Эпос трикстеров – 3. Локи. Отец погибели
Богиня огня хмыкнула, массивной рукой обняла Дориду за плечи и прошептала ей на ухо:
– Ну, уж так и быть. Поживу подольше, коли просишь. Не выгоните?
– Ну, что, тюльки малолетние, навилялись хвостами? Напускали пузырей? Со всеми поздоровались? – раздался нарочито-серьёзный бас Понта. – Думаете, вас просто так сюда позвали? Нет, устрицы мохнатые. Бездельничать я вам не дам. Пока мы тут дела серьёзные обсуждаем, вы давайте нам у четвёртого очага обед сготовьте. Гостей накормить, напоить требуется. Вот вы нам и прислужите.
Девчонки оторвались от отца, кивнули деду и дружно направились в угол зала. Дорида ткнулась носом в огромную мягкую грудь Най-эквы, блеснула взглядом васильковых глаз, хитро улыбнулась, вскочила и побежала вслед за сёстрами. Очаг в этом помещении был не один. Помимо центрального по углам зала находилось ещё четыре поменьше. Вот к одному из них они и отправились. Всё необходимое для обеда там уже было. Слуги-водяные приготовили. Но дед их всех отправил в качестве охраны и прислуги на прогулку с нереидами. Видимо, не хотел, чтобы они слушали важные разговоры. Внучкам он доверял больше. Этим внучкам.
* * *
Времени прошло уже немало. Опробованы многие морские деликатесы, выпито по паре кубков тёмного ядрёного пива. Сидевшие у большого очага уже поменяли места. Нерей теперь увлечённо рассказывал отцу и матери о своей жизни и делах Дома Ена. А бог и богиня огня с энтузиазмом перемывали косточки общим знакомым.
Дорида посмотрела на эту идиллию и подумала: "Вот сейчас – самое то. Пора". Она наполнила два прекрасных золотых кубка пенящимся пивом, а потом рука тихо скользнула в мешочек, привешенный к поясу хитона. Мгновение, и на свет появляется заветный флакончик из горного хрусталя. Чувствуя себя воришкой в чужом доме девушка быстро добавляет тёмную жидкость из флакона в оба кубка. Сослуживший службу сосуд отправляется на прежнее место.
«Так. Теперь взять кубки, и – вперёд к большой Любви, – проносятся мысли в голове Дориды. – Подойти и сказать: «Дядя Агни, после печёной камбалы пить, наверное, очень хочется. Вот я тебе пива принесла». А Он скажет: «Благодарю тебя, детка. С пивом ты очень точно угадала». А как пить начнёт, я Ему скажу: «И я с тобой выпью». Кубок – к губам, а взгляд от Него не отрывать. После моих слов Он на меня посмотрит. Вот тут мы взглядами-то и встретимся».
Дорида подхватила по кубку в каждую руку и изящно покачивая бёдрами поплыла к большому очагу.
– Да ты пойми, – чуть захмелевшим голосом Агни втолковывал Най-экве почти что прописные истины. – Ну, должен же Понт в конце концов чью-то сторону принять. Когда мы с Дьяусом общий Дом разделили, он со своими ребятами на юг ушёл, а мы в степи на восток подались. Ну, ты это помнишь. Когда мы у владений вашего Дома появились. Кстати, Дьяус, говорят на горе Олимп обосновался. Не бывала там? Нет? Ну, и ладно. Не много потеряла. Горы – они везде горы. Холод, ветер и облака внизу. Говорят, Дьяус сейчас имя своё поменял. Его теперь Зевсом кличут. Ну, да не важно. Важно то, что при разделе Понт так ни один из Домов и не выбрал. Ни к нам не примкнул, ни к Дьяусу. И своего Дома не основал. Не порядок это. Вон по берегам Чёрного моря народ бегает и не знает теперь какому Дому молиться: то ли Дьяусу молиться, то ли наш Тримурти славить. А здесь на севере и на востоке от моря у нас серьёзные племена собраны. Даже Арьяпур, где раджа раджей обитает, недалеко от моря стоит. Нам эти места терять не хочется. А Понт смуту вносит. Он как бы сам по себе и только море его. Ага! А племена-то как раз от моря и зависят.
