Будущую войну выигрывает учитель. Книга первая. Карьера

– Деньги думаю поделить между офицерами и разведчиками, мы себе кошельков натырили.

– Добре, я почему-то так и хотел тебе предложить сделать, а то мужики тоже стараются. А оплата как у обычных солдат, что щас пузо греют.

– Ну вот и договорились, только надо это прямо сейчас сделать – ночью, боюсь, что утром будет некогда, придётся когти рвать.

Как в воду глядел, второй пакости рейх не выдержал. Утром затрубили трубы, забили барабаны, началось построение в маршевые колонны. Прибежали наши дозорные, доложили. В сторону нашей армии двинулись конные разъезды, нас ловят. Армия выдвигается. Всё-таки допекли мы их. Приглашение они приняли. Подтянулись остальные дозорные, везде была похожая картина, пора рвать когти. Майор-капитан отдал приказ, и в пол минуты, все, бегом, по большой дуге двинулись на соединение с армией, группа малая отправилась по прямой, что б успеть предупредить, малой группой легче пробиться.

К обеду добрались до своих, группа малая уже была тут, добрались без приключений. Но вот на одном из участков, оказывается, случилось одно приключение, немцы решили сделать ответный ход. Это нам командир рассказал, после доклада главнокомандующему, тот сам ему поведал, со смехом. Вся наша армия ржала, все ходили весёлые и расслабленные. А чего напрягаться, в боевые порядки мы уже построенные, каждый полк, согласно плану, на месте предстоящего сражения находился. Осталось только взять фузеи или мушкеты, сделать два шага, и ты уже готов к бою. Но даже если армия идёт сражаться, это не значит, что бой состоится сегодня. Армия подойдёт расположится согласно плану сражения, отдохнёт до утра. А утром позавтракав, помолившись построится и начнёт сближение с противником. Отвлёкся.

Дак вот в одном из полков заметили какое-то шевеление в стороне фронта. Пригляделись, ползут, человек двести, в красных камзолах, белых штанах. Ружьями бренчат, треуголки поправляют, диверсанты. Кто-то даже кирасой и железным шлемом умудрялся греметь. Совсем не заметно. Выстроились наши в шесть шеренг, всего около батальона. Стоят ждут, а прусаки пыхтят, но ползут. Ну наши смотрели, смотрели, и не выдержали, начали ржать, командиры шикают, мол тихо спугнёте, да какой там, смешно же. Немцы тоже не выдержали, встали, все грязные, и побежали в атаку. Ну дали по ним залп, второй, немцы растерялись кто-то со штыком на перевес вперёд бежит. Кто-то назад, а сзади уже эскадрон гусар летучих подскочил, прусаки лапки кверху, а те, что в атаку побежали, получили ещё два залпа, и тоже лапки кверху.

Солдаты всех подразделений откровенно не понимали, задавали друг другу одни и те же вопросы. Кто так прусаков учил воевать? как они с такой тактикой сумели разбить и французов, и австрияков? те вообще дебилы тупые?

А ещё мне командир велел привести себя в божеский вид, что б блестел как у кота тестикулы, и прибыть к верховному. Вот оно, попёрла карьера, меня заметили. В порядок меня приводили всем взводом гладили, штопали, чистили, брили, стригли, мыли. Через пол часа я был как новый юбилейный рубль. Проследовал к шатру главнокомандующего. Доложил дежурному офицеру. Он велел подождать. Стою, жду, поджилки трясутся, нервничаю.

Шутка ли, Граф! вызывает к себе, унтер-офицера!

Из шатра вышла группа высоких чинов, я стою по стойке смирно. Отдаю честь. Ушли. В шатёр зашёл дежурный и почти сразу выглянул, и махнул мне рукой. Я, строевым шагом вошёл, руку к козырьку, вид лихой и придурковатый, всё как в уставе написано. Докладываю.

– Ваша светлость, унтер-офицер Иван сын Макара по вашему приказанию прибыл.

– Это ты братец командуешь диверсантами?

– Так точно, я!

– Хорошее ты дело сделал, вынудил-таки прусака на нас двинуть полки. Сколько при этом людей потерял?

– Ни сколько, ваша светлость, даже легко раненых нет, даже царапин и порезов нет.

