Три загадочных истории. Сборник рассказов

Последнюю фразу военный произнес без тени испуга или настороженности, скорее наоборот, казалось, вспомнил что-то приятное и давно забытое.

– Бывал под обстрелом? – усаживаясь на подоконник, поинтересовался Кай и тут же мысленно отругал себя за такую прямолинейность.

– Бывал, – ответил Сергей, явно не найдя в вопросе ничего, что могло задеть его. – Я, собственно, так сюда и попал.

– Можешь не рассказывать, – спохватился Кай.

– Да все нормально, это же не вчера было…

Кай кивнул и прислонился побаливающей спиной к прохладному оконному стеклу. Кожа на лице немного вспотела от действия принятых таблеток. Наконец получилось устроиться поудобнее, так что боль почти не ощущалась, и он замер. Кай всегда замирал, если удавалось поймать то самое чувство, когда кожа словно стягивается к макушке головы, а по спине начинают бегать мурашки. Ему было не важно, что происходит в такие моменты вокруг, хотелось просто застыть в этом положении и раствориться в приятных ощущениях.

– Ты знаешь, там, в горах, небо совсем другое.

– Ближе? – прошептал Кай, не шевельнув при этом ни одной лишней мышцей тела.

– И ближе, и звезды ярче, – Сергей мечтательно посмотрел в проем окна, но небо над городом затянуло тучами, которые не давали шанса увидеть даже луну, не говоря о звездах.

– Как в Сочи?

– Похоже… Как же здорово там смотреть на звезды… Нет… Ты не подумай, я не из тех влюбленных чудиков с переизбытком гормонов. И точно не астроном-любитель… Я солдат, и тогда, в окопе, мне казалось, что я чертовски давно не видел звезд.

– Поэтично у тебя получается, – заметил Кай, у которого приступ блаженства нахлынул с новой силой, и теперь казалось, что даже волосы на голове начали шевелиться подобно клубку маленьких змей.

– Это потому, что я много чего читал, выбор развлечений у солдата невелик, – Сергей прервался на глоток пива. – Ты, может, удивишься, но из окопа звезды выглядят совсем по-другому. Я тогда заканчивал фантастический роман о далеких звездных сражениях. Там были космодромы, огромные армии и целые планеты, предназначенные для пляжного отдыха, рудокопы и антропологи, биологи и исследователи незнакомых и малоизученных уголков Вселенной. Это было настолько детально описано, что казалось реальным.

– Я тоже фантастику люблю, – мечтательно проговорил Кай и, пошарив в нагрудном кармане, достал телефон и включил запись несравненного Эннио Морриконе.

Ему вдруг нестерпимо захотелось сделать так, чтобы у этого повествования появился фон, второй голос, отличный от голоса военного и шума города за окном. Это должен был быть именно Морриконе, поскольку он всегда умудрялся прочувствовать нерв момента и дать этому моменту глубинный смысл своего гения. Сергей тем временем продолжал рассказ, не обратив внимания на тихую музыку:

– Мы тут делим жалкие клочки земли, чтобы закрепить чужое право на их использование в личных целях… А там, среди звезд – сотни миров, а может, тысячи, но мы, люди, такие гордые и тщеславные, что смеем утверждать – нет! Мы одни во Вселенной! Ну да, конечно, когда-то и за идею, что Земля вращается вокруг Солнца, можно было на костре поджариться…

– Да, эти парни в Европе так увлеклись, что, по-моему, успешно уничтожили весь свой генофонд женской красоты, – заметил Кай. – Как их баб по телику вижу, сразу понятно становится, почему у них геев много развелось. Ужас! Они же все страшные, блин…

Закончив лирическое отступление, Кай посмотрел на Сергея, который, набрав в грудь воздуха, будто ждал команды к продолжению. Кай смутился, что перебил военного глупыми ремарками, и виновато кивнул головой:

– Извини, Серый, накатило чего-то!

– Почему же, я очень даже согласен, – усмехнулся тот, – по мне… так все нормальные бабы или в кино, или в порнухе, а вот остальные…

– Ты продолжай, – попросил Кай, желая вернуться в то самое состояние блаженства, которое он ощущал мгновением раньше, – я все, замолкаю.