– Так тебя чё? Послали Понта уговорить в ваш Дом войти? – удивилась Най-эква.
– Ну, так! А поди докажи ему, что это необходимо…
– Э-э-э… – Дорида попыталась влезть в словесную паузу, но при этом сильно разволновалась и слегка спутала свои прежние словесные заготовки. – После печёной камбалы пить, наверное, очень хочется. Вот пива принесла…
Агни посмотрел с некоторым удивлением на кубки, но потом взгляд его прояснился и улыбка осветила его лицо:
– Благодарю тебя, детка. С пивом ты очень точно угадала.
"Прямо, как я думала, ответил, – удивилась мысленно Дорида. – Ну, слово в слово!"
Агни взял кубок и, закрыв от удовольствия глаза, стал смаковать тёмно-коричневую сладковато-горькую жидкость.
– Хорошее у Понта пиво. Пожалуй, и я с тобой выпью, – проговорила в этот момент Най-эква и в один миг забрала второй кубок из руки Дориды.
Агни поднял веки и уставился в зелёные очи Най-эквы.
– Вечной жизни тебе, Златобородый! – глядя ему в глаза, проговорила огненная женщина, пригубила кубок и стала неспешно наслаждаться прохладным напитком.
– Счастья тебе, Семипламенная, – ответил на пожелание Агни, а потом тихо добавил. – И любви…
Чёрные, словно угли костра глаза Агни, зелёные с золотистыми прожилками, словно морская вода под лучами солнца, очи Най-эквы. Незримые нити переплетённых взглядов свиваются в прочные узы, соединяющие души и сердца.
Миг, другой, третий… Ошарашенная произошедшим и перепуганная содеянным Дорида замерла, словно мраморная статуя, наблюдая за игрой вырвавшейся на свободу магической силы. Но, кажется, никто в зале не заметил случившегося.
Агни и Най-эква, словно по команде дружно закрыли глаза и повернулись в сторону очага.
Бог огня потряс головой:
– Да что же это?
Он встал и молча направился к выходу на мужскую половину дворца. Понт изумлённо глянул на него:
– Что-то случилось, Агни?
– Нет, нет. Всё в порядке. Я просто неважно себя чувствую, наверное, немного устал. Пойду полежу в своих покоях.
Понт от изумления только плечами пожал. Бессмертный себя неважно чувствует! Уж не простуду ли подхватил? Эк, выдумал! Ему ж, чтоб от любой болезни или слабости избавиться, только пожелать надо – всё исполнится. А он: полежу. Вот ведь шутник!
– Я, пожалуй, тоже у себя в покоях побуду. Путешествие у нас долгое было. Устала. Ты, извини, Понт. И ты, Амфитрита. Всё было хорошо. Благодарю за угощение, – встала и откланялась Най-эква, отправившись в противоположную от Агни сторону.
Дорида удивлённо шмыгнула носом и подумала: «Я чего-то не поняла. Оно что? Не подействовало?!»
* * *
Оставшись один, Агни почувствовал лютую неизъяснимую тоску, разрывающую грудь и затопляющую мозг тьмой пустоты, в которой рождаются желания и страсти.
Эти зелёные глаза… Бог огня взглянул в хрустальный потолок, над которым колыхалась толща морской воды. Пробивающиеся сквозь неё солнечные лучи делали её зелёной, с некоторой примесью жёлто-коричневого.
– Словно её глаза. И эти лучики, словно золотистые прожилки, – подумал Агни.
И вдруг он ощутил, что ему тесно здесь, в этих стенах на морской глубине. Ему надо туда – вверх!
Тело бога стало расти и при этом как бы истончаться, превращаясь в тень. И вот его уже не увидеть обычным взглядом простого смертного. И эта тень устремляется вверх сквозь хрустальный потолок, сквозь толщу вод.