– Вот как? А чего ж у прусаков такой конфуз прошедшей ночью вышел. Двести человек убитыми, ранеными и пленными потеряли, и сколько у тебя людей участвовало в операции?

– Двадцать четыре, вместе со мной, а конфуз у них вышел, потому как, они не обучены и не экипированы.

– Докладывали мне, что у тебя все странно одеваются, когда на задание идут, а чему ты их обучил, знаю я, что ты командиру своему готовую роту разведчиков и диверсантов вручил. Он твоих заслуг не присваивает. Дак чему учил то?

– Помимо, того, что предусмотрено уставом, ещё учил рукопашному бою, ножевому бою, бегу на длинные дистанции, этому тоже надо учить, а то задохнуться на первом десятке вёрст. Так же учил бесшумному передвижению хоть ползком, хоть бегом. Ну это у нас есть охотники, они эту науку преподавали. Ну вот вроде бы и всё.

– А как ты думаешь, чего это прусаки прошедшей ночью учудить хотели? До смерти нас насмешить? Ведь догадаться надо, на глазах целого полка, ротой ползти в атаку. Батальон стоит готовый к бою, а остальной полк по краям смотрит чего из этого получится.

Фельдмаршал улыбался во весь рот.

– Я мыслю так. Они хотели нанести ответный удар, мы у них людей (я нарочно не упоминал звания) выбили, а они не хотели сниматься с места и идти в наступление, ведь поле боя тут выбрали вы, а значит у нас преимущество. Вот и хотели они дать ответку. Потому и не снялись они на утро с места. А когда уже во вторую ночь мы их пощекотали, а их группа не вернулась, поняли, что мы им становой хребет удалим без обезболивания.

Всё правильно рассуждаешь, голова у тебя работает по-командирски, буду ходатайствовать перед государыней о присвоении тебе личного дворянства, ну и офицерского чина.

– Рад стараться, ваша светлость!

– Старайся братец, а сколько ты уже служишь?

– семь лет, ваша светлость.

– Что-то ты молод очень, для семи лет?

– А я в рекруты, добровольцем, в четырнадцать напросился.

– Вот как, ну ты удивляешь меня всё больше. Чего ж так рано то? мог бы ещё у отца с матерью под боком просидеть.

– А я сызмальства хотел служить матушке-императрице и родине. Меня наш барин тренировал, он отставной по ранению. А барыня учила грамоте и счёту. А тут ещё родители хотели женить на некрасивой девке, да ещё и старше меня на год. Одно к одному и вот я здесь.

– Ну порадовал ты меня, братец, служи честно, а я за тебя непременно похлопочу, нам такие дворяне и офицеры нужны. Ну всё ступай, мне перед завтрашней баталией отдохнуть надо. Я развернулся и строевым шагом вышел из шатра, перевёл дух. Всё-таки нервное это дело, беседовать с главнокомандующим.

Глава 8. Первая победа.

А на завтра, наша рота стояла впереди главкома, мы ведь были приписаны теперь к штабу. Да и понимал главком, что наша задача, это разведка, а не сражение. Мы ему с утра весь расклад сил противника обрисовали, где какие подразделения, где пушки. Надо сказать, рота тут была не вся, половина была рассыпана по полю. И наблюдала за передвижением противника. Даже придумали, как работу артиллерии корректировать, один, в лешаке, лежал на холме, второй чуть ниже, но с нашей стороны холма махал флажком.

Противник не наступал, эдак у солдат весь запал пропадёт. Надо их опять спровоцировать. Я поглядел на капитана, почти майора, он на меня, почти поручика, поднял глаза к небу, взвесил все за и против, и отправился к верховному, что-то с ним обсудил и верховный дал отмашку.

Уж мы-то хорошо знали психологию солдат, особенно капитан. Напряжение перед боем выматывает больше, чем марш-бросок. Перегорит солдат и будет заряжать ружьё как попало, и стрелять куда попало.

