– Не… я тут так, сбоку припека.
– Так. Выкладывай все начистоту, – Марьяна хорошенько тряхнула пленника. – Не то хвост оторву.
– Только не хвост! – запричитал анчутка. – И так всю кисточку помяли, варвары. И мою прекрасную коллекцию перьев! Одно вообще потерялось. Красивое такое, попугайчиковое. Вы хоть представляете, сколько лет я их собирал?!
– Это, что ли? – Марьяна собиралась подразнить его лазоревым перышком, но анчутка оказался проворнее. Выхватил его, приладил за ухо и прошипел:
– Отпусти меня сейчас же, малахольная! Не то Маре Моревне пожалуюсь. Я у нее на хорошем счету и вообще личность известная. Лаврушей меня звать. Слыхали, небось?
Друзья переглянулись, пожали плечами.
– Видать, не такой уж ты известный, – Марьяна на всякий случай поставила Лаврушу на пол. – Не вздумай сбежать, тут повсюду соль.
– Бе! – скривился анчутка.
– Чем ты прославился-то? – Никифор погрозил ему пальцем. – Тем, что нитки путаешь и вредишь добрым людям?
– Эй-эй, давайте без напраслины! Я вам не какой-нибудь мелкий пакостник. Моя работа – привносить узор случайности в полотно судьбы, во!
Тайка схватила телефон и быстро набрала в заметках:
«Это правда. Мне Мара Моревна прошлой осенью рассказывала».
– Допустим. И что с того? – Марьяна угрожающе стукнула по полу кочергой.
– Дайте же договорить! – Лавруша пригладил взъерошенные волосы, отряхнулся, достал из кармана жилетки маленькие очки и нацепил их, приняв умный вид. – Исполнять волю судьбы – это целая наука. Я трудился со всем тщанием, и однажды Мара Моревна меня заметила и возвысила. Теперь я не простой анчутка, а заведующий!
Тайке почему-то представился офис, где за маленькими ноутбуками сидят и работают анчутки в пиджачках и при галстуках. Не удержавшись, она хихикнула, чем вызвала новую волну Лаврушиного негодования.
– Не смейся, это большая ответственность! У меня, между прочим, триста работников в подчинении.
– А в нашем шкафу ты что забыл? – Никифор щурился так, что сразу было ясно – не верит.
– А в вашем шкафу у меня отпуск, – набычился Лавруша. – Впервые за пять лет. Только и тут работа догнала… как люди отдыхать умудряются? Не понимаю.
– Анчутка-трудоголик, – с ухмылкой протянула Марьянка. – Тяжелый случай.
– Спасибо, я стараюсь. А вы наконец-то начинаете понимать… – Лавруша зарделся. Похоже, он счел это комплиментом.
Но Тайка, признаться, ничего не понимала, и ее друзья – тоже. Пока она печатала, Аленка уже сама догадалась спросить:
– А чем вы на работе занимаетесь в этой вашей, э-э-э…
– Службе судьбопроизводства, – подсказал Пушок. Во как по-умному загнул.
Лавруша просиял.
– Судьбопроизводство, говоришь? Надо запомнить, работягам понравится. А занятие у меня самое что ни на есть важное. Я – хранитель обещаний.
– Как это? – У Аленки загорелись глаза. – Вы их записываете, а потом – по папочкам и в каталог?
– Вообще-то нет. Но я подумаю над опте… опти… ох ты ж, опять слово умное вылетело из головы.
– Оп-ти-ми-за-ци-я, – Пушок свесился с люстры, одарив анчутку презрительным взглядом. – Тоже мне эффективный менеджер! Апчхи!
– Приходится идти в ногу со временем, – Лавруша развел лапками. – Но пока никаких кото… логов. У нас вообще нет в отделе котов. Они же цветы попортят.
– Какие еще цветы? – удивилась Аленка.
– Вот эти, – анчутка достал из кармана жилетки очень знакомую луковку. – Когда человек что-нибудь пообещает – себе или ближнему, – у нас на Поле Зароков появляется зеленый росток. У иных он вянет сразу. У тех же, кто держит слово, вырастает прекрасная лилия, которая пахнет теплым летним дождем и радостью.
– Ух ты! А чем пахнет радость?
Лавруша озорно подмигнул Аленке.
– Твой симаргл сказал бы – колбасой. Для коловерши, что сидит на люстре, – это запах пирогов с вишней. Для тебя – когда мама готовит ужин.
– Ага, это ведь значит, что она со мной дома, а не на работе. Я поняла! Радость для каждого пахнет по-своему. И это всегда что-то особенное, родное.
Теперь Тайка догадалась, для чего Мара Моревна показала ей во сне лилейное поле. Ох уж эта судьба с ее хитрыми подсказками. Даже когда прямо скажет – не факт, что до тебя дойдет… Потом она задумалась, а чем пахнет ее радость? Наверное, свежескошенной травой дивнозёрских полей? Или тестом, которое замесила бабушка? Или лимонным чаем, который они так любят пить с друзьями? А может, травами, которые собрал для нее дивий воин Яромир? Да, пожалуй, каждой радости – свое время.
– А у кого цветок не вырастет или завянет, тех вы наказываете? – Марьяна все еще хмурилась, но кочергу отставила в сторону.
– Зачем бы? – пожал плечами Лавруша. – Они сами себя накажут. Может, не сразу, а позже, но это непременно случится. Совесть – дело такое.
– Говорят, она есть не у всех, – Никифор любил спорить. Особенно с теми, кто ему не нравился.
– У всех, – усмехнулся анчутка. – У некоторых просто глубоко закопана. Ну да это не мешает. Порой человек сам не понимает за что, но грызет себя, грызет…
– Ох, и что же тогда делать Тае и Пушку? Выходит, их никто не проклинал? Они сами себя прокляли? – Аленка захлопала глазами.
– Мое присутствие могло добавить толику случайности, – анчутка достал из кармана часы, глянул на них и присвистнул. – Ой-ой, отпуск заканчивается. В общем, не беспокойтесь. У нас все под контролем. Когда я уйду, все станет по-прежнему.
– Нет, – мотнула головой Тайка, – не надо по-прежнему. Теперь я всегда буду делать уроки вовремя. Не хочу, чтобы мои цветочки завяли. Они такие красивые…
– А я помою посуду, – Пушок спустился с люстры на диван. – Прямо щас. Честное слово! Ой, Тая, слышишь? Кажется, проклятие прошло. Слова больше не путаются. И чихать мы перестали.
– Ловлю вас обоих на слове! – Лавруша улыбнулся, а потом сдул крупинки соли с ковра, чтобы разомкнуть круг, хлопнул в ладоши и пропал.
– Мне тоже пора, – заторопилась Марьянка. – Я обещала Сеньке пирог с ревенем испечь.
– Пойду на чердаке приберусь, что ли, – Никифор засучил рукава.
– А я к маме – помогу ягоды перебрать. Она сегодня варенье варит, – Аленка потрепала Снежка по холке, и тот ткнулся лбом в ее ладонь.
Все разбежались по своим делам, поэтому не заметили, как в комнате после их ухода появился неуловимый, но очень приятный запах – свежий, словно листва после теплого летнего дождя, с ноткой самой настоящей радости.
Посмотреть в лицо Бабая