Широко расставив руки, вращаясь вокруг своей оси, винтом прошёл Агни морскую воду и взлетел в небо. Полёт наполнял сердце бога энергией молодости и каким-то бесшабашным весельем. Локтях в ста над уровнем воды Агни остановился и завис в воздухе. Интуиция подсказала, что здесь что-то не так. Бог обострил магическое зрение и…
Те самые глаза… Она была совсем рядом и на той же высоте. И она видела его…
Две тени рванулись навстречу друг другу, переплелись, почти слившись воедино, закружились в безумном танце, постепенно приближаясь к берегу.
На берегу они вновь обрели плотные тела. Но как же они изменились! Вместо пожилой женщины необъёмных размеров на пляже стояла стройная и прекрасная лицом девушка, чью красоту можно сравнить лишь с нежным цветком эдельвейса или с утренней зарёй. Полупрозрачный голубой хитон смело облегал фигуру в нужных местах. От прежней Най-эквы остались лишь ярко-рыжие волосы да зелёные, словно морская вода, глаза.
А Агни вместо солидного бородатого старца стал молодым ещё безбородым парнем поистине божественного телосложения и облика. Лишь огненно-рыжие волосы, чёрные угольки глаз да нечто неуловимо лисье в лице выдавало в нём прежнего Агни.
Бог огня застенчиво улыбнулся:
– Я знаю тут поблизости одну пещерку… Здесь, конечно, снега уже нет, но всё-таки ещё прохладно. В наших-то краях сейчас вообще ещё зима. А в пещерке можно устроиться очень уютно…
* * *
2147 год до Р.Х., середина месяца белки по северному календарю (18 февраля)
* * *
Пещера, расположенная недалеко от моря, была невелика, но действительно уютна. В центре соорудили очаг, в котором всю неделю неугасимо пылал огонь. На застеленном медвежьими шкурами полу ногами к костру сидел обнажённый Агни. И привалившись спиной к стене пещеры, наблюдал за пляской пламени. Одной рукой он шевелил волосы на голове Най-эквы, а другой гладил её грудь. Обнажённая богиня лежала параллельно очагу, а колени возлюбленного использовала, как подушку. Это очень приятно, когда тёплая подушка шевелит тебе волосы и гладит грудь. Можно серьёзно подумать, глядя в покрытый трещинами каменный потолок, на котором пляшут отбрасываемые костром тени.
«Три дня. Три прекрасных дня безумной любви… Любви? Нет. Любовь – это нечто большее, нечто более серьёзное. Тут была страсть. Великая, всепоглощающая и всесжигающая страсть».
Богиня улыбнулась своим мыслям.
«Да. Со мною такого не случалось ни разу за те несколько тысяч лет, что я прожила на свете. Это было прекрасно. Жаль, что на четвёртый день Дорка призналась, что подлила зелья. Хотя… Что я сама этого не понимала? Ведь видела, как она тогда побледнела. Но мне на это плевать было. Всё равно. Это было восхитительно. Так и остальные дни тоже были лучшими в моей жизни. Нет. Признание Дорки ничего не изменило. Если бы мне дали выбор, я бы всё сделала вновь. Но всему приходит конец. Страсть угасает. Я это чувствую. Он, наверное, тоже. Сегодня последний день, а завтра надо расстаться…
Расстаться и всё? Нет. Я так не хочу. Пусть останется память. Пусть будет ребёнок. От Агни мне ничего не надо. Всё было прекрасно, но пусть он уходит. У него своя жизнь. А во мне останется маленький язычок этого безумного пламени.
Да. Завтра утром пусть уходит. А ко мне пусть позовёт Дорку. Волшбой мне пользоваться будет нельзя. А вот она мне дальше поможет. А заодно клятву с неё возьму, и с Амфитриты, и со всех нереид, и с Понта, чтобы не проговорились ребёнку, кто его отец. Незачем это остальным знать.
Пусть так и будет».
Най-эква изящно потянулась и по-кошачьи грациозно перевернулась, встав на четвереньки. Её лицо оказалось на уровне лица Агни. Глаза в глаза.
– О, бог мой! О, величайший из Великих! О, Семипламенный! – игриво промурлыкала богиня, зажмурив глаза и растягивая губы в сладчайшей улыбке. – А не продолжить ли нам наше прежнее развлечение?..