Батарея начала контрбатарейную борьбу. Выбить у них пушки, уже половина победы. Один выстрел, взмах флажком, второй, опять взмах, третий, и махи в право в лево, накрыли, перевод орудий на другую позицию, и примерно тот же сценарий. Примитивная конечно азбука Морзе, ну уж какая есть, лучше, чем ничего. Прибежал посыльный от одной из наблюдательных групп, доложил, там то и там то, происходит то-то и то-то. Капитан с докладом к верховному. тот склоняется над планом, картой это не назовёшь, пишет записку и отправляет офицера. Вот так медленно не торопясь идёт сражение. Враг всё-таки двинул полки. Артиллерии у него уже не осталось. А у нас она целёхонька. Открыли артиллерийский огонь по пехоте. До ружейного боя пока не дошло. Опять корректировщики машут флажками. Вон там наступает кавалерия, пушки подворачивают, и от кавалерии летят куски мяса. Эскадрон наскакивает на наше каре, и откатывается, но уже меньшим числом. Несколько наскоков и десяток лошадных умчались прочь. Всё что осталось от эскадрона, наше каре стоит, не шелохнувшись, только видно, что в центре суетятся, видно раненых перевязывают. Я обращаюсь к капитану.

– Если вон туда направить телеги и вывезти раненых, пусть люди видят, что о них заботятся, это предаст стойкости.

– Сейчас верховному доложу.

Через минуту.

– Бери телеги и туда, вывози раненых, тебе тут всё равно делать нечего.

– Взвод за мной.

И бегом, выполнять приказ. Вот так примерно и протекала эта баталия, почти всё, как всегда, но вот это – почти.

Враг был удивлён невероятно точной работой нашей артиллерии, свою же он потерял, так и не нанеся нам урона. Каре стояли – не дрогнув, ни одно не удавалось прорвать, раньше такого не было, их прорывали регулярно. Если бойцы опытные, то иногда удавалось собрать заново. И вот каре двинулись вперёд, на ходу перестраиваясь в атакующую шеренгу. Каре должно стоять защищая своих раненых, или отступать, бросая своих раненых. А тут наступают, бросая раненых, или у них совсем ни кого не покалечило, а что тогда делала кавалерия? танцевала?

Враг был деморализован. Непобедимая армия Фридриха второго, великого, побежала. Обоз достался нам. Они даже порох не стали взрывать. Правильно я тогда не стал заморачиваться. Кавалерия в баталии участия не принимала, обозначила себя на некоторых участках, но на вражеские каре не налетала. И по окончанию боя главком запретил преследовать врага. Простояли на месте сутки, похоронили погибших, перевязали раненых, разместили их в деревушке с трудно запоминающимся названием. Оставили целый полк для охраны, и двинулись преследовать врага. С бешеной скоростью, аж пять километров в сутки. Я и капитан понимали в чём тут дело, некоторые высокопоставленные офицеры – тоже, а вот некоторые не хотели ни чего понимать. Через сутки Опраксин отправил ещё два полка на охрану той деревушки. Тут непонятливые вообще взбесились. Раненых чуть больше сотни, а на охрану им аж целая дивизия, да она так бы пригодилась при штурме Кёнигсберга. Мы с капитаном только посмеивались. Хитёр главком. Доложит в Петербург, что в битве убитыми и ранеными потерял, целую дивизию.

Наши поручики ходили хмурые и злые, но капитан их быстро успокоил, сказал , что эти манёвры , а вернее их отсутствие, не для их понимания, жалование у них ещё маленькое , что бы в таких делах разбираться. А потому надлежит им заткнуться и выполнять дела касаемо службы со всем рвением. А то вон, солдаты и сигналы придумывают, и разведку ведут, а поручики только на смотрах себя показывают. Мы ведь уже не пехота, мы разведка, а потому вам надо либо переучиваться, либо уходить в другие части. Проняло, никому не хотелось покидать роту, потому как рота особая. И капитан в ней вроде как майор. А значит и они вроде уже капитаны. Престиж, однако. И засели они за учёбу, ну как засели, забегали за учёбу, так сказать, будет точнее, вначале стали изобретать корректировку, что-то уже было придумано, а что-то и они придумали, начали учиться ходить бесшумно. Учились работать ножом. В общем стали умнеть на глазах. Времени было достаточно. На передвижение уходило в день часа полтора не более.

Глава 8. Осада.