– Смешно, конечно, вспоминать… – продолжил Сергей после довольно длительной паузы. – Мы, грязные, уставшие, пропахшие потом и машинным маслом, лежали в окопах в ожидании приказа, а я смотрел на звезды и мечтал…

Сергей рассказывал так увлеченно и так умело, что Каю показалось, вроде он читает монолог из отрепетированного когда-то давно спектакля. Уж очень убедительно и правдоподобно. Но думать об этом долго Каю не хотелось, и он снова переключил все внимание на голос собеседника, который вел рассказ:

– Я помню, что так вот все себе представлял… мечтал о чем-то, и тут меня отвлек свист. Он все нарастал и нарастал, пока не превратился в огненный шар, больно ударивший в глаза, уши, укусивший кожу на груди жарким потоком ударной волны и… Тишина. Надо мной звезды, плывут себе куда-то, зовут, манят меня. А сил у тридцатилетнего боевого офицера нет. Как пацан, получил по загривку от своей же артиллерии. Долбаные ногти, салабонов сопливых координаты передавать сажаем. Воюй тут! Как же…

Кай сидел на подоконнике, боясь пошевелиться. Сергей потянулся за очередной банкой пива, дыхание его было частым и прерывистым, движения казались излишне резкими, словно рассказ вернул его в тот самый день и он заново пережил все до мельчайших подробностей.

– Так я тут и оказался. Просторная палата, тишина, капельница и череда снов длиной в несколько месяцев с небольшим перерывом, когда я на целых восемь часов приходил в себя…

– Значит, ты все-таки коматозник, – грустно проговорил Кай, предвидя кучу бумажной работы.

– Прости, док, – потягивая напиток, с нескрываемым удовольствием проговорил военный, – выходит, что так!

– Блин, – Кай стукнул затылком по холодному стеклу, словно это могло помочь. – Это же кучу всего заполнять!

– Да не переживай, док, я же могу прийти в себя и в дневную смену, – радостно сообщил Сергей, – ну поваляюсь еще несколько часов, а после утреннего обхода воскресну!

– Ты серьезно? – Кай посмотрел на военного так, будто тот предложил ему последний глоток воды в пустыне.

– За добро надо платить добром, – улыбнулся солдат и покрутил в руке пустую банку.

– А ты… видел, что по ту сторону? – поинтересовался Кай, пересаживаясь снова на кровать, поближе к собеседнику. – Есть там что?

В палате повисла тишина. Сергей молчал, глядя под ноги, Кай взирал на него, силясь угадать, о чем тот думает. Таблетки, кажется, окончательно утратили свою власть над разумом, и мир виделся плотным, каким и должен быть, из стекла, пластика и бетона. Сергей взглянул прямо в глаза Каю, явно желая разглядеть самые дальние и потаенные уголки его души. Голубые глаза не моргали, изучали и оценивали. Кай только сейчас обратил внимание на цвет глаз и словно растворился в них. Глаза были не столько по-театральному выразительны, сколько гипнотически чарующие. Казалось, в них можно смотреть часами и даже не заметить этого.

– Трудно сказать, – медленно ответил военный, не отводя глаз.

– Трудно? – возбужденный, предчувствуя интересный рассказ, Кай заерзал на кровати. – Значит… Значит, что-то все-таки было? Ведь было? Так?

Взгляд Сергея сделался тяжелым, он скользнул по палате, по полу, потолку, покойнику у дальней стены и по обесточенным приборам искусственной вентиляции легких с притороченным рядом монитором сердечного ритма. Наконец он вздохнул и заговорил.

– Я вспомнил свои прошлые жизни… – подавленным и тихим голосом произнес он.

Кай от удивления закашлялся. Он ожидал рассказа про туннель, белый свет в конце, ну, может, про то, что душа летала по операционной, или еще чего в том же духе, но вот так? Конечно, он не верил ни единому слову, ведь для всей этой ерунды есть вполне научное объяснение, например, реакция мозга на кислородное голодание, выброс определенных гормонов, и кто его знает, что еще может придумать наше тело, лишь бы не свести нас с ума ужасами процесса смерти. Ну кто, в самом деле, захочет в момент смерти осознавать, что вот сейчас он умрет, прямо сейчас! Вот он, этот миг, которого каждый боится на протяжении почти всей жизни. Свет погаснет – и все, путь закончен, и точка! Ни рая, ни ада, ни суда… Просто вечное ничто!