* * *
2147 год до Р.Х., тридцать седьмойдень месяца выдры по северному календарю (11 ноября)
* * *
Фарна подбросила хворост в очаг. Промозглая очень не доставляла ей удовольствия. За спиной на своей лежанке закашлялась бабушка.
– Фарна! Кхе-кхе… Солнышко моё! Подай мне водички. Кха-кха-кха… Никак не могу унять этот кашель, кха… Провалиться бы ему через семь подвалов! Что-то совсем плохо мне, девочка моя… Кха-кха-кха-кха…
Откашлявшись, бабушка в изнеможении откинулась на служившую ей подушкой свёрнутую старую медвежью шкуру. Фарна взяла берестяную кружечку и зачерпнула водицы из недавно принесённой с ручья бадейки.
– Вот, бабушка, выпей, – с сочувствием в голосе произнесла девушка, опускаясь на колени перед старушкой.
Бабушка попыталась подняться, но её опять забил кашель. Она вдруг застонала схватилась за грудь и упала вновь на ложе. Судорога пробежалась по изборождённому морщинами лицу, а потом оно внезапно упокоилось. Бабушка затихла. Она больше не дышала.
– Бабушка! – в ужасе воскликнула Фарна.
В тот же миг словно молния ударила по глазам провидицы. В опустившейся после на мир тьме она увидела лицо младенца. Круглое личико, бессмысленно голубые глаза. Губы его неестественно для младенца растянулись в ядовитой усмешке и девушка услышала тихое слово:
– Жди…
Мир для Фарны опять погрузился во тьму. Из ослепших глаз потекли кровавые слёзы.
* * *
– Уа-уа-уа!!! – заливался в злом плаче ребёнок.
– Ишь, а глазки-то у нас какие голубые! А какой ты рыженький-то! Ну, прямо в папу с мамой пошёл, – морская богиня с улыбкой разглядывала новорождённого.
– Уа-уа-уа!!!
– Амфитрита! Ты поклялась! – сурово одёрнула её отдыхающая от только что пережитых родов Най-эква.
– Уа-уа-уа!!!
– На-ка, Фетида, подержи малыша, – морская богиня передала свёрток пелёнок с ребёнком своей внучке и обратилась к богине огня. – А ты не переживай. Тайну мы сохраним. Если он и узнает про отца, так не от нас. А вот лучше скажи, как ты его назовёшь?
Младенец, почувствовав новую няньку, наконец-то замолк.
– Пока пусть будет Лодур.
– Лодур? Растущий? Будет хорошая компания моему Тритону. Ровесники. Три недели – это не разница. И нам с ними пока проще будет. Но Лодур – это по-нашему. А почему не на твоём языке?
– Я туда не собираюсь возвращаться… Никогда.
– Ну, и правильно. Будем вместе Лодура с Тритоном воспитывать. Ты, Лодур, согласен?
– Лодур, ты слышишь, тебя зовут Лодур, – начала сюсюкать и стоить умильную рожицу Фетида.
Она с интересом рассматривала круглое личико младенца, вглядываясь в бессмысленно-голубые глаза мальчика. Вдруг что-то переменилось в его лице. Глаза приобрели осмысленное выражение, в них промелькнула искорка хитрости. И левый глаз неожиданно подмигнул Фетиде.
Нереида замерла, дыхание у неё перехватило. И тут словно чёрная молния ударила в мозг нимфы. Сознание помрачилось. Мир перед глазами Фетиды окутала тьма…
День. Свет. Внизу Фетида видит странный город. Горы. Скалы, как кубики. А в них выбиты пещеры, в которых живут люди. Внизу проложены дороги. Каменные дороги. По бокам их растут деревья. Лето. На деревьях листва. По дорогам идут люди. Много людей. Очень много людей. Разве бывает ТАК МНОГО людей?
Далеко впереди вспыхивает огонь. Огненный шар поднимается от земли. Под шаром чёрная ножка, словно у гриба-поганки. Даже воротничок имеется.
