Ласточкин крик
Она не поняла, и я пояснил:
– Место преступления, дорогая. Пять лет назад четвертого июня он оставил жертву во дворе детского сада.
Ее каштанового цвета глаза просияли:
– Значит, нам надо взять под наблюдение все детсады Стамбула!
– Да, – согласился я. – Этой ночью мы устроим засады. Я скоро переговорю с начальством на эту тему.
Зейнеп рассеянно кивнула.
– Давай ешь, чего ты ждешь? – Я запил чаем следующий кусочек суховатого теста.
Но она вся была в своих мыслях и будто не услышала моих слов.
– А вдруг это не Слепой Кот? Вдруг ему кто-то подражает? – в глазах девушки читалось волнение. – Может, я повторяюсь, но если все наши знания о серийных убийцах верны, господин старший инспектор, то они не могут просто так нарушить обычный для них порядок вещей. Кроме того, мы говорим о маньяке, который вновь начал убивать спустя пять лет. Наверняка он хочет, чтобы о нем вспомнили…
Все это я уже слышал от Зекаи. И поспешил внести ясность:
– Да, так тоже вполне может быть. Но даже если убийца кто-то другой, дело Слепого Кота – то, пятилетней давности, – мы не можем просто так отложить.
– Даже если убийца кто-то другой? – переспросил вернувшийся с чаем Али. – Кто-то еще может быть убийцей?
– Пока мы только рассуждаем на эту тему.
Али поставил дымящийся стакан на стол и скривил губы:
– Глупости! Все факты говорят в пользу того, что убивал Слепой Кот. Каких еще доказательств ждать? Все просто как дважды два.
Зейнеп куснула наконец погачу и задумчиво покачала головой. Это не укрылось от внимания Али.
– Разве это не твоя мысль? – удивленно произнес он. – Ты разве не об этом говорила ночью?
Я не хотел, чтобы ребята ссорились.
– Зекаи тоже говорил про Слепого Кота… Я заходил к нему вчера во второй половине дня. Но и он до конца не уверен.
Али уселся на стул:
– Тот самый инспектор по прозвищу Грейхаунд?
– Да, Зекаи Грейхаунд. Он единственный, кто знает это дело от и до. Но, к сожалению, Зекаи говорит, что ничего нового добавить не может. Исходя из того, что он сказал, в деле нет ни малейшей зацепки.
Брови Зейнеп удивленно вскинулись:
– И вы ему верите?
Я глотнул еще чая.
– Нет, конечно. Он врет. Есть что-то такое, что Зекаи скрывает. Что-то, что не отражено в материалах дела.
Лица ребят вытянулись от удивления.
– Ну, чего застыли? – засмеялся я. – Ешьте погачи, остынут. Приятного аппетита!
Прихлебывая чай, Али задал очень важный вопрос:
– А зачем ему что-то скрывать? Он что, пытается покрыть Слепого Кота?
Я поставил стакан на стол.
– Нет, это точно нет. Просто он хочет сам его поймать. Понимаю, обидно, если кто-то другой задержит преступника, за которым ты гонялся столько лет. А может, он просто не верит в других. Думает, что только он способен вычислить убийцу.
Мой молодой подчиненный, пока что не познавший мир во всех его тонкостях, слегка растерялся:
– Ну и ну… До чего же странные люди встречаются!
– Не называй его странным, сынок. Зекаи всей душой предан полицейскому делу. Не было ни одного убийства, которого он не смог бы раскрыть. А тут споткнулся. И то, что он так и не поймал Слепого Кота, его не отпускает.
Али, как всегда, был прямодушен:
– Господин комиссар, а почему вы открыто у него не спросили? Может, и рассказал бы.
