Распад

– Ты чего, интурист тупорылый? Попутал?

Он отвечает на чистейшем русском языке – тебе пора на пост! Вставай! Твоя смена уже началась!

– Что? Пошёл ты! Каждый толстопузый мордоворот будет мне указывать…

– Подъём рядовой! Встать!

– Да ты чего…В грызло хочешь получить?

Я чувствую острую боль в ноге, и…просыпаюсь…я заснул на панцирной сетке натянутой над батареями сушилки, заснул прямо в шинели, пот льётся по моей шее, щекам, ощущение такое, будто я в парной. Я не поместился на сетке полностью, ноги выступали за кромку, капитан – демократ прижал мою правую ступню бедром, и продолжал долдонить с упорством дятла – подъём! Тебе пора на пост! Тебе пора на пост! Тебе пора на пост! Я подам рапорт о том, что ты специально опаздывал с выходом на пост, чтобы стоять меньше, чем молодые солдаты! Это отвратительно!

По возвращении в роту, я подошёл к Мамону – я на почту схожу, товарищ старший прапорщик?

– Эт зачем?

– Мама старенькая, я ей после каждого караула звоню.

– Иди.

– Алло, Ильяс! Привет брат!

– Здорово!

– Как дела?

– Не очень.

– Что такое?

– Дяди больше нет.

– О…он был там?

– Да.

– Соболезную…слушай, а как там моя посылка?

– Всё нормально, получена, бабки…

– Вот! Я насчёт денег, слушай, нам надо увидится, у меня есть мыслишка, как нам за твоего дядю отомстить и денежек заработать, подъезжай, захвати карту Московской области.

– Ладно. В следующую субботу.

– Счастливо.

Я возвращаюсь в роту в приподнятом настроении, дневальный показывает глазами на канцелярию – тебя Выдирайло искал.

– Разрешите войти, товарищ капитан?

– Заходи. Выдирайло встал и проорал – Дневальный, звони в первый караул, пусть пришлют караульного свободной смены и помощника начальника караула.

– Зачем звали, товарищ капитан?

– Возьми зубную щётку, мыло и полотенце, оставь ремень.

– ?!

– На губу пойдёшь.

– Это почему?

– Капитан Бредяев написал рапорт о том, что ты стрелял в него на периметре.

– Что? Этот пидор…

– Полегче с выражениями, ты об офицере говоришь. Подсумок сдал? Старшина патроны проверил? Все на месте?

– Все, и даже без наколов. Можете и карабин мой посмотреть, из него давно не стреляли.

– Ты же не идиот.

– Похоже идиот, раз на губу загремел.

– Бредяев пишет, что «рядовой Злобарь угрозами вынудил ефрейтора Кота» – сучий кот! «вынудил ефрейтора Кота похитить патроны у спящего рядового Мамчика, находившегося в отдыхающей смене, и произвёл в меня три выстрела с расстояния в пятьдесят метров» – ну, это уже оскорбление! Три выстрела, и ни разу не попал с пятидесяти метров! Вот гандон! Какой результат у тебя на последних стрельбах?

– 27 – восьмёрка, девятка и десять.

– О том и речь, переборщил Бредяев с фантазиями, что у вас с ним случилось?

– Да так, я когда – то близко знал его маму…

– Гха –ха – ха, ну ты гад! Дневальный! Где караульный? В общем, так, пишет он полный бред, и ефрейтор Кот всё отрицает, но! Пока не разберёмся, ты посидишь на губе, условия там хорошие, наши ребята создадут тебе уют, отдохнёшь, окрепнешь, а там и дембель не за горами – до нового года совсем чуть – чуть осталось, иди.

Гауптвахта оказалась небольшим одноэтажным сооружением, совмещённым со зданием первого караула: узкий коридор, ряд камер справа от входа, меня поместили в третью по счёту камеру, я был в ней первым и единственным сидельцем. Пол в камере был ниже уровня пола в коридоре, под потолком было небольшое оконце, с трудом пропускавшее свет, четыре стены, покрытые бетонной шубой, и пристёгнутые к стене нары – вот и весь антураж. Пошатавшись по камере полчаса, я стал скучать, выполнил несколько подходов приседаний, отжиманий, провёл пять раундов боя с тенью, снял афганку, и в этот момент дверь в камеру открылась. На пороге стоял радостно улыбающийся, незнакомый мне прапорщик.

– Привет.

– Привет.

– Не «привет», а здравия желаю товарищ старший прапорщик!

– Не вижу у вас второй звезды на погонах, товарищ прапорщик.

– Со зрением проблемы? Это лечится. Фамилия, звание, за что помещён сюда?

– Рядовой Злобарь, за что помещен, не знаю.

– Не виноват?