– Я не могу тут развернуться и прижаться с прицепом. – Настаивает она. И, игнорируя меня, с ловкостью маленькой обезьянки залезает на дерево. – Смотри, сухие ветки!
Она трясет бедную рябину, и листья с нее сыплются дождем на меня. Дерево очень старое, высокое и имеет огромную корневую систему. Оно, наряду с другими рябинами, калинами и березами высажено по периметру нашего забора. Не нами, разумеется.
Пока я размышляю о том, что вырубать деревья – это плохая затея, Яна взбирается очень высоко. В ней около сорока килограммов весу, с ее слов, но выглядит она жертвой Освенцима.
Когда я пытаюсь ее подстраховать, то спокойно удерживаю соседку одной рукой – она не весит ничего и врет про то, что поправилась. Я вижу, что ни грамма. Худоба ее напоминает уже какое-то заболевание – лицо черное, из-под толстовки торчат ребра, когда она прыгает с ветки на ветку.
– Смотри не упади! – Кричу я, задирая голову вверх и переживая о том, что какой-нибудь сухой сук треснет под ней.
– Я же легкая! – Отвечает она. – А ты не вздумай, сразу сломаешь дерево.
– Кто тебе сказал, что я собираюсь это сделать? – Смеюсь я.
И рассматриваю кучу сухих и вполне здоровых веток, которые успела наломать Яна. Они летят ворохом на меня сверху.
Она быстро возвращается на землю, так ловко, как будто всю жизнь прыгала по веткам, как белка.
– Дерево нужно срубить. – Опять упирается она. – Оно старое. И заносит пилу, которую бросила тут же, чтобы начать работу.
В этот момент со двора выходит мой муж и удивляется тому, что возле забора образовалась уже куча мусора и спрашивает:
– Зачем вы привязались к рябине? Уже нельзя трогать деревья. К тому же, это рябина. Она никому не мешает.
– Мне мешает. – Не унимается Яна.
Она включает пилу, и дерево с треском падает нам под ноги.
– Ой. Как же я рада! – Кричит она.
– Прости нас рябина. – Обращаюсь я к дереву, которое выглядит живым и покалеченным.
Яна просит мужа помочь ей дотащить до своего двора дерево. Он помогает ей неохотно, все еще сетуя на то, что не нужно было затевать вырубку.
– Я сама распилю на дрова, а остальное увезу в прицепе. – Обрывает мужа соседка, не слушая его доводы. И быстро прощается с нами.
Я отрешенно стою возле дерева, которое не смогла спасти, вернее рядом с тем, что от него осталось. И чувствую тревогу. Это кажется мне плохим знаком.
Когда мы возвращаемся домой, Эви подтверждает мои опасения. Срубить дерево – к смерти. Особенно рябину.
– Ее дух может отомстить. – Серьезно произносит моя шаманка. – К тому же, это женское дерево. Женщина не должна рубить женские деревья, а мужчина – мужские, растущие возле двора или во дворе.
От этого мне становится печально. И от того, что я могла бы запретить Яне спиливать рябину. На душе у меня остается гадкий осадок.
Но муж меня успокаивает:
– Это была не твоя инициатива. А соседки. Не переживай.
Про разные спальни
Моя мама всегда имела свою отдельную спальню, убежденная в том, что женщина должна отдыхать и восстанавливаться. Все мы, ее дети, жили в одной большой детской комнате. А когда взрослели, то расселялись по квартире, получая в приданое младших братьев и сестер.
Сейчас уже, мама, будучи на пенсии, и вовсе выселила отца из дома в домик для гостей. И счастлива от этого безмерно. Никто не храпит у нее под боком, не ворочается и не встает ночью, чтобы съесть бутерброд.
Мне она продолжает советовать иметь отдельную спальню. Но у нас с мужем это не получается. Если он засыпает в своем рабочем кабинете, засидевшись допоздна, или в гостиной, просматривая боевики по ночам, то все равно среди ночи приходит ко мне. Ему без меня скучно.
К тому же, и уснуть мне полноценно не удается. У мужа есть дурацкая привычка , как только я усну, включать свет в спальне, что-то искать, заскакивать на минуточку. Создавать шум, заниматься своими делами.
На отдыхе в нашем бунгало оказались две полноценные спальни, чему я обрадовалась. Перелет был длительным, и мне хотелось уснуть. Мучила жуткая мигрень. Муж же, наоборот, был бодр и намерен пересмотреть все каналы, которых нет в нашей стране. Поскольку понимает английский язык и немного другие иностранные языки.
В его спальне как раз разместился большой экран во всю стену.
Я выбрала себе дальнюю спальню с прозрачными стенами и шторами блэкаут, чтобы уснуть в полной темноте, а утром любоваться морем и рассветом.
Приняв душ и порошки от невыносимой боли, я впервые за долгое время уснула, попросив мужа меня не тревожить. Благо домик был оснащен тремя санузлами и большой гостиной.
Проснувшись очень рано, я обнаружила мужа еще спящим в своей спальне и не стала его будить, понимая, что он всю ночь щелкал пультом телевизора. И отправилась на море, пока еще не было такой дикой жары.
Вернувшись домой, я утвердилась в мысли, что женщина должна иметь свою собственную спальню. Мне действительно удалось выспаться и восстановиться. Мама была, пожалуй, права.
Про одобрение и хобби
У мужа отпуск и это отличная возможность привлечь его к тем делам, которые я запланировала. Но мне это редко удается из-за паталогического его пристрастия к своему хобби.
Муж каждый день сбегает в гаражи к своим мотоциклам.
– Не хочешь посмотреть, что я сотворил? – Спрашивает он у меня, когда мы заезжаем в его логово за лопатами для дачи.
У нас уже выпал снег. Он летит огромными хлопьями, а я подставляю руки, чтобы поймать снежинки и рассмотреть их, но не упеваю. Они исчезают на теплой коже.
– Не хочу. – Капризничаю я, устав от гаражей и мотоциклов.
– Я – папочка мотоциклов. – Как мантру, повторяет муж одно и тоже. – Они тянут ко мне ручки и ждут меня.
Иногда мне тоже начинает казаться, что стоящие железки в гаражах – это живые персонажи. Я прямо вижу, как они разговаривают друг с другом.
Говорят, что техника становится нашим продолжением. Об этом мы часто болтаем со своей Эви.
Муж с бородой. Глаза его светятся неествественным светом. Как будто он получил дозу настоящего наркотика. Он приходит всякий раз в какое-то взбудораженное состояние, когда видит свои творения.
Наверное, это не для каждого – иметь такое редкое хобби и должно восхищать. Но я чувствую усталость. Хотя и говорю мужу, что он – молодец. Он же ждет от меня одобрения.
Потом он выложит во все группы фотографии очередного своего отреставрированного "ребенка", которого будет мыть, натирать, полировать, укутывать в теплое на зиму.
Столько нежности, сколько отдает муж своим шедеврам, не получаю от него я. Об этом я начинаю размышлять про себя.
И мне становится немного обидно. Ведь это я – живая, а не мотоциклы.
Про разногласия