– Нет, это исключается – он начал бы отпираться. Я хорошо знаю Зекаи: человек он упертый, его не переубедить. – Я проглотил последний кусочек погачи. – Но так или иначе, нам придется еще раз обратиться к Зекаи. Ну, или он сам может к нам прийти… Ты вот что, Али, свяжись с близкими всех жертв Слепого Кота. Пусть расскажут о жизни убитых – может, мы выйдем на какие-то детали, которые не были отмечены в деле. И поинтересуйся аккуратно, не встречался ли с кем-нибудь из них в последнее время Зекаи?
– Так точно, господин главный комиссар. Наша Зейнеп умница – всю нужную информацию она вынесла в отдельную таблицу. За сегодня постараюсь управиться.
– Прекрасно. – Я повернулся к девушке. – А мы с тобой встретимся с близкими Акифа Сойкырана, может быть, им тоже есть что рассказать.
Зейнеп вздохнула.
– У Акифа Сойкырана нет родственников, господин комиссар, он вырос в приюте.
Это обстоятельство сразу привлекло внимание Али, который сам был из детского дома.
– А что за приют? Стамбульский какой-то?
Тоном отличницы, идеально выполнившей домашнее задание, Зейнеп ответила:
– Нет, в Чанаккале [13]. Приют закрылся десять лет назад, но нам повезло: его бывший начальник, Хиджаби-бей, сейчас на пенсии и живет в Стамбуле, в районе Зейтинбурну[14]. Мы с ним вчера разговаривали по телефону – он сразу вспомнил Акифа. Расстроился, когда узнал, что тот мертв, но выразил готовность нам помочь.
– Отлично, это то, что нам надо! – Я показал на погачи, оставшиеся в пакете. – Давайте доедайте, а я пока пойду к начальству, пусть расставят людей у детских садов.
8
Каждый мой воспитанник – чистое золото
Не так уж давно – всего-то лет двадцать назад – район Зейтинбурну, застроенный одноэтажными геджеконду [15], был пусть и бедным, но довольно приятным зеленым уголком города. Но теперь от цветов и деревьев не осталось и следа – друг за другом громоздились уродливые, почти неотличимые бетонные здания, выстроенные на деньги муниципалитета. Бывший директор детского дома, в котором вырос Акиф, жил на пятом этаже. Лифт не работал, и нам пришлось подниматься по узкой лестнице. Перед дверями квартир была выставлена обувь, слышались детские голоса, кто-то готовил еду, и ее тяжелый запах был невыносим при такой жаре. Люди, живущие здесь, так и не смогли стать в полной мере стамбульцами – они несли на себе печать родной анатолийской[16]деревни, немало, впрочем, не стесняясь этого. Их основной задачей было просто выжить в бетонных джунглях, и с этим они замечательно справлялись.
Хиджаби-бей, казалось, сидел под дверью и ждал нас – стоило нам позвонить в звонок, как он мгновенно открыл. Несмотря на душную жару, он был при параде – галстук темно-кофейного цвета, горчичная рубашка и коричневый официальный костюм. Очевидно, бывший директор придавал большое значение нашей встрече. Большие черные глаза светились легким стеснением.
Заминка продлилась недолго, на тонких губах Хиджаби-бея появилась широкая улыбка, лицо просветлело:
– Зейнеп-ханым, не так ли? А вы, должно быть, главный комиссар Невзат? – Он отошел в сторону, пропуская нас. – Прошу, заходите. Добро пожаловать!
Зейнеп, а следом за ней и я просочились в коридор. Чистая квартирка была обставлена пусть и дешевой, но довольно симпатичной мебелью. Кроме хозяина, никого не было, и Зейнеп опередила мой вопрос:
– Вы живете один?
Хиджаби-бей погрустнел.
– Да, в полном одиночестве. С браком не получилось у меня, дорогая Зейнеп-ханым. Когда по долгу службы постоянно переезжаешь из города в город, крепкие отношения не складываются. – Он улыбнулся мне. – Не скажу, что я не пытался. Пытался, и не один раз, но судьба распорядилась иначе. А сейчас я уже слишком стар. Не удивляйтесь так, Зейнеп-ханым, в этом году мне исполнилось уже шестьдесят пять. Какой из меня кавалер в таком возрасте?
