Багдадский Вор

– Нельзя поймать райский ветер голыми руками! Нельзя ловить луну, отраженную в воде!

– А почему нет? Она принцесса, так? И что? Однажды принцессу украли из дворца из-под самого носа ее отца, великого халифа Гаруна эль-Рашида.

– Как это сделали? – спросил Ахмед.

– Они пробрались во дворец и с помощью едва различимого египетского средства усыпили ее и похитили. Съешь лекарство. Выпей его. Или просто вдохни. Оно усыпит тебя – сделает беззащитным. Я достану для тебя это лекарство. Сегодня. Сейчас. Потом мы проникнем во дворец…

– Проникнем во дворец? Как? – спросил Багдадский Вор.

– Ahee! – засмеялся Птица Зла. – Почему любовь делает своих жертв такими беспомощными, такими глупыми, абсолютно глупыми?! – Он замолчал, так как услышал громкий звон и стук серебряных литавр и бычий рев длинных труб. – Послушай литавры, – продолжил он. – Глашатаи возвещают о прибытии царственных женихов к городским воротам. Сегодня день рождения нашей принцессы, и царственные женихи съехались со всего Востока, чтобы добиться ее руки. Пойдем! Нам нельзя терять времени. – Он взял Ахмеда за руку, и они побежали через площадь. – Я пойду и достану снадобье. Тем временем ты пойдешь на базар Персидских Ткачей и проверишь: может, твои руки не так мечтательны и бесполезны, как голова? На этом базаре сонных купцов твои ловкие пальцы могут обеспечить нас царственным одеянием. Ибо нам нужно дорогое одеяние. Вышитые плащи! Роскошные туфли с золотыми нитями! Великолепные тюрбаны! Несколько красивых украшений! Прекрасное оружие! И – пока я не забыл – сходи в караван-сарай татарских торговцев! Достань нам коня и осла…

– Зачем… зачем? – вопрошал Ахмед.

– Чтобы достичь невозможного! Воздушных цветов, веревок из черепашьего волоса, рогов на голове кошки… и руки принцессы Зобейды! Торопись, торопись! И жди меня через час у Ворот Львов!

Они убежали, пока – бух! бух! бу-у-ух! – стучали вдалеке литавры, пока принцы Азии проезжали по многолюдным улицам Багдада; Зобейда наблюдала за ними из своего зарешеченного окна.

* * *

Ранним утром, когда Лесная Вода выскочила из комнаты, преследуя некую тайную и давно обдуманную цель, Зобейда позвала Земзем, свою верную арабскую рабыню.

– Земзем! – сказала принцесса. – Я боюсь будущего. Аллах! Аллах! Что мне готовит будущее?

– Спросите Терию, бедуинскую предсказательницу, – предложила Земзем. – Она прочитает историю вашей судьбы по движущимся пескам.

Они послали за Терией, которая пришла, присела на балконе принцессы, высыпала горсть песка из Мекки на фарфоровый поднос, и к этому времени Лесная Вода вернулась со своей таинственной прогулки и стала напряженно наблюдать за происходящим – дула на него, пока медленно, постепенно золотые песчинки не приняли форму розы.

– Рожденная Небесами! – сказала предсказательница. – Знаки ясны. Они означают: ты выйдешь замуж за того жениха, который первым прикоснется к розовому дереву в твоем саду – огромному, пунцовому розовому дереву прямо под твоим окном, – его Аллах Всемогущий назначил твоим мужем!

Теперь, когда ворота открылись, чтобы впустить трех принцев, глаза Зобейды с тревогой устремились к розовому дереву – розовому дереву, которое определит ее судьбу, розовому дереву, росшему прямо на тропинке, по которой должны пройти ее женихи по пути от внешних ворот к широкой входной двери дворца.

Раздалось громкое мычание и рев, когда огромный белый слон прошел сквозь ворота, неся на спине сидящего в золотом паланкине высокого мужчину, одетого в великолепный костюм из серебряной ткани; на руках его были драгоценные браслеты, мерцающие ожерелья из жемчуга и лунных камней свисали до его поясного платка, обнаженный, прямой шестифунтовый клинок покоился на его коленях. Впереди и позади него следовали конные слуги, все потрясающе одетые, с бородами, окрашенными в красный цвет хной или в синий цвет краской индиго, завитыми и разделенными надвое у коричневых щек так, что напоминали бараньи рога.

