Второе пришествие

Но поход за дровами пришлось отложить. На дальнем конце поля показалась внушительная процессия человек в двести.

– Значит еще один самолет уцелел. А я думал все они ляснулись при посадке, – облегченно вздохнул Владимир.

Радость переросла в ликование, когда выяснилось, что самолет летел из Швейцарии в Москву, и половина пассажиров была из России. Какое же это счастье – в такое ужасное время оказаться среди своих!

– Молодой человек! – ухватив Владимира за руку, воскликнул с характерным акцентом пожилой мужчина. – Вы, случайно не сын уважаемого Льва Израильевича Гринберга?

– Нет, – с оскорбленным видом ответил Владимир. – Я сын Николая Пахомова.

– Очень жаль, – разочарованно пробормотал старик. – А как похож, как похож.

– А вы кто? – в свою очередь поинтересовался я, хотя видел, что Владимир не горит желанием знакомиться.

– Я? – старик как-то подозрительно покосился на меня. – Не скажу, а то будете смеяться.

– Да бросьте вы. Сейчас не до смеха. А узнать друг друга все равно придется.

– Ну, хорошо, – старик ничего не мог противопоставить этому доводу. – Я Штирлиц.

– Вы – Штирлиц? – фыркнул Владимир. – В таком случае я – Мата Хари.

– Да нет, вы не так поняли. Меня зовут Яков Абрамович Штирлиц. Двадцать лет я жил спокойно в прекрасном городе Одессе, а потом вышел этот дурацкий фильм и исковеркал всю мою жизнь. Пришлось эмигрировать в Израиль.

– Только из-за фильма? – с сомнением спросил я.

– Э… Если честно, то не совсем. Хотя сейчас это уже не имеет ни малейшего значения.

Разговор с однофамильцем штандантер-фюрера СС затянулся, и больше ни с кем в спокойной обстановке познакомится не довелось. До наступления темноты осталось меньше часа, и все срочно отправились за дровами. Во время работы Штирлиц в общих чертах рассказал о летевших вместе с ним российских гражданах.

– Больше трети из них – бизнесмены самого разного пошиба. Между прочим, среди пассажиров есть два уголовных авторитета. Один – вор в законе, другой рангом пониже. Еще почти треть – всякие чиновники. Остальные – сборная солянка, несколько ученых, артисты, спортсмены. Рабочие и колхозники отсутствуют.

– И откуда он за столь короткий срок собрал такую информацию. Может, благодаря фамилии? – удивился я, но вслух спросил совсем другое.

– Скажите, а вы к кому себя относите: бизнесменам или сборной солянке?

– А почему вы решили причислить меня к русским? Я вообще-то космополит. Судите сами. Родился в Одессе, что сейчас в самостийной Украине, выехал на историческую родину, живу в Штатах, по делам одной швейцарской фирмы летел в Россию, – ответил Штирлиц, поднимая меньшее из двух лежащих перед ним бревнышек.

Был в рассказе старика какой-то нюанс, подсознательно сильно обеспокоивший меня. Но только на следующий день я наконец сообразил, что именно заставило меня так встревожиться.

Ночь для большинства уцелевших прошла в мучительных раздумьях. Что делать? И дальше скорбеть о трагической судьбе человечества или хоть как-то позаботится о собственной? И ради чего поддерживать свою жизнь? Чтобы всего за несколько лет дойти до состояния первобытной дикости или в надежде на скорую помощь из Америки или Австралии? А, может, не прокрученные многократно мысли, а самый обычный инстинкт самосохранения руководил действиями каждого уцелевшего. Всех, но только не членов экипажей трех самолетов. Постоянная готовность действовать в экстренных ситуациях и сейчас помогла выбрать если не самое, то уж наверняка весьма разумное решение.

Едва рассвело и люди, стряхивая с себя оцепенение бессонной ночи, принялись, кто мысленно, кто, объединившись с друзьями изводить себя, еще и еще раз переживая случившееся, над уцелевшим «Боингом» взвилась сигнальная ракета. Я с Владимиром, как и все, двинулся к самолету. Там, по примеру своего немецкого коллеги, намериваясь использовать люк как трибуну, стоял мужчина лет сорока пяти в летной форме.

– Я – Джордж Мюррей, – сказал он по-английски, и эту фразу я понял без переводчика.

Все остальное вложил мне в уши Владимир.

Для начала англичанин сообщил, что экипажи самолетов предложили ему возглавить колонию, если, конечно, у собравшихся не будет других кандидатур. Других кандидатур не оказалось. Все дружно проголосовали за Мюррея. Тот поблагодарил вскользь за оказанную честь и продолжил. Всего на трех самолетах летело около семисот человек, из них почти триста англичан и американцев, двести немцев, около ста русских и примерно столько же японцев, французов, итальянцев и других народов. Будучи по натуре оптимистом, Мюррей, однако, не исключал и самого худшего, то есть того, что помощи мы не дождемся, и придется устраивать жизнь собственными руками. А делать это, естественно, лучше всего сообща, значит должен быть единый язык общения. Им ввиду преобладания говорящих на нем и общемировой практики, должен стать английский, которым в кратчайшие сроки обязаны овладеть все без исключения колонисты.