Он был слишком придирчив к себе. На вид Хиджаби-бею было не больше пятидесяти; он был радушен и, очевидно, мог поддержать любую беседу. Он чем-то напоминал старых актеров из фильмов Йешильчама [17]– седые виски, потемневшая от долгого нахождения на солнце кожа, загадочные черные глаза под четкой линией бровей. Драматического шарма добавлял глубокий шрам на левой щеке. Женщинам обычно нравится такой типаж. А у дам постарше такие мужчины вызывают приятную ностальгию по минувшим временам. Но какое нам дело до его отношений с женщинами, мы не за тем пришли.
Хозяин показал на зеленый диван рядом с чугунной печкойбуржуйкой:
– Пожалуйста, присаживайтесь.
Заметив, что печка привлекла мое внимание, он с улыбкой пояснил:
– Семейное наследие… Много у меня воспоминаний с ней связано, поэтому так ее нигде и не оставил – все время возил за собой. Здесь вообще-то есть газовое отопление, но, сами видите, привез, установил, никак не могу отказаться от единственной оставшейся от отца вещи.
– Понимаю, Хиджаби-бей, – поддержал его я, – мне тоже тяжело расставаться с памятными вещами.
Мы с Зейнеп уселись на диван. Сидеть было не очень удобно, но я откинулся на спинку, и стало получше. А Зейнеп, хотя и не спала всю ночь, кажется, была всем довольна.
Я не стал тянуть резину:
– Спасибо большое за то, что согласились поговорить, Хиджаби-бей. Как вам сообщила по телефону Зейнеп, мы занимаемся расследованием убийства Акифа Сойкырана.
На его лице отразилась непритворная грусть.
– В это сложно поверить. Когда я услышал, меня прямо затрясло. – Он не смог продолжить, так как по щекам покатились слезы. – Прошу прощения, извините. – Хиджаби-бей вытащил из кармана платок, и по комнате распространился легкий запах парфюма. – Стоит только подумать – сразу не по себе. – Он вытер глаза, аккуратно сложил платок и вновь положил в карман. – Акиф был хороший, добрый парень… Спокойный, ни с кем не ссорился, не хулиганил. Кто же такое сделал с беднягой?
«Он что, не знает, что Акиф был педофилом?» – подумал я и спросил:
– А как вы с ним познакомились? – Было очевидно, что, если начать с подноготной бывшего ученика, Хиджаби-бей сразу уйдет в глухую защиту. Или даже скроет что-то, что знает. – Акиф, должно быть, попал к вам в приют совсем малышом?
Глаза мужчины затуманились:
– Да, он был маленьким, девять лет. Добрый и очень умный ребенок. Его родители погибли в аварии. В Эзине [18]жили два его дяди. Но они жили бедно, на своих детей денег еле хватало. Старший из них и привез Акифа в приют. Кажется, его звали Зюхтю. А младшего я ни разу не видел. Зюхтю в первый год еще приезжал, а потом перестал. Да так всегда и случается, – он глубоко вздохнул. – Для приютских детей я был и матерью, и отцом…
– А сколько Акиф пробыл в приюте? – спросил я.
– До окончания старшей школы, – не задумываясь, ответил Хиджаби-бей. – На второй год он ни разу не оставался, и аттестат у него приличный. Я, кажется, говорил уже, что он был очень умным и прилежным. Писал неплохие рассказы. Я думал, он станет писателем. У нас тогда был один преподаватель литературы, Талат-бей… Да, Талат Кызылчай. Они очень хорошо ладили друг с другом. У Талата были две дочки, но он относился к Акифу как к собственному ребенку: дарил книжки, ручки, всякое такое. А на праздники даже приносил ему одежду и обувь.
Мы с Зейнеп переглянулись – нас посетила одна и та же нехорошая мысль.
– А Акиф тоже любил учителя? – осторожно спросила моя подчиненная.
