Ласточкин крик
– А игрушку оставил? – не сдержался он.
Я кивнул:
– Да, куклу Барби… Часть правого уха тоже отрезал…
Расслабленность человека на заслуженном отдыхе куда-то пропала – передо мной снова был бравый комиссар, загоревшийся азартом расследования. И что-то сильно его смущало, какой-то вопрос крутился у него в голове.
– А какой сейчас у нас месяц? Май? – спросил он будто у себя самого.
– Июнь, – поправил я. – Сегодня второе июня.
– Второе июня… – задумчиво повторил Зекаи. – В двенадцатом году он тоже совершил убийство второго июня. – Его глаза радостно просияли. – Да, по всему, Слепой Кот и правда вернулся.
Дувший с моря ветерок неожиданно прекратился, и мне стало тяжело дышать на жаре.
– Точно он?
Зекаи на секунду задумался, но вместо того, чтобы ответить, задал вопрос:
– А где вы нашли тело?
Расстегивая воротник, я сказал:
– В Касымпаше, на детской площадке сквера.
Вперившись в меня глазами, бывший полицейский утвердительно кивнул:
– Под горкой, в песке!
У меня не получилось сдержать удивления:
– Откуда ты знаешь?
Он скривился, будто вспомнил о чем-то неприятном:
– Ровно пять лет назад, второго июня, на детской площадке был обнаружен труп. Тот, кого убили, будто скатился с горки, а встать не смог. Ноги так и остались на песке, а под ними лежала кукла Барби в розовом платье.
Расследование становилось все интереснее и интереснее.
– Тогда тело тоже нашли в Касымпаше?
– Нет, в сквере в Джихангире [8]… – толстяк хитро улыбнулся. – Слепой Кот не стал бы так рисковать. Он никогда не отмечался где-то по второму разу. Каждое из двенадцати убийств было совершено в новом месте – сомневаюсь, что сейчас он изменил своей привычке.
Это было сказано с таким видом, словно он восхищался преступником.
– Но он все же не изменяет своему ритуалу – по крайней мере, места похожи.
Зекаи стал медленно и степенно, словно говорил о хорошо знакомом ему человеке, разъяснять:
– Для всех серийных убийц ритуал очень важен, и наш Слепой Кот не исключение. Это ведь как визитная карточка или автограф – от такого не отказаться. Если случится еще одно убийство, то труп будет найден рядом с детским садом, – он на секунду задумался, – четвертого числа, да. Ты понял? Если будет новая жертва, то вы найдете ее четвертого числа во дворе детского сада, потому что пять лет назад он поступил ровно так же. Труп был оставлен во дворе детского сада в Фирузага [9].
Тысяча чертей! Ни мне, ни моим подчиненным и в голову не пришло подробнее приглядеться к архивному делу. Не буду кривить душой – это была ценнейшая информация, но я не мог показать Зекаи, что мы упустили такие детали.
– Да, мы тоже так подумали. Мы, конечно, возьмем четвертого числа все сады под особое наблюдение, но вдруг он никого не убьет?
Зекаи возбужденно заморгал.
– Убьет, Невзат, иначе никак! Он просто обязан убить, чтобы цепочка не прервалась, но…
Его взгляд остановился на мне.
– Что – «но»? – спросил я.
Старик недовольно откинулся на стуле.
– Есть одна неувязка… – Он словно перелистывал гроссбух, упрятанный глубоко в его памяти. – Да, Невзат, есть тут неувязочка. Дело в том, что свое первое убийство Слепой Кот совершил в январе. Не второго июня, а первого января. И если он снова начал…
– То он бы начал с первого января, – закончил я за него.
– Верно, – вздохнул Зекаи. – Если во всем остальном он в точности повторил ритуал, то с чего бы ему менять время?
– Может, он был в отъезде, – предположил я, – или в тюрьме, потому и не смог в январе.
Зекаи посмотрел на меня так, будто я совсем ничего не понимаю.
– Нет, он бы выждал еще год – я хорошо его знаю, ему хватило бы терпения. – Он снова вздохнул. – Нет, Невзат, Слепой Кот не разорвал бы цепочку.
Старик был прав, но я все равно почувствовал потребность возразить:
– Хорошо, но если на то пошло, он психопат и безумец. И вполне мог поступить нелогично. Взял да отступил от правил.