Осенью подошли к Кёнигсбергу, тут дали ещё один бой и окончательно загнали прусаков в осаду. Штурмовать нельзя, но вот создать видимость штурма, неудачного – надо. А как сделать неудачный штурм, и при этом людей не потерять. А наша армия, уже такие псы натасканные, мало того, что просто профессионалы. Так ещё целый год под Ригой проходили боевое слаживание. А у противника армия после поражения вся разбежалась, кто-то, наверное, вернулся на службу, кого-то выловили и вернули, мы ж специально так медленно плелись, чтоб они собраться успели, новых рекрутировали. Армию противник восстановил, но она была ещё хуже той, что мы разбили. Ну вот и что теперь делать, как воевать без войны. А ведь зима на носу, а мы в чистом поле, и плечо подвоза провианта и фуража – очень большое, может начаться дефицит продовольствия. Огненный припас был, мы его пожгли мало, а вот ели мы много. Для начала решили землянки выкопать, бани, конюшни, колодцы, всё по накатанной схеме.

Ну а потом сели мы с капитаном думать, как нашему уважаемому главкому помочь. Капитан как-то с ним очень сблизился. И в тайные планы войны был посвящён. Лейтенантов с нами не было. Они не были среди посвящённых.

– Мне пришла в голову мысль, и я её думаю. Давай думать вместе.

– Давай, а какая мысль?

– Для начала. Надо проникнуть в город, разведать там всё хорошо. Начертить планы бастионов. А потом уже думать, как эти бастионы штурмовать, но чтоб людей не потерять, и город не взять.

– Задача сложная, но интересная! Можно во время разведки ещё денег натырить. Армию то кормить надо, а у местного населения ничего отбирать нельзя, только покупать.

– План принимаем за основу, проблемы будем решать по мере их поступления.

– И первая проблема уже нарисовалась, и проблема я тебе скажу очень большая. Я не учил людей по стенам лазить.

– Да, это проблема. Так, ты ищешь подходящую стену. А я заказываю кошки. Всё я на доклад.

Мне досталось самое трудное, где в чистом поле найти каменную стену. Поднял свой взвод, разъяснил задачу. И пошли мы по двое, трое, каждый в свою сторону. Как ни странно, стену нашли быстро, это была мельница, каменная, высокая, ветряная. Я, прям, почувствовал себя Дон Кихотом, буду драться с мельницами.

Взяли в обозе верёвки навязали узлов. Оказалась в обозе и кошки были. Мы ж на войну шли, а война предполагает осады и штурмы. Бежим к мельнице, далее следующая проблема, как на такую высоту закинуть кошку. Надо суперменов из голливудских фильмов в армию брать, а берут почему-то крестьян. Вот не дорабатывают правительства всех времён и народов. Даже в мою голову такая простая мысль пришла, выходит я умнее всех правительств. Ну это я стебусь, в уме, от бессилия. Попробовали закинуть кошку, классическим способом, путём раскручивания, чуть бошки не попробивали друг другу. Надо что-то менять, какой-то не правильный подход к проблеме, нас много, а окно одно. Крыша была покатая, за неё кошка всё равно не зацепится, а вот окно как раз как межзубцовый проём, только маленький, и высота подходила, примерно на уровне четвёртого этажа.

Что ж делать, что ж делать? умная мысль, войди в тупую голову, ну пожалста, пожалста, пожалста!!! Обана вошла.

– Делаем так, ты бежишь во внутрь, поднимаешься по лестнице, сбрасываешь верёвку, закрепляешь там надёжно, а потом все по очереди тренируемся залазить, остальные тренируются кидать кошек в цель просто на поле, в длину, ещё не понятно, вот этот круг – цель. Отошли на сорок метров от него встали по окружности. Нет не так, ты сюда, ты сюда, а ты сюда, теперь понятно а вы двое со мной. Так ещё раз, вы тренируетесь лазить по очереди, вы кидать кошек, все вместе. Потом меняетесь. А мы бегом в ближайший лес или сад.

Леса не было, нашли садовый парк. Усадьба чья то, загородный дом богатого горожанина, при нём парк, а парке деревья. То, что нам нужно, ну, наверное. Если найдем подходящее. Зашли в ворота, идем к дому навстречу вышел не очень старый, не толстый мужик из-за спины выглядывала, миловидная, довольно молодая барышня, настоящая Марта или Анна, которая баден. Мужик спросил.

– Чем ихь может помогайт доблестный русишь официр.