Информация об излишне щедром внимании со стороны Талат-бея внушала подозрение, и в детстве Акиф вполне мог стать жертвой изнасилования. Но Хиджаби-бей был спокоен.
– Конечно, любил. – На его губах играла невиннейшая улыбка. – Как же он мог не любить? Кроме меня, Акифом так тесно занимался только Талат-бей. Очень хороший был человек. Могу смело сказать – один из лучших учителей, которых я знал. Умер, правда, ужасно. Представьте, такого доброго, чудесного человека зарезала собственная жена! Говорят, ревновала к ученикам. Видимо, не все в порядке с головой было. Ее потом поместили в сумасшедший дом. А что с дочками стало, я не знаю.
– Хорошо, – снова перебил я его, – до выпуска из старшей школы Акиф жил в вашем приюте. А потом вы с ним оставались на связи?
По взгляду показалось, что он даже обиделся:
– Бог с вами, Невзат-бей, как же нам не быть на связи? Я что, похож на человека, который забывает о своих воспитанниках, как только они выходят во взрослую жизнь?
Он показал на окрашенную в бежевый цвет стену. В рамках понемногу выцветали фотографии. Люди на них были запечатлены на выпускных, на свадьбах, а один юноша даже держал на руках новорожденного ребенка.
– Все это мои дети. А их дети – мои внуки. Я со всеми состою в переписке, созваниваюсь. Сейчас еще появился Интернет, меня просят через него писать, но я все никак не могу освоить.
– А Акиф Сойкыран, – пришлось уточнить, – с ним вы были на связи?
Его лицо потемнело.
– Да, мы с ним общались. Последний раз два месяца назад. С ним в один год выпускался парень по имени Семих, и Акиф собирал деньги ему на свадьбу. Мы вырастили очень порядочных ребят. Они всегда друг другу помогают.
Зейнеп не смогла больше сдерживаться:
– Если вы считаете, что так хорошо знаете Акифа, от вас не должен был ускользнуть тот факт, что он был педофилом.
Брови Хиджаби-бея взлетели, на лице отразилось сначала удивление, а потом и гнев:
– Как?! Как?! Что вы такое говорите, Зейнеп-ханым?!
Но моя коллега не собиралась идти на попятную:
– Я говорю вам, что Акиф Сойкыран, о высоких качествах которого вы сейчас рассказывали, был человеком с тяжелым психическим отклонением. Он был педофилом. К детям приставал. Его даже судили за это. Он в тюрьме сидел. Вы это не слышали, нет?
Лицо хозяина квартиры приобрело мертвенно-бледный цвет.
– Как?.. Нет-нет, здесь какая-то ошибка. Я слышу об этом первый раз от вас. – Он запаниковал. – Просто имена одинаковые. Это другой Акиф Сойкыран. Мой мальчик такого не совершил бы!
Хиджаби-бей произнес это совершенно искренне, но слова явно расходились с реальностью. Либо он преувеличивал, когда говорил, что поддерживает тесный контакт со всеми своими учениками, либо обманывал нас.
– К сожалению, ошибки здесь нет, Хиджаби-бей, – мой голос звучал холодно. – Убитый Акиф Сойкыран воспитывался в вашем приюте. И он на самом деле был педофилом. Вероятно, из-за этого он и был убит.
Черные глаза широко открылись от удивления, но я был не в том настроении, чтобы ждать, пока он придет в себя:
– К сожалению, дело обстоит именно так. И я хочу у вас узнать, не было ли у Акифа в детстве или ранней юности жалоб по этому вопросу? Приставания или что-то в этом роде? Например, Талат-бей… Вы утверждаете, что он был хорошим учителем, я и не собираюсь его в чем-то обвинять. Но поймите, нам надо со всем разобраться, в том числе и для того, чтобы найти убийцу Акифа.
