Рождённые из пепла

Когда по небу плыли облака – густые и пушистые, как морская пена – это было подножие Божественной горы. Означало, что боги близко к земле. Так, по крайней мере, говорили жрецы.

Никто никогда не смог даже коснуться холодных снегов этой горы, как бы высоко ни забирался. Куда чаще несчастные искатели божьей истины расшибались насмерть. Жрецы говорили, это кара недостойным.

Лишь одного человека боги впустили к себе. Они узрели его добродетели, благословили его кровь и смешали со своей. Человека звали Канвальд, он основал Адамант и стал его первым королём. С тех пор страной всегда правили его потомки – люди, унаследовавшие Благословенную кровь.

Жители всего Адаманта верили, что пока королевство под защитой Благословенной крови, оно и под защитой богов.

Главный храм в столице, посвящённый им, был огромен и великолепен. Столько света и воздуха, что кружилась голова. Узкие высокие витражные окна расцвечивали косые солнечные лучи. Белый начищенный до блеска пол отражал их и играл цветными солнечными зайчиками – голубыми, красными, зелёными и жёлтыми.

Потолок украшали симметричные серо-белые узоры, сверху свисал большой кристалл, который тоже ловил лучи и преломлял их по стенам. Из-за этого главный зал со всей игрой света казался местом не от мира сего. Особенно во время церемоний, когда к освещению прибавлялись нежный запах благовоний и величавый хор одетых во всё белое и золотое жрецов.

Самым внушительным предметом в зале и во всём храме был алтарь со статуями богов. Всего их шестеро: Богиня любви и милосердия, Бог плодородия, Богиня смерти и памяти. Бог возмездия, Бог отваги, Богиня мудрости и знаний. Их белые мраморные изваяния стояли на изображении трёх гор, выложенном цветными камнями: подножия – ляпис-лазурью под цвет ночного неба, склоны – чёрными ониксами, снежные короны – светлым перламутром.

Круглое окно, расположенное высоко на дальней стене, было единственным без цветных стёкол. Оно пропускало естественный солнечный свет, чтобы он падал точно на статуи, из-за чего белый мрамор их тел искрился.

Каждый – от короля до последнего нищего – был вхож в этот храм и мог насладиться красотой места и вознести молитву покровителям.

Но король Арчивальд не отличался набожностью и посещал храм только на обязательных церемониях. Зато королева приходила молиться каждую неделю. Неизменно. Правда в разные дни и разное время. Линн приходилось быть всегда готовой к тому, что Её Величество пожелает выехать из дворца.

Сегодня для визита в храм королева надела бархатное платье цвета вина. Только вот беда: это платье пошло бы ей, будь королева старше лет на пятнадцать. С её молодым маленьким лицом такое платье теряло всю красоту и скорее уродовало. Разумеется, никто не решится сказать об этом королеве лично, и Линн тоже не собиралась.

Она наблюдала, как Микая медленно шагала по просторному залу, и стук её каблуков гулко раздавался в тишине. Удлинённый сзади подол шуршал по белым мраморным плитам. И на миг… Линн показалось, что за королевой струится шлейф крови.

Она вздрогнула и проморгалась. Это просто платье. Всего лишь ткань. Красная, будто чужеродная для белой чистоты храма, ткань.

Микая на миг остановилась у алтаря, подняла взгляд на статуи, но быстро отвернулась и снова зашагала в сторону молельни. Со спины Линн не могла понять, о чём королева подумала.

Служанке надлежало ждать свою госпожу в общих залах, не заходя к ней, чтобы не нарушить таинство молитвы. Но Линн устроилась на эту должность не только для того, чтобы исполнять прихоти королевы.

В зале почти никого не было. Только трое младших жриц увлечённо шептались в стороне. Приезд королевы их не взволновал, они давно привыкли к её визитам. Микая даже не требовала, чтобы её встречали. Она всегда просто входила и направлялась в боковой коридор в молельню, которую держали для неё незанятой.

Иногда королева обменивалась несколькими словами с Верховным Жрецом, но это был просто вежливый разговор – даже заядлые сплетницы не смогли бы раздуть из него новость.

Линн удивлялась, как женщина такого положения и власти может вести себя настолько неприметно, что даже служанкам не о чем посплетничать. Но откуда тогда взялось столько неприятных слухов? Даже в городе болтают и порой такие нелепицы, что впору смеяться или сжалиться над королевой.

«Нет у неё никакой чешуи на коже, которую она скрывает под закрытыми платьями» – хихикнула про себя Линн. Уж она-то лично проверила, когда помогала своей госпоже одеваться.

И всё же благодетель велел Линн присматривать за королевой, а значит, на это должна быть причина. Может, она проводит колдовские ритуалы в самом храме и наводит на других порчу? Про это тоже болтают.

Линн прокралась мимо увлечённых разговором жриц и шмыгнула в дверь, за которой скрылась королева. Линн боялась потеряться, но в молельню вёл прямой коридор.

Статуи в нишах смотрели на неё белыми глазницами, и Линн стало не по себе. Не совершает ли она бесстыдно грех прямо на глазах богов? Но она должна. Должна нарушить правила. Вдруг узнает что-то важное?

Дверь в молельню была прикрыта. Линн зажмурилась и потянула за железное кольцо. Она со страхом ожидала протяжного скрипа, но двери в храме хорошо смазывали. Через узенькую щёлку был виден бордовый шлейф королевы на белом полу. Линн прислушалась и… не услышала ничего.