Зекаи был готов сорваться на меня:
– Не может такого быть! Он никогда не изменит алгоритм. Пойми, для него это как религиозный обряд! Для серийного убийцы нет никаких правил, кроме тех, которые он сам для себя установил, а Слепой Кот из тех, кто фанатично следует своему ритуалу. Именно поэтому мы его так и не поймали – он никогда не изменяет установленному порядку, никогда не спешит и никогда не делает ошибок. Он со всем тщанием выбирает потенциальных жертв, предельно хладнокровно их убивает, с фанатизмом художника выстраивает мизансцену на месте преступления и не оставляет ни единой улики.
В словах отставного полицейского чувствовалась боль – так говорят о тех, кого не получается забыть: о любимых, разбивших сердце, о родственниках, с которыми разорвались отношения, о друзьях-предателях… В этот самый момент до меня дошло, что единственным делом, которое он не довел до конца в своей профессиональной карьере, было дело этого серийного убийцы.
– Да, Зекаи, я знаю, насколько Слепой Кот профессионален, – проговорил я спокойно, – мне приносили досье. Ты прав – зацепиться не за что. Именно поэтому я и пришел сюда. Лучше тебя никто его не знает. Я надеялся, что у тебя есть какие-то догадки – что-то, что не отражено в досье.
Зекаи опустил глаза – кажется, я попал в точку, но он стал отнекиваться:
– Нет, Невзат, клянусь, я знаю ровно столько, сколько знаешь ты. Я бы очень хотел тебе помочь, но все, что я раскопал, ты и так уже прочитал.
Он явно врал и, как обычно делают в таких случаях, стал лить воду.
– Слепой Кот – виртуоз. Честно сказать, я даже подозревал, что он работает в полиции. Не оставить никаких улик – ни следов от ботинок, ни отпечатка пальца, ни волоска, ни плевка, ни капли пота, – для этого надо хорошо знать, что и как мы обычно ищем. И ни одного свидетеля, притом что трупы находили на открытых пространствах.
– Возможно, у него есть сообщник, – предположил я.
Было видно, что он сам над этим много думал.
– Нет, сообщника у него нет. Слепой Кот действует в одиночку – будь там двое, вероятность допустить промах возросла бы кратно. Сам знаешь: чем больше людей задействовано в преступлении, тем больше улик остается. Нет, Невзат, он работает в одиночку и очень профессионально.
– А что, если его сообщник так же хорош? – начал я, но Зекаи сразу отмел это:
– Не может у него быть никакого сообщника! У того, кто расправляется с педофилами, в прошлом должна быть куча тяжелых травм, и рассказывать о них он никому не будет. Нет, я абсолютно уверен, Слепой Кот работает в одиночку. Он, конечно, пользуется машиной, но машину тоже никто не видел, мы не знаем ни цвета, ни марки. Перед нами очень умный убийца и очень ловкий.
Его голос звучал так пессимистично, что мне стало не по себе.
– И что же тогда делать? Не искать его?
Нацепив фальшивую улыбку, Зекаи попытался меня приободрить:
– Искать, конечно. Но нужно запастись терпением. Тебе, Невзат, нужно подождать – затаись ненадолго, посмотри, что произойдет.
Мой ответ прозвучал резче, чем я планировал:
– То есть нам сидеть и ждать, пока он еще кого-то убьет?
Толстяк пожал плечами:
– Не сомневаюсь, ты сделаешь все как нужно: устроишь засаду перед детскими садами и будешь ждать. – Он поднял руки, будто показывая, что сдается. – Я знаю, ждать – сложнее всего, но другого выхода нет. Нужно подождать, когда Слепой Кот снова кого-то убьет, а мы найдем труп в выбранном им месте, – короче, когда он сделает все, согласно своему ритуалу. Кто знает, возможно, он где-то проколется. Других способов я не вижу. Может, тебе больше повезет, ведь я так и не поймал его…
Поймать он его не поймал, но какая-то не отмеченная в досье информация у него имелась – я был в этом уверен, чувствовал всем нутром. Плохо было, что он не захотел делиться. И тут же я подумал: это оттого, что мой коллега, так и не закрыв дело, все еще шел по следу Слепого Кота. Да, у него не было на это полномочий, но для Зекаи ловить преступников было не просто работой, а смыслом жизни.
Пока в голове проносились эти мысли, в саду появилась Джелиле-ханым с двумя запотевшими стаканами холодного лимонада на подносе.
– Пейте на здоровье!