Хиджаби-бей крепко сжал колени и возмущенно замахал у нас перед носом указательным пальцем:
– Вы ошибаетесь! Все, что вы говорите, неправда. Акиф совсем не такой, и Талат-бей не такой! – У него затряслась челюсть. – Такого… такого просто не могло произойти в моем приюте! Каждый мой воспитанник – чистое золото.
Прежний Хиджаби-бей, гостеприимный и вежливый, пропал, теперь на его месте сидел готовый броситься в драку старик. Он еще больше повысил голос:
– Невзат-бей, вы все неправильно представляете! Вы возводите напраслину на Акифа! Никто из тех, кого я воспитал, не мог совершить такую мерзость. Нет, господин комиссар, никто вам не поверит.
Без всяких сомнений, директор приюта был хорошим и добрым человеком и ждал того же от воспитанников. Но он жил в каком-то своем фантазийном мире. Я прекрасно знаю людей такого типа. Они всегда стремятся игнорировать все плохое, что их окружает. Считая, что все остальные от рождения так же добры, как и они сами, такие люди не верят, что в мире может произойти хоть малейшая несправедливость. И хотя жизнь постоянно показывает им свое истинное лицо, они не в силах отказаться от своего оголтелого оптимизма.
– То есть, Хиджаби-бей, – вступила Зейнеп, – дети в вашем приюте никогда не подвергались сексуальным домогательствам?
В его глазах загорелась ненависть.
– Да как вы можете такие вопросы задавать? – вскричал он. – Как только наглости хватает?
Казалось, он сейчас бросится на Зейнеп.
– Успокойтесь! – вмешался я. – Хиджаби-бей, пожалуйста, успокойтесь. Вы разговариваете с женщиной. На женщин кричать нельзя. Такое поведение совсем не соответствует вашему статусу.
Он явно не ожидал от меня такой реакции.
– Но она же открыто обвиняет… Она упрекает… Инкриминирует! – Хозяин квартиры вновь повернулся к Зейнеп. – Нет, уважаемая, при мне в приюте такой гадости не происходило. Если не верите, можете сходить в центральное управление детских приютов, там собраны все фиксировавшиеся жалобы. – Словно в поисках какого-то выхода, он начал оглядываться по сторонам. – И… И прошу меня извинить, но я больше не хочу отвечать на ваши вопросы. Пожалуйста, уходите из моего дома. Оба… Наш разговор окончен. Пожалуйста, оставьте меня одного.
9
Похоронами занимается Дудка Исмаил
Влажная жара, о существовании которой удалось позабыть, пока мы сидели у Хиджаби-бея, вновь обрушилась на нас, стоило выйти из дома. Слава Аллаху, я догадался припарковать свой драндулет в тени. Зейнеп села впереди, но была очень тихая и будто чем-то обиженная. Видимо, ее сильно задела грубость хозяина квартиры, да и бессонная ночь стоила нервов. Пока мы спускались по лестнице, с ее губ и слова не соскользнуло. Да и сейчас, пока я пытался завести машину, она все так же безмолвно наблюдала за двумя девочками и мальчиком, резвившимися в небольшом саду.
Только я собрался сказать ей, чтобы она не принимала близко к сердцу случившееся, как зазвонил телефон. Не было никаких сомнений, кто это мог быть.
– Да, Али, слушаю, – тихо произнес я в трубку.
Апатию Зейнеп как рукой сняло. Я притворился, что не заметил улыбки, появившейся на губах у нашей темноволосой Джульетты, и сосредоточился на том, что говорил ее Ромео.
– Прощание с покойным состоится завтра во время полуденного намаза. Место проведения – мечеть Михримах-султан. Вскрытие выполнено, Зейнеп может забрать отчет.
Это было не особо важно, но я все же не смог не уточнить:
– Церемонию прощания устраивает муниципалитет? У покойного Акифа родных и близких нет…
– Не совсем так, комиссар. Похоронами занимается Дудка Исмаил.
Ничего себе, такого я не ожидал.
– Тот самый Дудка Исмаил? Этот поганец?
