Луна в канун Гомрата

– Но как он может идти тяжело раненный? – спросил Колин. – И почему он покинул коня?

– Конь ему больше не нужен, – ответил Утекар. – Он мог казаться вам странным человеком. Но он более, чем странный: он – один из Детей Дану, которые явились на землю, когда все здесь было молодо. Они были лучшими из людей.

– Он умер?

– Не в том смысле, как вы это понимаете, – сказал Утекар. – Скажи лучше, он поменял форму жизни. Дети Дану всегда оказываются поблизости от нас и тратят свои дни, помогая нам в достижении наших целей. Но на них лежит заклятие: они никогда не должны увидеть плодов своего труда. Потому что золото их натуры может тогда поблекнуть, победа может вскружить им голову. Их сила не должна служить только им самим и больше никому. Это могло бы их испортить.

Когда приближается минута ухода Детей Дану, появляется Собака, которую вы сегодня видели и слышали. Вой Оссара уводит их жизни в тень.

– Мне не верится, – произнес Колин. – Тогда все становится таким бессмысленным.

– Он ничего другого и не ожидал, – сказал Утекар. – И вовсе не грустил по этому поводу. Он еще вернется… Вы упомянули эльфов. Они, что, собираются уезжать?

– Они удирают! – с возмущением констатировала Сьюзен.

– Тогда я начинаю лучше о них думать.

– Ты? – изумилась Сьюзен. – Что это со всеми случилось? Но вы же не должны оставить победу за Морриган!

– А что я могу с ней поделать? – спросил Утекар. – Послушай. Колин с нами, и больше мы ничего не можем достичь, потому что Броллачана охраняет колдовство. Мы убили много бодаков и искоренили орды палугов. Я видел всего дюжину-другую, оставшихся в живых. Когда и этих не станет, Морриган обязательно явится сама. И для меня вовсе не время оставаться тут. Я не стыжусь признаться, что боюсь ее. И вовсе не жажду встречи с бодаками, я ранен и неспособен сражаться.

– Тогда я остаюсь здесь одна, – объявила Сьюзен.

– Ничего подобного, – сказал Утекар и стал пробираться к тому месту, где рухнул Пелис. Он вернулся, неся в руках его меч.

Лайос-альфары возвращались из цепи, строясь в колонну, поместив раненых в середину колонны и привязав их к седлам.

– Откуда они узнали, что надо строиться? – спросил Колин. – Никто не давал никакой команды. И никто из них, кроме Атлендора, ни разу не произнес ни слова.

– Это одна из их странностей, – сказал Утекар. – Они говорят друг с другом мысленно, и по некоторым их взглядам я ощутил, что они услышали то, что ни разу не сорвалось с моих губ.

Сьюзен нехотя села верхом на лошадь. Колин взобрался на Мелинласа, который по-видимому выбрал его к себе в хозяева. Вместе с Утекаром они присоединились к колонне эльфов.

Костры, в которые больше никто не подбрасывал веток, умирали.

Земля была усеяна телами и изломанным оружием. Дом стоял на прежнем месте. Сьюзен бросила взгляд на сцену своего поражения. Так ей теперь представились события уходящей ночи. В начале Колин был ее единственной целью, она совершила все возможное и невозможное ради него. Но сейчас у нее возникло такое чувство, что это было только первым шагом выполнения возложенного на нее долга. И вот теперь ее заставляли бросить все, не доведя до конца.

Лайос-альфары пустили коней в галоп. Если бы не их острые мечи и не менее острое зрение гнома, отступление сопровождалось бы большими потерями, потому что копья летели в них со всех сторон. И так, пока колонна не добралась до открытой местности, трое коней не досчитались всадников.

Последняя скачка

Лайос-альфары неслись в сторону Сияющей Вершины, и эта скачка напоминала разбушевавшуюся в марте бурю. Луна светила, а их глаза к ее свету были привычны. Беспокойство Сьюзен все возрастало. Уже тогда, когда они только начинали подъем, на нее напало тяжелое чувство, что все происходящее неправильно, и так не должно быть.