Глоток янтарной жидкости с ароматом мяты оставил в моем пересохшем горле ощущение сладковатой свежести. Когда я опустил стакан на стол, хозяйка дома спросила:
– Как дела у Евгении-ханым? Надеюсь, все в порядке? – Они с Зекаи были в гостях в Татавле и очень полюбили Евгению.
Сделав еще один глоток, я ответил:
– Спасибо, Джелиле-ханым, у нее все отлично. – И в этот момент решил схитрить: – Когда Евгения услышала, что я к вам собираюсь, она велела обязательно позвать вас в гости. Так что ждем вас.
Отставной полицейский недовольно покосился на а Джелиле-ханым воскликнула:
– Конечно, придем! Как замечательно! Сколько мы уже никуда не выбирались. – Она толкнула локтем мужа. – Правда, дорогой? Мы же сходим?
– Конечно, конечно. – На его лице засияла фальшивая улыбка, а в голосе слышалась не менее фальшивая искренность. – Если Евгения-ханым зовет, как нам не прийти?
6
Бередить старые раны не следует
Стоило мне припарковать свой драндулет, как послышалась собачья перебранка. Из окна было видно, как наш Бахтияр гонит прочь трех чужих псов. Один из них, светлошерстый, довольно большой, вдруг поднялся на задние лапы, но наш буян завалил его на спину. И уже оскалился, чтобы вцепиться в глотку. Я поспешил выскочить из машины.
– Фу! Прекрати, Бахтияр, фу!
Он сначала не понял, кто осмелился помешать, и повернулся ко мне, злобно скаля зубы.
– Бахтияр! – закричал я. – Что ты такое делаешь, черт тебя дери?
Узнав меня, пес замер в нерешительности, но продолжал недовольно рычать.
– Бессовестный! Чего на меня зубы скалишь!
Рычание сменилось глухим ворчанием, и светлошерстый пес, сообразив, какое счастье ему привалило, тут же выскочил из-под лап Бахтияра. Наш Цербер, гроза квартала, собрался было броситься за ним вслед, но я его снова осадил:
– Бахтияр, фу, сидеть!
Он в нерешительности посмотрел на меня, потом вслед улепетывавшему сопернику, но все же команды послушался, поджал хвост и, слегка взвинченный, направился ко мне.
– Правильно, молодец, разве можно с таким остервенением бросаться на других собак?
Пес посмотрел на меня так, будто хотел что-то сказать, но, видно, понял, что я его не пойму, и потрусил в сторону миски, где лежали здоровенные кости.
– Вы не правы, господин главный комиссар, – я повернул голову и обнаружил Арифа-усту[10], глядевшего на меня с упреком, – Бахтияр не виноват, это другие собаки к нему пристали. Я видел, как все началось, – он просто защищался.
– Вот как? – только и получилось вымолвить. – А я-то подумал…
Я перевел взгляд на несправедливо обруганного Бахтияра – тот спокойно грыз кость.
– Все равно, не вмешайся я, он бы убил другую собаку, – захотелось мне оправдаться перед соседом.
Ариф-уста, владелец небольшого кафе, был честным человеком и всегда говорил прямо.
– Скорее уж те три пса разорвали бы в клочья Бахтияра. Бедняга грыз себе спокойно кости, которые я ему принес, и тут налетела эта троица. Они будто взбесились! – Ариф посмотрел в переулок, где исчез один из псов. – Совсем уж винить их грешно: наверняка голодные были. Но драку начали именно они, а наш просто защищался. Испугайся он, его бы на месте и загрызли. Да вы лучше меня знаете, комиссар, насколько жесток этот мир. Среди людей то же самое. Если молчать и не сопротивляться, тебя быстро сломают.
Я не знал, что сказать, но Ариф-уста и не ждал ответа.
– Ладно, мне пора, хорошего вечера.
Не успел я пробормотать что-то в том же духе, как Ариф, уже собравшийся уходить, вдруг остановился и вновь повернулся ко мне:
– Послушайте, комиссар, я тут приготовил кое-что вкусненькое. И немного острое, как вы любите. У вас ведь дома нет ничего, здесь почти не бываете, так приходите, вместе поедим. Сейчас я джаджик [11]быстренько соображу. – Это было дружеское предложение поужинать, типичное для него.
– Спасибо, Ариф-уста, но у меня есть немного бамии [12]. Лучше ты ко мне приходи, ее на двоих хватит. Еще есть дыня, сыр на закуску, да и парочку стаканчиков можно пропустить.
