определяют производственные отношения – а наоборот. И все без исключения общественные отношения вопреки марксизму – в полной мере зависели от сознания и воли людей.
Следовательно и весь исторический материализм явился всего лишь одной из очередных химер виртуальной гениальности – нисколько не умаляя политической озабоченности проблемами освобождения людей от рабско-крепостной зависимости. И только с большим опозданием советские компартбоссы пришли к выводу о науке – как о великой производительной силе страны.
А если именно сознание определяет бытие – тогда и предоставляется возможность смоделировать несколько вариантов поведения и выбрать из них лучший (с учётом располагаемых сил и средств), который и становится целевым для всей последующей деятельности.
И вот это сочетание *лучшего* и *целевого* объясняет зарождение нового качества характера поведения человека – целеустремлённость. Но, конечно же, не на то. чего ещё нет в природе, а на лучший вариант из всех располагаемых.
Общий вывод состоит в том, что по мере развития разума – человек избавляется от допотопного принципа существования через многократную систему проб и ошибок. Разумеется – подобный уровень разума в быту в полной мере присущ не каждому – как по возрастному признаку так и по возможностям развития.
Но подобными преференциями просто обязан владеть претендент на власть. Проблема только в том, что выявлять электорату эти качества невозможно иначе, как по совместной деятельности или проживанию под опекой лидера – уже не раз выводившего подопечный коллектив из экстремальных ситуаций и без особых на то мандатов.
6. Познание или распознавание?
Разумеется, условными мысленными символами, равно как словами-понятиями, математическими и физическими знаками. освобождёнными от тяжеловесных свойств и параметров – можно манипулировать и моделировать любые элементы материальной действительности в их самых идеальных вариантах. и таким образом выстраивать идеальные псевдо-бесплотные конструкции, вплоть до идеи будущего наисовершеннейшего бытия и с постановкой цели, как представления о том, чего ещё не было и нет.
Но не было и нет, чтобы спортсмен начинал прыжки в воду с вышки – в обратном реальному порядке. Чтобы супермен запросто бегал по крышам и удачно перепрыгивал с одной – на другую, независимо от расстояния между ними, или выходил победителем с одним пистолетом в открытой схватке с ротой автоматчиков.
Спрашивается, ведёт ли кто статистику – сколько молодых душ загублено в романтическом порыве подражать подобным кумирам, по отношению к тем, кто добивается подобных сверхзадач не даром сверху, а ценой собственных неимоверных усилий по жизни?
Нет такой статистики, потому как приучены демонстрировать только отдельные удачные эксперименты, с тем, чтобы не загасить неудачными – общий порыв вдохновения на достижение того, чего в природе нет.
Только в том и дело, что вдохновение, воодушевление и прочий энтузиазм – силы не удесятеряют, а мобилизуют на десятикратную затрату и те, какие есть, с немедленным и систематическим восстановлением банальными продуктами питания, если не хочешь от вдохновения – вконец истощить свой организм и подорвать дееспособность.