– Именно он, господин комиссар. Его люди с самого утра ошиваются у ворот морга…
Дудка Исмаил был главарем мафиозной группировки, которая терроризировала округу на протяжении последних лет. Я знал, что он занимается рэкетом, рейдерскими захватами, участвует в подставных тендерах и прочих незаконных делах. Дудка также был замешан в потасовке в баре в Кючукчекмедже [19], в ходе которой трое были убиты. Его бесчисленное количество раз арестовывали, но всякий раз выпускали на свободу, потому что подельники брали всю вину на себя. После того случая в Кючукчекмедже я его допрашивал. Он был хладнокровным мерзавцем, но никогда не нарушал установленные для самого себя правила. На допросе он держался прямо и спокойно, не юлил. Вряд ли для него допустимо вести дела с педофилом.
– Что может быть общего у этого психа с нашей жертвой?
– Не знаю, господин комиссар, я тоже сильно удивился, когда услышал. Возможно, Акиф был в его банде?
Тут же перед глазами всплыло лицо Акифа, еще молодого, каким я его увидел в магазине. Нет, он был не из тех, кто вступил бы в банду. У этой размазни храбрости хватало только на то, чтобы приставать к беззащитным маленьким детям.
– Не думаю, Али.
Впрочем, стоило мне возразить своему подчиненному, тут же в душе возникли сомнения.
– Хотя быть уверенным до конца тут сложно… Возможно, ты и прав, возможно, он был как-то связан с бандитами.
В голосе Али прорезались нотки азарта:
– А хотите, я прямо сейчас задержу Дудку, и проведем ему допрос с пристрастием?
Я не сомневался, что он может так сделать. Плевать на последствия, возьмет бандита за шкирку и приволочет в участок. Но стал бы тот говорить правду?
– Не надо, Али. Давай немного подождем. Поговорим с ним завтра на похоронах. Ты что-то еще успел накопать? Получилось собрать какую-нибудь информацию по жертвам Слепого Кота?
– Пока я успел поговорить с отцом одного из убитых, Камилем Чотуком. Его сына, Харуна Чотука, убили в январе двенадцатого года. Камиль очень религиозный, очень порядочный человек. Ну или просто выглядит таким. Конечно, события пятилетней давности его сильно потрясли. Даже сейчас, когда мы с ним разговаривали, его прямо передергивало. Причем старика больше всего задевает не то, что его сына убили, а то, что все помнят Харуна как педофила.
Знаете, он не пытался обелить сына. О том, что Харун пристает к детям, он, конечно, подозревал, но никак не смог на него повлиять. Никаких предположений по поводу убийцы у него нет. Да ему это и не важно. Старика больше занимает, что там творится с его сыном в загробном мире. Все твердил и твердил: «Надеюсь, он искупил свои грехи. Надеюсь, Всемогущий его простил». Мне показалось, он даже рад, что Харуна убили. Ведь говорят, что если кто-то понесет наказание за свои проступки при жизни, то в ином мире ему удастся избежать ада. Короче говоря, господин комиссар, про убийцу – ничего, а вот насчет господина Зекаи Камиль-бей кое-что интересное выдал. Вы были правы, наш пенсионер продолжает вести расследование. Несколько месяцев назад он навещал старика. И даже не упомянул при этом, что теперь находится в отставке…
Этого я и ждал.
– А о чем спрашивал Зекаи?
– Да то же самое, о чем и я: были ли у Харуна враги, получал ли он при жизни угрозы, есть ли какие-то догадки о личности убийцы… Камиль-бей на все ответил отрицательно, и, с его слов, Зекаи явно занервничал. Предупредил, чтобы старик от него ничего не скрывал, потому что только он, Зекаи, может найти убийцу Харуна. А уходя, Зекаи оставил свой номер на случай, если старик что-то вспомнит.