Королева молилась молча. Ни с кем не разговаривала. Не проклинала своих врагов. Не называла имён. Даже не размыкала губ.

Храм – это место, где молящийся может открыто обращаться к богам, но королева Микая не просила вслух у богов ничего. Не пела ни одной молитвы. Молилась ли она вообще? Или же просто использовала храм, чтобы удалиться в свои мысли?

Когда шлейф зашуршал и зашевелился, Линн кинулась прочь. Она успела вернуться в главный зал, прежде чем её госпожа вышла из коридора и кивнула ей, давая понять, что можно идти.

– Три серебряных? В прошлом году обряд памяти стоил одну, – послышалось в стороне.

– С этого года обряд стоит три. Мне очень жаль, – понимающе ответила кому-то жрица.

– Но у меня… – парень расстроенно пошарил у себя в котомке и по карманам. К его серебряному нашлось только несколько медяков. – Это для умершей в Ночь Пепла. Я заказываю этот обряд каждый год, и что б три серебра… у меня с собой только…

– Мне жаль, – повторила жрица.

– Я оплачу его обряд, – внезапно сказала королева, и все удивлённо повернулись к ней. – Произошедшее тогда – трагедия для всех нас. Негоже отказывать людям в такой малости из-за монет.

Королева Микая не глядя достала из кошеля на поясе целую горсть серебра. Попался даже золотой. Она небрежно бросила монеты в чашу в руках жрицы, словно это был пустяк.

– Это плата за все обряды памяти, что у вас попросят.

После этих слов Микая, ни на кого не взглянув, направилась к выходу, и Линн засеменила следом. Только краем уха услышала конец разговора парня и жрицы.

– Теперь обряд можно провести. Какое имя нам донести до богов?

– Ирика. Восемнадцать лет.

Глава 4. Память пепелища

Ласточка вспорхнула над Этерной. Облетела круглые дворцовые башни, переполошив гнездившихся в проёмах голубей. Нырнула вниз к серому кругу дворцовой площади, чуть-чуть до столкновения поймала потоки воздуха и снова взлетела ввысь.

По городским улицам сновали разноцветные фигурки людей. И каждый был подчинён своему ритму. От главных дорог ручейками расходились переулки, исчезали под арками, снова появлялись под небом, чтобы затеряться в глубине городских кварталов. Вытянутые домики тесно грудились на их берегах и некоторые могли дотянуться друг до друга балкончиками.

На северо-востоке же чернело пятно. Вопреки нарядному городу, домики в той его части рассыпались на угли, а улочки завалены сгоревшими обломками. Северо-восток укрывала от остального города высокая деревянная стена, и никто не мог за неё заглянуть. Кроме ласточки. Она парила на потоках ветра меж печальных скелетов прежде обитаемых домов. Если там и оставались призраки, невинная птица не слышала их плача.

Только охотничий крик дикого ястреба спугнул её полёт, и ласточка кинулась в покосившиеся обломки спасать свою жизнь.

Ивор разбежался и перемахнул на соседнюю крышу, пролетев над узким переулком. Потрескавшаяся черепица хрустнула у него под ногой. Ещё пара улиц, и он попадёт к деревянной стене, что опоясывала сгоревшие кварталы. Скрывала неприглядную правду от остального города. Словно можно просто закрыть глаза и забыть, что здесь погибли сотни людей. Хороших людей. Ни в чём не виноватых.

Ивор спустился по кованой решётке на чужой балкон, чтобы перепрыгнуть на соседний через улицу. Он старался не попадаться никому на глаза, чтобы люди не приняли его за вора. Доказывай потом, что просто шёл навестить пепелище… как и всегда.

Когда он добрался по крышам до стены, солнце уже сияло высоко. Центр столицы сейчас полон людей, но здесь всегда тише… может быть, люди боялись потревожить призраков. Но Ивор не боялся. Призраки будут ему рады. Хотя бы один.

Узкий лаз. Заранее сброшенная вниз верёвка. Ивор очутился среди пепельного кладбища. Пылевое облачко поднялось от его сапог и осело. Три года. Дождь и ветер давно смыли погребённый под обломками прах. Три года…

Жрецы приходили сюда лишь раз, побрызгали водой и ушли. После кварталы заколотили.

Боги. Здесь был кошмар.

В сломанных чёрных остовах Ивор видел дома. Слышал былые голоса. Вспоминал лица местных жителей. Он часто ходил этой дорогой и не забыл её даже теперь. Помнил, как она выглядела, когда всё пожирало пламя. Как ветер распалял огненные языки, разносил жар. Как лопалась краска на стенах. Сгорали цветы в висячих горшках. Трескались опоры. Обваливались крыши. Люди бежали прочь, а им на головы летели горящие обломки и угли.

Ивор тоже бежал. Но не прочь, а к самому кварталу. Он уже шёл туда, когда издали увидел зарево. Огонь взвился вверх, венчал целый квартал жёлтой короной. Пламенные языки лизали потемневшее небо и не могли насытиться.

Ивор кинулся туда со всех ног. Расталкивал тех, кто смотрел, и тех, кто пытался отойти подальше. Спотыкался, падал, снова вставал и бежал, бежал! Когда он добрался, огонь уже, пожрав всё, шёл на спад, но плотный дым забивал горло и слепил глаза.