Он улыбнулся, показав пожелтевшие от курения зубы:
– Может быть, в другой раз, комиссар. Мне еще заготовки на завтра делать. Хорошо вам вечер провести.
Ариф удалился, а я присел рядом с любимцем нашего квартала.
– Не обижайся, Бахтияр, – сказал ему мягко, – не обижайся, дружок. Я просто все неправильно понял. Но в любом случае я бы никогда не дал тебе убить другую собаку.
В карих глазах не видно было ни обиды, ни упрека. Он словно хотел сказать: «Ну чего ты! Не такое уж и большое дело!»
Я оставил пса грызть кость и отправился домой. Стоило открыть дверь, как меня встретила знакомая прохлада. Несмотря на вечер, улица была раскалена, и эта прохлада, по идее, должна была радовать, но нет – меня снова охватила тоска… В этом доме после гибели жены и дочери пустота была незаполняемой, а моя рана за все эти годы так и не затянулась.
Конечно, я не всегда был погружен в тоску – какой бы большой ни была боль, человек со временем привыкает к ней, перестает обращать внимание. Раньше я думал, что это голословное утверждение, но потом убедился – так и есть. Я ничего не забыл – не мог позволить себе забыть, – но детали постепенно стирались: уходили цвета и запахи, исчезали голоса. Иногда я пытался вспомнить лица жены и дочери, но не получалось – они не появлялись, как бы я ни старался. В итоге мне приходилось снова пересматривать фотографии. Я злился на себя, не понимая, почему так происходит. Винил себя за это, но ничего не помогало – воспоминания таяли…
Однако сегодня… После того как я увидел в сквере такую же куклу, какая была у Айсун, после того как понял, кто убит, находиться в доме, который весь дышал прежней жизнью, было невыносимо. Я действительно редко здесь появлялся – жил теперь в основном у Евгении. Она все время напоминала мне, что бередить старые раны не следует, и была права. И все же меня тянуло домой, а сегодня мне нужно было кое-что найти здесь. С утра мои подозрения чуть улеглись, но к вечеру тревога снова стала набирать обороты. Все-таки связано это убийство, совершенное с таким мастерством, со мной или нет?
Я решительно двинулся в сторону лестницы, ведущей в подвал. С тех пор как я спускался по ней, прошло так много времени, что каждый мой шаг отдавался протяжными вздохами ступенек.
Ключ хранился в маленьком ящике, висевшем сбоку от деревянной двери, этот ящичек я сам когда-то сделал. Опасаясь, как бы не заклинил замок, я вставил местами проржавевший ключ и осторожно повернул, потом еще раз и еще раз. Медленно толкнул дверь – и в нос ударил тяжелый влажный запах. Нашарил выключатель, и лампочка под потолком, несколько раз моргнув, зажглась. Никакого порядка тут не было – подвал напоминал склад: хаотично составленные друг на друга коробки, еще коробки – на стеллаже, пыльный граммофон на крышке гигантского сундука из орехового дерева, абажур и поеденный молью гигантский ковер. В одной из картонных коробок должны были храниться куклы Айсун – я так и не смог заставить себя выбросить или отдать хоть что-то из ее вещей. Одежда, игрушки, книги, сережки, кольца, часики моей дочки – все было разложено по коробкам и коробочкам. В других коробках лежали вещи Гюзиде. Когда-то это был их дом – Гюзиде и Айсун, и пусть физически моя жена и дочь уже были не со мной, их вещи, как я считал, должны были остаться в доме.
Коробки с вещами Айсун занимали три полки стоявшего у стены стеллажа. Они были подписаны – я сам написал, где что лежит, будто мы собирались куда-то переезжать и опасались запутаться в вещах. Сегодня я бы уже не смог так сделать, но в те страшные дни после смерти Айсун и Гюзиде я делал все возможное, чтобы увеличить количество боли, – мне хотелось сжечь себя в огне скорби, раствориться в гневе… Так я наказывал себя, пестовал чувство вины за то, что убийцы моих любимых девочек так и не были найдены.
На самом деле я ничего не помнил о том времени, ничего… Я принимал лекарства, которые глушили все чувства, но и без них я был оглушен. Думаю, я все забыл, потому что мне просто очень нужно было все забыть, и психика сама отключила вызывающие боль картины.