Все ровно так, как я и думал: Зекаи не может расслабиться, пока не закроет последнее дело. Чтобы обрести покой, ему нужно поймать Слепого Кота. Бывшего коллегу я не осуждал, скорее, хорошо его понимал. Единственная проблема заключалась в том, что он не захотел сотрудничать с нами. Это могло негативно повлиять на ход расследования… Возможно, если я уличу Зекаи в том, что он ведет несанкционированное расследование, это вынудит его объединиться с нами в одну команду. Конечно, это тоже противоречит всем правилам, но, если мы поймаем убийцу, начальству будет уже все равно.
– Али, дорогой, я все понял, – сказал я подчиненному. – Ты пока продолжай опрашивать родственников жертв, а мы съездим домой к Акифу. Ближе к вечеру встретимся.
Дав отбой, я наткнулся на встревоженный взгляд Зейнеп. Она слегка приоткрыла дверцу, чтобы проветрить машину. Но это не помогало – по ее лбу крупными каплями стекал пот.
– И мы станем такими же? – спросила она.
Я не совсем понял, о чем она говорит.
– Какими – такими?
– Такими, как Зекаи… Он все еще расследует дело Слепого Кота, я правильно поняла?
Пусть она и не слышала, что говорил Али, но достроила все правильно. Убирая в карман телефон, я кивнул:
– Да, наш Грейхаунд все еще идет по следу Слепого Кота. И, видимо, пока не поймает его, не успокоится. Боюсь, что, действуя параллельно, он может помешать нашему расследованию.
– Но я хотела спросить о другом, господин комиссар. Неужели работа значит для него так много?
С моих губ сорвался смешок:
– О Зейнеп, тут дело не в работе, а в том, что он не способен провести границу между работой и жизнью. Для Зекаи между тем и другим стоит знак равенства, и, кажется, ни разу за годы карьеры он об этом не пожалел. Он действительно не может просто так все бросить и уйти.
– И мы будем такими же? – снова спросила она, но теперь в ее голосе было куда больше грусти. Сложно было понять, то ли она жалеет Зекаи, то ли ее пугают перспективы Али, ее жених тоже работал в полиции; больше того – он был по-настоящему увлеченным своим делом. В таком случае, насколько разумным было вообще выходить за него замуж, заводить детей? А возможно, Зейнеп переживала, что и сама может уподобиться Зекаи: утратить адекватность, гоняясь за убийцами.
Я попробовал успокоить ее, сомневаясь в собственной искренности, ведь и во мне было много от Зекаи.
– Честно сказать, я не знаю, Зейнеп. Но все же это не самый плохой подход. Куда лучше, чем у многих наших коллег, которые делают свою работу, просто чтобы от них отстали. Люди, которые увлечены, которые всей душой верят в то, чем занимаются, делают этот мир лучше. И Зекаи такой. Но не волнуйся, он в итоге поймет, что нет смысла с нами соревноваться. Придет и все нам расскажет.
10
Нет у них ни души, ни совести. Это подонки, одержимые собственными страстями
Акиф жил в Эюпе [20], на цокольном этаже старого кирпичного дома. Дом давно уже отслужил свой срок, и ему не помог бы даже хороший ремонт. Улица была вымощена белым камнем, солнце, отражавшееся в нем, слепило глаза. За рассохшейся деревянной дверью нас встретил устоявшийся запах плесени, знакомый каждому, кто жил в Стамбуле в прибрежных районах. Но черт с ним, с запахом, зато после адской жары мы наконец-то оказались в прохладе.
В глазах Зейнеп, когда мы зашли в подъезд, появился интерес – видимо, ей не часто приходилось бывать в таких местах. На стенах не было ни следа побелки или краски – только надписи, сделанные хулиганами. Стоило нам ступить на истертые ступеньки, как снизу донесся голос, заставивший нас вздрогнуть. Согласно ориентировке, в цоколе была только одна квартира, в которой жил Акиф Сойкыран, один. Зейнеп с недоумением посмотрела на меня, а я потянулся к оружию и продолжил спускаться. Добравшись до двери, мы замерли: она была приоткрыта. Держа руку на кобуре, я толкнул створку.