– Подождите! – закричала она.

Эльфы остановились, все взгляды устремились на нее.

– Мы должны вернуться. Иначе будет беда. Мы не должны позволить Морриган проникнуть в дом!

– Мы больше ничего не должны, – сказал Атлендор. – Вперед!

– Утекар, ты вернешься со мной?

– Моя сила заключена только в моем мече. Но я не могу им пока что владеть, – сказал Утекар. – И я боюсь Морриган больше, чем бесчестья. Поехали.

– Колин, а ты?

– Что с тобой, Сью? – спросил Колин. – Ты же знаешь, мы сделали все, что могли.

– Хорошо же!

Она развернула коня и помчалась в сторону Эррвуда.

– Сьюзен! – закричал Утекар.

– Она вернется, когда поймет, что мы не последовали за ней, – сказал Колин.

Но Сьюзен даже не оглянулась. Она подъехала к круглому холму в конце долины и, вместо того, чтобы объехать его справа, направилась налево, по узкой пешеходной тропинке.

– Она хочет зайти в дом! – закричал Колин и пришпорил Мелинласа, чтобы броситься вслед. Но Мелинлас не двинулся с места. И чем больше Колин прилагал усилий, тем меньше конь обращал на него внимания. Это не было просто упрямством, как иногда случается с лошадьми. Мелинлас был спокойным и послушным конем. Он просто не двигался, и все.

Колин спрыгнул с коня на вереск и побежал бегом. Утекар попытался последовать за ним, но Мелинлас лягнул его лошадь и оскалил зубы, так что та не осмелилась пошевелиться. А Утекар был слишком слаб, чтобы понадеяться на свои ноги. Лайос-альфары не двигались.

Тропинка заросла травой и была скользкой, ручей бежал по камням где-то там, внизу. Ветки хлестали Сьюзен по лицу, но все это казалось мелочью по сравнению с тем нестерпимым холодом, который опалял ее запястье.

Тропинка кончилась. Сьюзен оказалась перед домом. Там, возле дороги, бесформенная в своих длинных одеждах, окруженная бодаками и палугами, стояла Морриган.

Завидев Сьюзен, палуги и бодаки завизжали. Им она представилась неузнаваемо преобразившейся. Они задрожали от страха и скрылись в темноте. Но сияние браслета никак не действовало на Морриган. Ведьма подняла руку.

Только тогда, когда Сьюзен взглянула ведьме в глаза, светящиеся, как у совы, она осознала настоящую цену опасности. В их глубине дрожало и кружилось что-то черное-черное. Луна сообщила Морриган такую силу, что, когда та подняла руку, даже ручей умолк и воздух дрогнул от страха.

– Веримас! Эслевор! Франгам! Бедлор!

Что-то вроде черной молнии отделилось от ее руки и направилось к Сьюзен. Сьюзен, защищаясь, подняла руку. И тут она снова увидела могущественное слово на браслете. И хотя на этот раз оно звучало иначе, чем на Сияющей Вершине, девочка произнесла его громко, вкладывая в его звуки всю свою волю.

– ХУРАНДОС!

Браслет испустил язык белого пламени, который встретился с черным пламенем Морриган, и они сцепились, как дерущиеся змеи.

– Салибат! Реттерем!

Черное пламя росло, уплотнялось, стало оттеснять белое пламя назад, в сторону браслета.

Сьюзен привстала на стременах. Ей даже не пришлось глядеть на браслет, слова, которых она никогда не знала и не произносила, стали сами срываться с ее губ:

– …пер седм Балдери эт пер грациам гуам забуисти…

Свет с ее стороны снова разросся, но Морриган ответила ей тоже непонятными словами, и Сьюзен почувствовала, что слабеет и чернота охватывает ее своими щупальцами.