– Это привычка, не приучен так с ходу переходить на «ты».
– Ха-ха, по виду вроде не интеллигент, а выкаешь.
– Я наукой занимаюсь.
– А-а, я подумал спортсмен, фигура, понимаешь, выдает.
– Спортом тоже занимаюсь.
– А чего в Москву?
– Надо в архивах поработать, я историк.
– Историк, говоришь? Скажи тогда, а как получается, что семьдесят лет шли в одну сторону, а теперь говорят, что не так шли, мол, надо менять направление?
– Антон, это не история, это политика, – пояснил Эди.
– Для меня что политика, что история – один черт, – ухмыльнулся тот. – Главное, понять бы, что моя семья будет иметь от этой самой перестройки и гласности. Будет жить лучше или по-прежнему колбасу и водку с задков покупать.
– То есть как с задков? – сделал вид, что не понял собеседника, Эди.
– Ты что, из космоса, что ли? – вновь ощерился таксист. – С задков – значить с задков, а не со стороны пустых прилавков. Думаешь, я тебе гостиницу буду делать, говоря администратору, мол, посочувствуй нашему историку или дай ему люкс за красивые глаза или бицепсы? Шишки, как раз с тех самых задков и зайду с магарычом.
– Теперь все понятно, это как у Райкина с дефицитом и завбазой получается, – широко улыбнулся Эди.
– О-хо-хо, ты думаешь, Райкин это из своей кучерявой головы взял? – бросил таксист, оторвав взгляд от дороги и вновь изучающе посмотрев на пассажира.
– А что – нет? – удивился Эди, чтобы подзадорить таксиста своей неосведомленностью.
– Конечно нет, он все это с нашей непутевой жизни копировал.
– Почему сразу непутевой? Разве в ней мало здравого и такого, чем мы гордимся. Вот, к примеру, тот же космос, о котором вы говорили, – легко возразил ему Эди в надежде, что тот начнет аргументировать свою точку зрения о происходящих в стране преобразованиях.
– Космосом и ракетами желудок не наполнишь, – сухо обронил таксист.
– Зато страну от врагов защитишь, – отпарировал Эди, глядя на то, как заходили желваки у Антона.
– Так-то оно так, но как бы эти барчуки не продали с задков наш космос и ракеты. Уж очень прыткими они стали, коммерсанты хреновы.
– Партия не позволит, – заметил Эди, сделав для себя вывод, что таксист имеет свою точку зрения на дела партии.
– Партия, говоришь? Партия, дорогой товарищ, тоже разная. Вот мой батя, бывший метростроевец, в партию вступил в сорок первом и всю войну прошел в пехоте, был несколько раз ранен. Сегодня живет на сухом пайке и лекарствах, которые приходится с боем выколачивать у других партийцев, обрюзгших на дармовых харчах. Так что еще надо понять, какая часть партии не позволит, – раздраженно выпалил Антон, сжав руль крепче прежнего.
– Поживем – увидим, думаю, все-таки партия разберется, как не раз бывало, и не позволит, – с уверенностью в голосе произнес Эди, отметив для себя, что таксист ему понравился своей открытой и мужественной гражданской позицией. Он, конечно, во многом был согласен с ним, но признаваться в этом по известным причинам не мог.
– Дай-то бог, но что-то не верится, ведь все хуже и хуже становится, – в прежнем тоне сказал таксист.
– Антон, а чего сердитесь-то? У вас же вроде все нормально, – заметил Эди.
– Как не сердиться, если мне, чтобы прокормить семью, приходится круглые сутки баранку крутить, а эти, что в задках, вместе со своими покровителями жируют…
За такими разговорами они незаметно добрались в Кунцево, а там и до нужного дома.
Эди расплатился с Антоном сверх счетчика, дал аванс под завтрашнюю работу и предложил подъехать к двенадцати часам. Удовлетворенный его щедростью, таксист тут же оторвал от путевого листа уголок и, что-то написав на нем, вручил Эди со словами:
– Возьми на всякий случай, здесь мой домашний телефон.