Ветер. Сильный ветер, сбивающий людей с ног, сносящий скалы, словно пушинки. Ветер от огненного гриба.
Свет. Свет заполняет всё вокруг.
Жар. Нестерпимый, мучительный, уничтожающий всё на своём пути. Это конец. Конец всего мира!
Тьма. Чёрная непроглядная тьма.
Кто-то шлёпает Фетиду по щекам. Она открывает глаза. Бабушка Амфитрита.
– Ух, напугала ты нас. Хорошо хоть ко мне магия уже вернулась. Я и тебя и Лодура подхватить успела. Что с тобой, внученька?
Фетида с опаской смотрит в сторону. Там Дорида баюкает младенца. Фетиде видно его лицо в профиль. Лицо слегка поворачивается к ней и младенец подмигивает левым глазом.
Фетида бледнеет и медленно отворачивается:
– Ничего, бабушка. Наверное, слишком переволновалась…
* * *
Безымянная сущность, живущая на путях мёртвых, веселилась от души.
«Да. Этот мальчик далеко пойдёт. Пожалуй, я ему чуть позже раскрою прорицание про Фетиду. Может быть, вместе они устроят Рагнарёк раньше, чем через четыре тысячи лет».
* * *
Глава 5. Яблочко от яблони. Первое разочарование
2140 год до Р.Х., последний день месяца горностая по северному календарю (22 июня)
* * *
Треск ломающихся веток заставил мальчишку обернуться. Он недовольно сморщил мордашку. Густая каштановая шевелюра, хитрые карие глаза, остренький носик на почти треугольном лице придавали ему сильную схожесть с лисёнком.
– Тритон, тише! Они скоро появятся. Не дай боги, Галатея нас здесь застукает. Как пить дать – за уши отдерёт.
Источником треска был продирающийся через кустарник склона ровесник первого мальчика. Со спины их вообще за близнецов можно было бы принять. Одинаково хорошо сложенные фигуры, если такое, конечно, можно сказать о мальчишках шести-семи лет, одинаковый рост, одинаковое физическое развитие. Даже идеально белые ещё несколько часов назад хитоны были из одинаково превосходной ткани и украшены одинаково бесподобной золотой вышивкой по нижнему краю.
Вот лица у них заметно различались. Второй мальчик хоть и был также кудряв, как первый, но волосы у него были цвета спелой пшеницы, глаза – цвета ясного весеннего неба, а правильные и практически совершенные черты лица не давали возможности сравнить его ни с кем из животных.
– Отстань, Лодур. Я тебе не уж, чтоб без шума между веток ползать. И не дёргайся, не услышат. Они ещё далеко. Успеем спрятаться.
– А если не успеем? Да ты чего встал-то? Быстрее говорю! Давай сюда лапу.
Лодур подал приятелю руку и вытащил его из кустарника на небольшую свободную от растений площадку перед пещерой.
– Пошли прятаться. Там у входа шкуры лежат. Их давно никто не трогал. Под них и залезем. Зароемся, как камбала в песок. А если что, оттуда сбежать легче. Да не грохочи ты так своими сандалиями!
* * *
Галатея пришла на свидание раньше возлюбленного. Она хотела приготовить место встречи. Зажгла огонь в очаге, развесила на стенах волшебные светящиеся ровным лунным светом шарики, от которых в тёмной пещере становилось светло, как на лесной поляне в полнолуние.
На чистом гладком камне посреди очага жарился хороший кусок оленины. А у стены, рядом с ложем, застеленным новыми шкурами, стояли два кувшинчика с превосходным медовым напитком.
Надо бы ещё выкинуть старые шкуры, что кучей валяются у входа, но уже поздно. Там снаружи слышны шаги любимого Хара. Тихие, пружинистые и очень уверенные.
Сильная рука откинула полог, и в пещеру пошёл молодой высокий мужчина, одетый во всё чёрное. Длинные чёрные волосы, солидная чёрная борода. И на лице повязка из чёрной ткани, закрывающая левый глаз. В руке он держал посох, который небрежно бросил на шкуры около входа.