Глашатай халифа повернулся к багдадским сановникам, офицерам и священникам в зеленых тюрбанах, предводителям племен, и министрам королевского двора, и богатым, толстым купцам, которые заполнили сад.

– Принц всея Индии! – объявил он чистым, звенящим голосом, взмахивая посохом с алмазным наконечником. – Правитель Юга! Потомок множества индостанских богов! Победитель своих врагов! Двоюродный брат Вишну, Шивы и Брама! Он, чей дворец, как говорят, светится малиновым блеском сотен тысяч рубинов!

– Ох, – прошептала Земзем в ухо Зобейды. – Он богат, могущественен и славен!

– В самом деле! – Зобейда посмотрела через мраморный экран, который закрывал окно. Она внимательно рассматривала лицо принца. Она поморщилась. – Нет, нет! – продолжила она. – Он мне не нравится, несмотря на все его рубины! Он смотрит сердито. Он кажется надменным… и холодным… и строгим… и неприступным! – Она подняла сложенные руки. – О Аллах! – пылко взмолилась она. – Аллах, сделай так, чтобы он не трогал розовое дерево!

И Аллах услышал ее молитву. Внезапно слон вильнул и повернул в другую сторону. Зобейда счастливо рассмеялась, затем посмотрела на ворота, когда глашатай объявил о появлении принца Персии, окруженного конными худыми, закованными в броню воинами, в то время как сам правитель роскошно полулежал в шелковом паланкине между двумя лохматыми двугорбыми верблюдами, время от времени опуская свою пухлую, унизанную кольцами руку в драгоценную шкатулку за розовыми и розово-красными леденцами.

– Он не тронет розовое дерево, – с облегчением выдохнула принцесса.

– Халиф Мансур Насир-уд-дин Надир хан Кули хан дуранийский, принц и король Персии. Принц Персии, чьи отцы сражались у Фейхоо пятьсот лет назад, – кричал глашатай, – шах Хорассии и Азербайджана, хан Кизилбаши и…

– Ах! Земзем! Посмотри на него! – воскликнула Зобейд, пока глашатай продолжал перечислять грандиозные титулы. – Разве он не похож на свинью… с его толстыми, розовыми щеками… толстым, розовым носом-кнопочкой… его коротким, круглым телом? А его маленькие усики! Это же в точности вьющийся свиной хвостик…

То было нелестное, но правдивое описание. Ибо, несмотря на своих жестоких предков, этот принц Персии променял их удаль на удовольствия пиршественного стола и проявлял доблесть, управляясь со сталью, только разрезая сочные бараньи суставы; его не интересовали головы врагов; древние арабские хроники рассказывают, что требовалось трое сильных мужчин, чтобы поднять его на трон, и семь ярдов ткани, чтобы сделать платок для его огромного живота.

«Его ужин, – говорилось в древней хронике, – состоял из гуся, фаршированного уткой, фаршированной курицей, курицей с перепелом, перепелом с голубем, голубем с жаворонком и жаворонком с устрицей. Его жажда была достойна шотландских варваров, о которых наши путешественники слагали фантастические сказки. Он выглядел, по мнению обычного наблюдателя, как огромный воздушный шар, наполненный семьдесят раз по семьдесят фунтов жиром и колыхающейся плотью…»

Заявление, с которым Зобейда согласилась.

– Воздушный шар! – воскликнула она. – Ах… он толстый и крупный, как будто питался салом! Ах… Аллах… сделай так, чтобы это гора жира не тронула мое розовое дерево!

Но опасность этого была невелика. Даже если бы принц этого пожелал, даже если бы он знал о пророчестве предсказательницы, его огромный вес не позволил бы ему нагнуться с паланкина и дотронуться до ароматного розового дерева.

– Слава Единому Аллаху! Он не коснулся розового дерева, – воскликнула Зобейда, пока без ее ведома Лесная Вода, в проницательный разум которой проникла некая идея, выскользнула из комнаты по тайной лестнице в сад, где через несколько минут, пряча лицо под вуалью, смешалась со свитой Чам Шенга, монгольского принца, который как раз в это время въезжал на территорию дворца с помпой и церемониями.

Чуть ранее в этот день она встречалась с монголами. Ибо ее душа горела от ненависти к арабам, мусульманам, которые поработили ее, и она желала и надеялась, что Чам Шенг, ее земляк, женится на Зобейде и после смерти халифа раздавит Багдад под монгольской пятой.

Сие желание, между прочим, совпадало с желанием самого Чам Шенга.