Перед тем как начать открывать коробки, я на секунду замер, чтобы собраться. Как же четко я всё расписал… «Игрушки Айсун»; чуть ниже – «Кухонный набор, модельки домов, лего». Нет, здесь Барби нет, она, должно быть, в коробке пониже. Да, вот она: «Куклы Айсун». Коробка была доверху набита – дочка очень любила кукол. У каждой было свое имя, своя история, каждая говорила своим голосом. Айсун болтала с ними, будто куклы – ее настоящие подружки. Скажет что-нибудь – и отвечает сама себе, изменив голосок. Сначала нас с Гюзиде это немного смущало. Потом, после консультации у психолога, мы успокоились: он убедил нас, что в дочкиных играх нет ничего страшного – просто у нее живое воображение.
Когда Айсун немного подросла, ее интерес к куклам поуменьшился, но ни одну из них из своей комнаты она не убрала.
Я вытащил коробку и снял с нее крышку. Каждая из этих кукол была для Айсун настоящим сокровищем, а сейчас пластиковые глаза смотрели на меня с упреком – «Почему о нас забыли?» Я почувствовал, как от подступающих слез перехватило дыхание – сдержаться получалось с трудом, – и начал медленно разбирать кукол в поисках Барби в розовом платье. Но ее среди всех этих блондинок, брюнеток, шатенок, рыжих, с длинными и короткими волосами, больших и маленьких, в разноцветных платьях красавиц не оказалось. Неужели я ошибся, неужели рядом с трупом действительно была кукла Айсун? Но разве такое возможно? Разве убийца мог проникнуть в мой дом, спуститься в подвал и найти в коробке игрушку? Нет-нет, это какая-то фантастика!
Как бы я ни старался сохранять спокойствие, сердце билось все чаще, на коже начал выступать пот. Перебирая кукол, я глубоко вдохнул и чуть не закашлялся от пыли. Пора было уходить. Уже ни во что не веря, я снова залез в коробку… Да вот же она! На самом дне, между ног большого лысого пупса!
Расслабившись, я взял Барби и внимательно осмотрел ее правую руку – так и есть, склеена. Это точно кукла Айсун. Я с радостью прижал ее к груди и не смог сдержать слез.
«Совпадение, – всхлипывал я, – просто совпадение».
7
Есть что-то такое, что Зекаи скрывает
Меня разбудило не само солнце, а принесенная им жара. Я проснулся весь в поту, постель промокла насквозь. Встал, поменял постельное белье и вновь растянулся на кровати, но теперь заснуть было невозможно, сколько ни ворочайся. Разгоряченное солнце било в окно, и я обливался потом. Было ясно, что сегодня будет еще жарче и еще тяжелее, с учетом влажности. Зря я не лег спать в комнате на первом этаже, где окно выходит на север. Теперь-то уже поздно туда перебираться, да и сна не было ни в одном глазу.
Я пошел в ванную и принял холодный душ – это немного освежило, потом побрился и оделся. Когда я уже собирался уходить, внезапно вспомнил, что забыл полить цветы. Мой взгляд упал на фотографию Гюзиде, и в голове прозвучало с ее интонацией: «Опять, Невзат!»
– Да, дорогая, снова забыл.
Подхватил графин и пошел за водой на кухню. На балконе рядком выстроились горшки с цветами, и фиалки уже начали вянуть.
– Ах, Невзат-Невзат! – произнес я вслух еще одну фразу, которую часто повторяла моя покойная жена, и стал поливать растения теплой водой. Сухая земля втягивала в себя влагу, как губка, – последний раз я был дома три дня назад. Фиалки вроде живы, но сколько уже можно – надо быть повнимательнее к ним. А геттарда неплохо справляется с жарой: на ней распустились мелкие белые цветки.
Закончив с поливом, я аккуратно собрал опавшие листики, почувствовал себя гораздо лучше и улыбнулся фотографии жены:
– Я все исправил, дорогая моя Гюзиде, теперь не засохнут.
Вернувшись в дом, взял со стола найденную в подвале куклу Айсун и вышел на улицу.
За дверью меня встретил слабый ветерок, впрочем, большой погоды он не делал – давила влажность. Огляделся по сторонам:
Бахтияра не было. Вероятно, побежал вниз, к Золотому Рогу, в надежде найти место попрохладнее. Пару раз я его уже там встречал, неподалеку от лодочного сарая рыбака Махмута. Там всегда был сквознячок, и, вероятно, пес решил освежиться.
Прыгнув в свою развалюху, я поехал в центр города. А на работе, не теряя впустую времени, направился в камеру хранения вещдоков. Это было глупо, признаю́, но я все еще не мог избавиться от сомнений. Почему-то мне казалось, что только непосредственное сравнение двух кукол избавит меня от подозрений, что это преступление может быть как-то связано со мной или с моей покойной дочерью.