Увесистая жердина ощутимо стукнула по хребтам обоих малолетних шпионов и с негромким стуком скатилась прямо под нос Лодуру. Мальчишки вздрогнули от неожиданности, но смогли сдержать крики. А взрослым, к счастью, не было дела до шкур у входа.
– Любимая моя! – патетически заявил Хар. – Дай я тебя обниму! Я три дня шёл к тебе, чтобы увидеть тебя! Душа моя истосковалась по тебе, дорогая моя! Ты узнала, что я просил?
Голос мужчины звучал как-то натянуто. Словно бы он не с любимой говорил, а перед публикой лицедействовал. Пожалуй, только последний вопрос был ему действительно интересен. Но Галатея, ослеплённая своими чувствами, ничего этого не слышала и слышать не хотела. Кроме слов «любимая», «дорогая», «обниму» она ничего не воспринимала. Девушка бросилась на шею Хару и начала страстно целовать его. Тот ответил ей пару раз и отстранил от себя на расстояние вытянутой руки. Натужно улыбнулся и ещё раз повторил:
– Так ты узнала, что я просил?
Галатея радостно кивнула.
– Да, милый. Я узнала. Когда дедушка сотворил первых водяных коней… Ну, ты знаешь, что ни у кого нет таких резвых и сильных коней, как у моего деда и таких славных кобылиц, дающих столько молока, что мы даже не режем их на мясо! Так вот. Когда дедушка создавал первых четырёх кобылиц и двух жеребцов, он создал ещё одного конька. Это было странное существо. У него были длинные уши и горбатая спина. Целых два горба на спине. Он чем-то похож на верблюда. Не видел никогда? А я видела на южном берегу. Там караван из дальних стран проходил, а мы с девчонками как раз у берега плавали…
– Любовь моя, не отвлекайся, – прервал эти воспоминания мужчина. – Ближе к делу.
– Да, – кивнула Галатея. – Этот конёк ещё был маленький. Тебе по пояс примерно. Дедушка так показывал. И главной особенностью его было то, что он безошибочно мог определять место, где может родиться новый бессмертный. И за считанные мгновения доставить туда своего господина. Этого конька дедушка создал, чтобы помочь папе получить бессмертие.
– Так вот как Нерей стал богом в 15 лет, – надменно усмехнулся Хар. – А говорили, что он такой умный, мол, сам всего добился…
– Нет. Дедушка папе не смог помочь. Они допустили ошибку. В ночь испытания конёк оказался рядом с костром. У него оказалась одна странная особенность. Ему нельзя давать угли костра.
– Как это давать угли? – удивился Хар.
– А вот так. Нажрался он углей горящих и превратился в огромного злобного вороного жеребца. Такого сильного, что трое слуг удержать не смогли. Вырвался он на свободу и больше ни дед, ни отец его не видели. Появляются иногда слухи, что то тут, то там по ночам является вороной жеребец великанских размеров с огненной гривой и топчет поля пшеницы. Любит он пшеничку пожрать. Нет бы ячмень. Так он что поценнее выбирает. Но при этом больше вытопчет, чем съест.
– М-да…– мужчина задумчиво почесал бороду. – Значит, даже Нерею это не помогло. М-да… Такое чудище и не поймаешь. А если и поймаешь, как его назад в конька превратить? Не заставишь же его угли выблёвывать? А без того, какой толк в той зверюге?
– Есть одно средство, любимый! Когда-то господин форм Тваштар сделал чудесную уздечку для моего деда. Таких во всём мире больше нет. Если хватит тебе сил поймать того жеребца, усидеть на нём, да уздечку на него накинуть, обернётся он вновь коньком горбатым. Кстати, быстро выяснилось, что та уздечка может смирять не только чудо-жеребца, но и вообще любых непослушных коней…
Губы Хара расплылись в довольной улыбке. Он подошёл к девушке, обнял её, поцеловал в губы и спросил:
– И где же Понт хранит эту чудесную вещь?
– Нигде, – простодушно ответила девушка.
– Не понял…
– Он её подарил радже раджей. Это ещё несколько веков назад случилось. Думаю, у них она и хранится. Вещь-то в хозяйстве полезная.