Он во всем отличался от принца Индии и принца Персии. От последнего, со всем его нелепым видом и неприкрытой чувственностью, с какой-то мягкой, простодушной любезностью, и первого, с его решительным, богоподобным благородством. Но монгольский принц был вполне земным; он обладал огромной, беспощадной волей, жестокими амбициями, громадной энергией и силой. Не раз он говорил Вонг К’аю, своему доверенному советнику, человеку, получившему образование во дворце Августа и обретшему мудрость в татарском городе Пекине:

– Багдад – могущественный город. Он должен стать моим. Я беру то, что хочу. Боги нашей династии направляют нас. Я войду в Багдад как жених. Я возьму Багдад, женившись на принцессе или, если это не получится, с помощью стратегии и несвятой троицы – интриг, терпения и силы.

– Возможно, – сказал Вонг К’ай, – такова воля многих благословенных богов.

– Такова моя собственная воля, дурак! – усмехнулся принц. – Моя собственная воля сильнее, чем воля всех богов, сложенная вместе!

Когда рано утром Лесная Вода посетила монгольский лагерь, она заверила Вонг К’ая, что, оставаясь монголкой до мозга костей, она сделает все от нее зависящее, чтобы содействовать монгольскому принцу. Теперь она снова оказалась здесь; смешавшись со свитой и подойдя к Вонг К’аю, Лесная Вода прошептала ему секрет розового дерева и пророчество предсказательницы.

– Эти арабы, – сказала она презрительно, – суеверны. Они верят в такие знамения.

– Десять тысяч раз «спасибо»! – ответил Вонг К’ай. – Изысканные и очаровательные дары достанутся тебе, когда Чам Шенг воткнет штандарт Золотого Дракона с Пятью Когтями в стены Багдада! – И, войдя в паланкин принца, он передал своему хозяину сообщение рабыни: – Божественное Величество, суеверие принцессы сосредоточено на ее розовом дереве. Постарайтесь дотронуться до него.

Паланкин был огромен. Он возвышался на мраморной платформе, спереди и сзади к нему вели широкие лестницы, сотня краснолицых воинов несла его на своих плечах; он напоминал китайскую пагоду, увенчанную остроконечным куполом. Стены пагоды были сделаны из малахита и яшмы, резные сплетенные спирали напоминали цветки сливы и тростники, шатаемые ветром; золотой купол украшали кристаллы, слоновая кость, белый и зеленый нефрит, турмалин и агаты в форме огромных, извивающихся драконов. Паланкин окружали татарские, монгольские и маньчжурские всадники, каждый ехал под флагом, окрашенным в соответствии с его племенем или кланом. Там было знамя Белого Тигра, знамя Красного Тигра, Лазурного Дракона, Пурпурного ярлыка, Возвышенного Союза и сотен других; и превыше всех остальных знамен выделялись, поддерживаемые двумя желтокожими священниками, знамя Будды Западного Рая и знамя Будды Света Безмерного.

Итак, процессия вошла во двор, пока глашатай халифа объявлял царственного гостя:

– Чам Шенг, Великий принц монголов, король Хо Шо, хан Золотой Орды, хан Серебряной Орды, Правитель Ва Ху и острова Вак.

– Рожденная Небесами! – закричала Земзем. – Посмотрите, посмотрите…

– Ох!

Паланкин остановился. Его передняя дверь широко распахнулась; медленно, величественно глазам собравшихся предстала высокая, худая фигура, облаченная в малиновый атлас с вышитым на правом плече золотым драконом с пятью когтями, с резным нефритовым скипетром в левой руке; Чам Шенг сошел по лестнице в сад.

Когда Зобейда увидела его, она содрогнулась. Его лицо было маслянисто-желтым, с высокими скулами; в его узких, фиолетово-черных глазах был жестокий, бесстрастный свет, как у человека, который видел слишком много опасности, смерти и разрушений и никогда не чувствовал жалости, стыда и печали.

– Ох, ужасно! – рыдала Зобейда. – От него у меня кровь стынет в жилах!

И она дрожала, словно в лихорадке, пока пронзительный, торжествующий смех Лесной Воды переходил в кашель, пока тонкая, ироничная улыбка изгибала ее бескровные губы, а принц монголов, как будто бесцельно, по неосторожности, с медлительным достоинством, присущим его народу, повернулся к розовому дереву.

– О Аллах! Помоги мне, Всемилостивый Аллах! – раздались рыдания убитой горем Зобейды. – Пожалуйста! Пожалуйста! Не позволяй ему трогать розовое дерево…