Лабиринт

– Имущество, говорю, какое завещаете? – закричал нотариус, думая, что, видно, бабка глуховата. – Движимое или недвижимое?

– Деньги! – сказала, серея, бабка.

– Наличные или на книжке? – спросил, успокаиваясь, нотариус.

– На книжке, – проговорила бабка.

– Значит, так, – заговорил нотариус, записывая что-то в свои бумаги. – Завещаются деньги в сумме…

– Девять тысяч…

– В новых? – охнул Толик.

– В новых! – гордо откликнулась бабка.

Нотариус отложил «вечное перо», подозрительно уставился на бабку.

– Вы кто? – спросил он, неожиданно оборачиваясь к маме и отцу.

С тех пор как кругляш вкатился в комнату, отец и мать стояли растерянные, бросив свои чемоданы, и, словно интересное кино, разглядывали происходящее.

– Я дочь, – помешкав, ответила мама. – Это мой муж, а это сын.

– Ага! – обрадованно сказал нотариус и потрогал ладошкой свой верхний шар. – Живете вместе?

– Жили, – тахо ответила мама. – Завтра уезжаем.

Нотариус вышел из-за стола, подкатился к маме. Он был, наверное, ей до плеча, не выше, и Толик едва удержался, чтобы не рассмеяться.

– На новую квартиру? Кооператив?

– Нет, – удивилась мама, – в другой город. Почему вы решили?

Нотариус вернулся за стол, удивленно посмотрел на бабку.

– Вы дочери деньги завещаете? – спросил он ее.

Баба Шура взметнула брови домиком, грозно посмотрела на маму. Будто настал ее час. Будто она прокурор теперь и вынесет свой приговор маме.

– Нет! – сказала бабка твердо. – Не дочери. А вот ему, – и повернула сухой палец в сторону Толика.

Толик засмеялся. Все понял он. Снова бабка представление ломает. На один вечер и хватило-то честности. Опять за свое. Опять за старое.

– И до совершеннолетия деньги мои не трогать! – сказала она нотариусу.

Он сморщил лоб, склонился над бумагами, но тут же откинул «вечное перо».

– Нет! – воскликнул он. – Непонятно!

И снова скатился со стула, задвигался по комнате.

– Деньги имеете, – воскликнул он, – а живете в таком помещении! – обвел он рукой комнату. – Ведь и прекрасную квартиру в кооперативе построить можно, и мебель новую купить.

Нотариус подошел к шкафу и вдруг уперся в него плечом. Шкаф скрипнул.

– Ну вот! – сказал он, словно что-то кому-то доказывал. – Видите! Рухлядь, розваль! А вы деньги мальчику завещаете.

Он подкатился к столу, уселся за бумаги. Сказал строго, глядя на бабку:

– Вы извините! Я инструкцию нарушаю, переубеждая вас! Но подумайте: мальчику до совершеннолетия еще лет шесть, а? И потом, зачем ему деньги? Вырастет, сам заработает, а вы, извините, так и помрете в этой комнатушке.

Он снял очки, постучал дужкой по столу.

– Может, у вас конфликт? – спросил он. – Может, вы сгоряча? Так я потом зайду.

Он взглянул на бабку, на маму, на отца, на Толика. Покрутил головой и стал собирать бумаги.

– А вы, это, – сказала бабка, – вы инструкцию-то не нарушайте. Записывайте, что говорят.

Нотариус посмотрел на бабку и присмирел.

– Ладно! – сказал он и заскрипел пером, повторяя под нос то, что писал: «Девять тысяч рублей… Боброву Анатолию Петровичу… по достижении совершеннолетия».

«Девять тысяч, – подумал Толик. – Девяносто по-старому». Он зажмурился, стараясь представить себе такую гору денег. Но ничего не выходило. Никак не представлялась такая гора.

Ну и ну!.. Ну и жмотина оказалась бабка! И отца и маму пытала скупердяйством и жадностью. И вот сколько накопила. Теперь не знает, куда их девать.

– Ну и ну!.. – сказал Толик, все еще удивляясь. – Ну и жмотина ты, бабка!

В первый раз назвал Толик вслух так бабу Шуру. Она взглянула на него строго, пристально: мол, лишу сейчас тебя наследства. Толик взгляд бабкин сразу понял и, хоть вслух она ничего не сказала, ответил:

– Нужны мне твои миллионы, – и, подумав, добавил: – Как собаке пятая нога.

И вдруг он услышал смех.

Толик повернулся и увидел, что мама и отец весело смеются. Толик удивился: неужели так смешно оказалось про пятую ногу у собаки, и вдруг понял – они не над этим смеются, а над бабкой. Баба Шура ждала, что они заплачут. Что они станут просить прощенья, раз такое наследство оказалось у бабки. Что они скажут: «Ладно, мы сдаемся, только дай эти деньги нам», – а они – они смеялись!

– О-хо-хо!.. – сказал круглый нотариус, глядя сквозь очки на бабу Шуру. – И чего только не наглядишься в нашей шкуре.

Он заскрипел «вечным пером» по своим бумагам, мама и отец ушли за билетами, и Толик увидел, как враз, в одну минуту осунулась бабка.

Плечи ее опустились, носик повис, она кивала головой на все, что говорил ей кругляш, совсем не похожий на нотариуса, и Толик понял: ему жалко бабку.

Не хозяйка, не владычица была теперь бабка. В серой кофте, в серых чулках сидела перед нотариусом серая сухонькая старушка, божий одуванчик.

9

В день отъезда мама ходила с решительным лицом и улыбалась, но потом с ней вдруг что-то случилось. Будто эта решительность и это веселье были неискренними, ненастоящими, напускными, будто все это было маской – тяжелой, изнуряющей, и вот в маме кончились силы. Ока сорвала маску, опустилась на сундук, зажала ладони коленями и замолчала.