Кай помнил, как в первый раз увидел смерть, точнее, тот самый миг, когда человек окончательно и бесповоротно умирает. Он долго не мог понять, почему в одном случае человека пытаются вернуть, делают массаж сердца, бьют электричеством, а в других случаях доктора молча накрывают умершего простыней и выключают свет в палате. Ему казалось, что есть какие-то признаки или симптомы, о которых он пока не знает, но именно по ним врачи определяют, следует делать реанимацию или… В памяти всплыли воспоминания о той самой смерти…

Это был один из сотен и даже тысяч человек, попавших в тот год на стол реанимации после дорожной аварии. Их поступило двое: женщина лет тридцати с переломом ребер, с практически вырванной из плечевого сустава рукой, с пробитым черепом и внутренними кровотечениями, а также мужчина лет на десять старше с травмой головы и парой переломов. Казалось, шансов у него на порядок больше, чем у спутницы…

Но вот женщина… У нее было свое, особое мнение на этот счет. Когда Кай спросил у профессора Руденко, какие шансы у поступивших пациентов, тот сразу же отрезал: мужчина не жилец, а девушка поборется. Кай даже начал спорить, однако тот отмахнулся, как от назойливого овода в жару, и склонился над девушкой. Нет, мужчину тоже пытались спасти, и сам Руденко не раз углублялся в изучение анализов, давал какие-то указания, вот только до утра дожила лишь она.

Перед глазами, будто старый фильм, проплыли воспоминания, как перед самой смертью мужчина пришел в себя и как смотрел на него, не понимая, что происходит. Глаза мокрые от слез, губы потрескались, лицо сводит от боли, несмотря на максимальную дозу обезболивающего… И вот что-то пронзило его спину, тугая судорога скрутила мышцы, он прогнулся, кусая зубами трубку из медицинского пластика, вставленную в рот, на миг замер и в следующий миг обмяк. Тут же раздался предупредительный сигнал от приборов об остановке сердца и падении давления, но никто не бросился за дефибриллятором, не было криков или суеты, Руденко безмолвно накрыл лицо умершего простыней, взял меня под локоть и повел к девушке, продолжающей бороться за жизнь. Естественно, Руденко все сделал по инструкции, как и полагается доктору такого уровня, но вот огонька в его отточенных временем действиях не было, словно на столе лежал тот самый Гоша, а не живой человек.

Тогда я ничего особенного не увидел. Девушка тоже была напугана, она так же чувствовала боль и временами теряла сознание, но что-то было в ней такое, чего не было в том, уже остывающем человеке. Это не сила или упрямство, это не уверенность, что все будет хорошо, нет… Просто рядом с ней абсолютно точно чувствовалось, что сегодня не она умрет. Не умрет, и точка.

– Расскажи, – осторожно попросил Кай, отгоняя от себя неприятные воспоминания о смерти.

– Все равно ты не поверишь, – спокойно проговорил военный. Казалось, он не видел смысла в пересказе своих снов или даже воспоминаний человеку, который все равно не верит ни единому слову.

– Я, скорее, буду искать объяснение твоим словам, а не ложь в этих словах, – вдумчиво сказал Кай, взвешивая слова, будто адвокат в суде.

Упустить шанс послушать вышедшего из комы о его прошлых жизнях Кай просто не мог. Ведь это отдушина для врача, на чьих руках хоть раз умирал пациент. При всем цинизме, при всей приобретенной профессиональной черствости ему хотелось, чтобы в душе поселилось сомнение по поводу однозначности такого сложного и одновременно простого процесса, как смерть. Не нужно доказательств, хватило бы и человеческого сомнения.

– Тяжело думать, что мы уходим в никуда? Верно?

– Чертовски верно, – согласился Кай, – особенно если именно ты посодействовал…