Пока вчерашняя симпатичная стюардессочка переводила слова Мюррея на немецкий, Владимир успевал изложить их по-русски. Весть о том, какую именно проблему надо решать в первую очередь, вывела меня из себя.

– Идиоты! Сейчас действовать надо, а не иностранным языкам обучаться.

Словно услыхав меня, Мюррей сказал, что у нас практически нет продуктов, а из оружия всего несколько пистолетов с ограниченным боекомплектом, поэтому на охоту рассчитывать не приходится. Зато буквально рядом находится океан, и стоит подумать о том, как наладить рыбалку. Если сумеем обеспечить себя пищей, то можем спать спокойно – таков был смысл заключительной части речи англичанина.

– Ага, раскатал губу, – хмыкнул я. – Он забыл про русские морозы. Дома строить надо. Не все же ночевать у костра да в самолетах.

И тут я понял, что так встревожило меня во время беседы со Штирлицем. Люди, пассажиры самолетов, мои товарищи по несчастью. В большинстве своем это были вчерашние хозяева жизни: банкиры, политики, бизнесмены – сегодня люди совершенно бесполезные. Что толку в нынешнем положении от умения банкира правильно вложить деньги? Или от способности политика шестым чувством определить, кого на грядущих выборах признать своим хозяином. Все эти господа будут обузой, если только не найдут в себе еще какие-то способности. А как это сделать при такой постановке вопроса?

– Пошли! – твердо сказал я, потащив Владимира за собой.

– Куда? – слабо изумился тот, но я молча двинулся к самолету.

С помощью протянутых веревок кое-как вскарабкавшись по надувному трапу, я встал рядом с Мюрреем.

– Еда – дело святое, – немного иронично начал я. – Но чтобы уцелеть, этого маловато будет. Если мы здесь застряли всерьез и надолго, надо уже сейчас готовиться к зиме, строить дома, запасти дрова. И глупо было бы полагаться только на собственные силы, когда есть и другие варианты. Да, приливная волна утопила большинство живших здесь людей, но наверняка оставила то, что может выручить нас. Запасы еды, орудия труда и многое другое, что сейчас разбросано по этой земле. Понимаю, это звучит кощунственно, словно призыв к мародерству, но усопшим уже все равно, а нам это не даст к ним присоединиться.

– Эй, мужик, – раздалось по-русски, заглушая перевод Владимира. – Ты что, умом тронулся? Где что разбросано?

Тон был вызывающий, наглый, поэтому и я ответил той же монетой:

– Ты, прежде чем языком, сначала бы мозгами пошевелил, если они у тебя, конечно, есть. Мы же не в пустыне или сибирской тайге очутились. Эти места раньше были основательно обжиты, кругом деревни, города. Не может быть, чтобы из них все добро волной смыло. Наверняка много вещей осталось. Покойникам они ни к чему, а нам позарез нужны. И еще. Надо почаще стрелять из ракетниц. Глупо экономить заряды. Если австралийцы или американцы уцелели и развернули спасательные работы, нас и так найдут, а вот случайно уцелевших людей, мы хотя бы частично собрать сумеем. И им хорошо, и нам польза, если среди них окажутся крестьяне, рыбаки, плотники.

Я еще не знал, что уже ночью на свет костров к нам вышло несколько десятков человек. Днем этот процесс продолжился. Большинство вновь прибывших подробно описывали свои вчерашние злоключения, удивляясь тому, какие мелочи порой оказывают влияние на судьбу, горько оплакивали гибель родных. Но бывали и исключения.

Явившийся около полудня низкорослый мужичок неопределенного возраста озадачил нас удивительным вопросом:

– Ну и денек вчера выдался – ничего не помню. Не томите душу, братцы, скажите – где это я оказался?

– В России, дед, точнее бывшей России, – отвечал я.

– А почему бывшей? Нас что, завоевали? – изумился тот.

– Да ты что, не знаешь, что вчера произошло? – настала моя очередь удивляться.

– Не-а. Я вчера пьяный был. Сильно пьяный. – И, как бы оправдываясь, пояснил. – «Алик» я. С тридцатилетним стажем.

Спихнул, значит, все свои прегрешения на сорокоградусного козла отпущения и облегченно вздохнул.

– Это же надо так напиться, чтобы прозевать конец света! – всплеснул руками Владимир.

– Какой конец света! Ты, парень, завязывай издеваться.

– А ты думаешь, летчики свои самолеты от нечего делать в этой глуши посадили? Особенно тот, что на брюхе лежит. Скучно им стало просто так летать, вот и решили поразвлечься, да?

Мужичок в раздумье почесал свою голову. Хорошо так почесал, обстоятельно – аж перхоть столбом.

– Дела, – наконец мучительно протянул он, поверив. – Ну дела. Лучше б я сдох. Где же теперь похмелиться?