Среди множества пакетов с уликами найти нужный не составило труда. Вот он – лежит на самом краю стола. Барби, очень похожая на ту, что я держал в руке, была запакована в прозрачный пластик и, как казалось, с болью смотрела на меня. Я положил обе игрушки рядом. И увидел, что они довольно сильно различаются: у куклы Айсун платье было ярко-розового цвета, почти красное, а у куклы, обнаруженной на месте преступления, оттенок холодный, близкий к голубому. Кроме того, найденная вчера кукла была на пару сантиметров длиннее. Теперь я мог быть уверен: убийца не оставлял мне никакого персонального послания. Как и говорила Зейнеп, это просто совпадение. Вновь вышедший на охоту Слепой Кот просто осуществил свой обычный ритуал, и поэтому на месте преступления появилась кукла. А я принял ее за Барби Айсун. Вот и все.
Выйдя из камеры хранения вещдоков, я увидел в другом конце коридора Али и Зейнеп, нырнувших в кабинет. Когда я там появился, оба сидели на столе и готовы были приняться за уничтожение принесенных с собой булочек-погачей, распространявших восхитительный аромат. Ребята сразу же вскочили на ноги.
– Не надо, сидите, сидите. Приятного аппетита!
Лицо Али засияло:
– Присоединяйтесь, господин старший главный комиссар, тут на всех хватит.
Румяные погачи в бумажном свертке словно сами просили, чтобы их съели.
– Эх, ну тогда и чайку надо, – сказал я, усевшись на стул.
Али с готовностью протянул свой стакан:
– Можете взять, а я за другим схожу. – Не дав мне возможности возразить, парень пулей вылетел в коридор.
– Вот уж спасибо, – улыбнулся я. – Скажи, Зейнеп, а что вы забыли таким ранним утром на работе?
Девушка вся подобралась.
– Мы всю ночь провели в сквере, господин комиссар. Искали пулю, которой была убита жертва, но так и не нашли. Вам может показаться, что я преувеличиваю, но мы действительно пропустили весь песок через сито…
То, что она сказала, было важно, ведь, найди они пулю, это означало бы, что убийство совершил кто-то другой. А раз все следы были подчищены, сомнения в том, что спустя пять лет вернулся Слепой Кот, сводились к минимуму.
– Значит, наш клиент не отступил от своего ритуала, – кивнул я.
Зейнеп моргнула красными от недосыпа глазами и произнесла:
– Похоже на то, но есть одно отличие.
– Какое же?
– Даты, господин комиссар, – ее голос, утратив хрипотцу невыспавшегося человека, зазвучал звонко. – Самое первое убийство Слепого Кота, то, что он совершил пять лет назад, по датам не совпадает с нынешним. Если бы он снова взялся за старое, мы бы обнаружили тело первого января.
Про себя я поаплодировал подчиненной: она сама нашла важное расхождение, на которое мне указал Зекаи.
– Именно так, – поддержал я ее, – даты не совпадают.
Девушка взяла из пакета самую аппетитную булочку и спросила:
– Так вы полагаете, господин комиссар, что убийца – Слепой Кот?
Я покрутил в руках булочку.
– Не знаю, Зейнеп. Убийство совершил человек с большими ментальными проблемами. Зекаи настаивает на том, что Слепой Кот никогда не изменит своему ритуалу, но может быть и по-другому.
Зейнеп потянулась за добавкой и поделилась своими размышлениями:
– Возможно, он так делает, чтобы нас запутать. Допустим, он склонен придерживаться ритуала, но он же не хочет, чтобы его поймали. А вдруг поэтому он поменял дату, когда начал снова убивать? Чтобы запутать следствие?
Я откусил от погачи еще кусочек, прожевал и сказал:
– Во всяком случае, второго июня, как и пять лет назад, он оставил жертву на детской площадке под горкой.
Зейнеп к своей булочке не прикоснулась.
– Да, именно, – сказала она. – И все, что там полагалось по его плану, он тоже совершил. А значит, если он соблюдает ритуал, то следующая жертва будет обнаружена завтра, четвертого июня.
Было видно, что прошлой ночью они с Али хорошо проработали тему.
– И это дает нам неплохую возможность, Зейнеп. Если Слепой Кот останется верен себе, мы сможем его поймать.