– Есть сомнения, что завтра сможешь подъехать? – спокойно спросил Эди, засунув бумажку с номером в карман, предварительно окинув его быстрым взглядом.
– Нет, это чтобы ты не сомневался.
– Даже в голову ничего подобного не пришло. Уверен, что такой парень не подведет.
– Спасибо. Антон Воронин никогда и никого не подводил, буду вовремя, – отчеканил тот и уехал, а Эди, закинув за спину свою походную сумку, направился в подъезд.
Елена была счастлива его приходу. Она еле дождалась, когда он закроет дверь, и прильнула к нему со словами:
– Я так соскучилась, прошу, не оставляйте меня надолго, я не переживу этого.
– Елена, так надо было, – промолвил он в ответ и нежно обнял ее за тонкую талию.
– Понимаю, но сердце не слушается меня, оно сильнее моего рассудка.
– И все-таки нужно научиться уговаривать его, и оно обязательно станет послушным, – улыбнулся Эди и легонько за руку потянул Елену на кухню. – Пойдемте, я чувствую ваш фирменный кофе.
– Лучше туда, я очень соскучилась, – улыбнулась она, показывая другой рукой на дверь своей комнаты, – кофе потом угощу.
Эди ничего не оставалось, как последовать за ней, решив, что попросит Володю вырезать эту часть аудиозаписи из сводки технарей. О том, что спальня Елены не оборудована видеонаблюдением, он еще не знал. Но, увидев, как Елена подошла к тумбе и включила магнитофон с записями песен Высоцкого, лишь улыбнулся. «Надо же, и это предусмотрела, молодец, ее можно будет в скором времени озадачивать по Моисеенко», – обрадовался он.
– Вам нравится? – спросила Елена, развернувшись к Эди.
– Да, у меня тоже есть такие, – ответил он, заглянув ей в глаза.
– Вы считаете меня легкомысленной? – прошептала Елена, прижавшись к нему.
– Нет, нет, что вы… – начал было успокаивать ее Эди, помнящий вычитанные им еще в студенческие годы слова Шекспира о том, что чем страсть сильнее, тем печальнее бывает у нее конец.
– Легкомысленна, легкомысленна, а все потому, что люблю без ума, – прервала она его. И тут же сквозь слезы продолжила: – Пожалуйста, не осуждайте меня, я не могу иначе, она сильнее меня. Мне там говорили, что должна научиться, когда это необходимо для дела, отказываться от многого, чего хочу. Приводили различные примеры. Знайте, я готова к этому, но только пусть не требуют отказаться от вас. Пожалуйста, любите меня, любите, и я буду сильной.
Эди вновь попытался сказать что-то из ранее задуманного, но непослушные губы прошептали, что она божественна… и волнами ее обжигающего дыхания он был унесен в глубины моря страсти…
Позже, легко перекусив и облачившись в спортивную одежду, они пошли прогуляться. Воздух еще был теплым, но постепенно свежел под шелест тополиных ветвей, медленно гнущихся от несильных порывов верхних ветерков. Тускло светили фонари на столбах, отбрасывая тени ветвей на стены домов, на асфальт и тротуары.
Елена шла рядом, держась за его локоть. Разговаривали они вполголоса, чтобы не привлекать к себе внимания редких встречных. Елена рассказала о том, что после возвращения из Подмосковья всю неделю пробыла дома за книгами, готовясь к занятиям, а Эди – о том, как провел время на море и дома, а также о своем полете в Москву и новом знакомом таксисте.
Она внимательно слушала его рассказ, иногда уточняя детали, особенно касающиеся времени пребывания того на море. В один из таких моментов, несколько напрягшись, Эди почувствовал это по тому, как она крепко прижала к себе его локоть, неожиданно спросила:
– Там была женщина, с которой вы проводили время?