– Хм… Да. Пожалуй, можно будет в Арьяпуре поинтересоваться. И полей-то с пшеницей не так уж много в наших краях… Редко кто такое богатство сеет. Молодец, рыбка моя. А теперь прощай. Надеюсь, мы с тобой больше не увидимся.
– То есть, как это, Хар? – остолбенела Галатея. – Что это значит?
– Всё просто, креветочка моя, белогрудая. Устал я от тебя за эти годы. Столько лет ждать, когда ты мне секрет бессмертия добудешь! Ублажать-целовать тебя, селёдку безмозглую. Нет. Это, право, выше моих сил. Не могу больше. Да и не нужно, – Хар довольно улыбнулся и повернулся к выходу.
Смысл сказанного постепенно доходил до Галатеи, разъедая мозг и зажигая в груди ненависть.
– Стой! – крикнула она в спину уходящему. – Разве такое достойно сына Тваштара? Неужели ты думаешь, что мой дед не отомстит за меня?
Мужчина обернулся. Рот его исказился в презрительной ухмылке:
– Только такая дура, как ты могла думать, что я назову своё настоящее имя и своих настоящих родителей. Иди! Позови дедушку! Пусть слетают к Тваштару и опозорят тебя! То-то сыновья Тваштара повеселятся, когда ты среди них не найдёшь своего любимого Хара! Ах, да! Ещё не забудь перед этим попросить дедушку вернуть тебе девственность! Он это умеет. Любую шлюху в девственницу превратит. Только слово скажет! И не зови меня Хар. Зови меня Игг!
– Мерзавец!!! Игг – ясень? Пенёк ты с глазами! Башка деревянная! Истукан бесчувственный! Предатель! Я тебе, ублюдок, глаз твой единственный выцарапаю! – с этими словами нереида, словно тигрица бросилась на бывшего возлюбленного, действительно пытаясь вцепиться ему в единственный глаз.
Хар однако успел выставить вперёд руки. Пальцы Галатеи лишь слегка царапнули по лицу мужчины, но ухватились за повязку. Хар с силой оттолкнул нереиду. Повязка затрещала, лопнула и осталась в руке Галатеи. Сама же нереида не удержалась на ногах и плюхнулась задницей на ложе, застеленное ворохом мягких шкур.
– О, боги! – воскликнула Галатея, глядя на поцарапанное лицо бывшего любовника. – У тебя два глаза! Ты и в этом солгал мне!
Тот, кто назвал себя Харом, надменно захохотал, глядя на униженную им женщину. Он развернулся, и взялся за лежащий у выхода посох. Наблюдавший за происходящим из-под шкур Лодур, увидел сильную, но изящную руку. Длинные, цепкие пальцы с ровными гладкими трапециевидными ногтями. И на запястье с внешней стороны – маленькое – размером с набухшую берёзовую почку – тёмно-коричневое родимое пятнышко. Рука подняла посох, поднялся полог, пропуская в пещеру солнечные лучи. Звук лёгких упругих шагов удалялся по горной тропе.
– Чтоб тебе тысячу лет ходить одноглазым, – сквозь слёзы пробормотала ему в спину своё проклятие Галатея.
Она ещё немного посидела на ложе, повсхлипывала, пошмыгала носом, размазала по лицу не прекращающие катиться слёзы, встала и пошла вон из пещеры. Шла по берегу медленно, жалобно поскуливая, и временами пытаясь вытереть мокрыми уже руками столь же мокрые щёки. Зайдя по колено в полосу прибоя, вытащила из мешочка, висящего на поясе маленький флакончик, выдолбленный из горного хрусталя. В нём плескалась ярко-зелёная маслянистая жидкость. Галатея откупорила пробку флакона, выпила из него глоток зелья, и убрала сосуд на прежнее место. Через несколько мгновений тело её засветилось, затуманилось и она упала в воду. В прибрежных волнах мелькнули обнажённые девичьи плечи, затем чешуйчатый русалочий хвост. И всё. Будто бы и не было здесь никого.