Я решил поприкалываться.

– Ми есть русиш оккупант. Ми приходить сюда за один дерево, вы нам давайт пила и топор. Мы брать дерево и уходить. Пила, топор, шнель, шнель. Сопровождающие меня офигели.

– Ваше благородь, а вы где и когда научились говорить на прусском?

Тут офигел я.

– На каком прусском, это он говорит на ломанном русском, а я его передразниваю. Так, разбежались по парку, ищем дерево, прямое, метров восемь и выше. Что-нибудь из прочных сортов, бук, дуб, ясень, граб. Шнель, шнель!

Подчинённых ветром сдуло. Вышла Марта или Анна, вынесла топор и пилу. Я расплылся в улыбке на какую только был способен.

– Данке шон, а что такая прекрасная фройляйн делает сегодня вечером? Я хотеть пригласить фройляйн погулять по этому парку.

Что она поняла, чего не поняла? Я не знаю, она только улыбнулась и присела в книксете.

– Ауфвидерзеен.

Сказал я, поклонившись одной головой. Так резко, как офицеры царской армии, виденные мной в фильмах, в прошлой жизни. Она ещё раз книксетнула. Я развернулся и пошёл в парк. Дерево нашли не очень быстро, но нашли, оказался бук, спилили, срубили ветки, ошкурили. Вершина в самый раз, а вот комель толстоват, чуток подработал его топором почти идеально. Я опять пошёл к дому, постучал в дверь. Вышел тот же немец, я отдал топор и пилу, спросил.

– Я хотеть рубанок. Есть у вас рубанок?

Это слово вроде к нам из немецкого языка пришло, если б было русское – назвали бы строганок, он должен понять. Немец радостно закивал.

– Я, я, гер официр, ходить за мной.

И повёл нас за дом к какому-то сараю. Ага столярка. Нашёл рубанок, вышел, мои балбесы, открыв рты пялились на окно. Ага, Анна-Марта стоит на подоконнике, моет окно, чего-то напевает, ну как так получилось?

Я цыкнул, вручил балбесам рубанок, дал задание загнал в сарай. А сам начал с мужиком вести светскую беседу.

– Гер …эээ…???

– Шольц.

– Гер Шольц, у вас ведь есть родственники в городе. Он кивнул.

– Ни для кого не секрет, что мы скоро будем штурмовать Кёнигсберг. А за вашу неоценимую помощь я могу взять под защиту ваших близких. Но мне надо знать, где они живут? Что бы я смог их быстро найти и с ними ничего не успело произойти.

– Какой помощь я должен вам совершить.

Говорил он хуже, чем понимал. Или прикидывался.

– Вы уже помогли, дерево, пила, топор, рубанок. Мы не хотим, что б люди поступали против своей совести. Никто не хочет, что б вы кого-то предавали.

(ага, как же, очень даже хотим. Всем нужно предательство, а вот предатели нет.)

– Ви на самом деле не хотеть, от меня никаких сведений.

– Ни каких, только адрес ваших близких, и что-нибудь, чтоб они поняли, что я от вас и не желаю им зла, папир напишите, или игрушку дайте, детскую. А лучше и то и другое. И вы не сказали, кто у вас там? Только письмо нужно сегодня, чтоб вы не могли вычислить дату штурма и предупредить. Я тоже не хочу быть изменником.

– Я сейчас всё сделаю. Герда спустись сюда и объясни гер официр, где живёт твоя сестра.

Надо же какой облом, ни Марта, ни даже Анна, а как же баден?? Обыдно слущай!

Зашёл в сарай проконтролировать работу, балбесы справлялись, стружка летела во все стороны, шест приобретал нужную форму, но вот вес! А если ещё и на конце человек будет, ну ничего постепенно высохнет, лишь бы не поломался.

– Как закончите, уберите за собой, и на Герду, зайки мои, не пялиться, это моя зая.

Балбесы удивлённо вопросительно поглядели на меня.

– …эээээ…, а почему мы зайцы?

– Хотите называться балбесами?

– Нет,

– Ну и какие тогда вопросы? Не балбесы – значит зайки.

Солдат переклинило. Они никак не могли понять моей логики. А я и сам её не понимал, пока, вот подумаю, разберусь, и найду логическое объяснение.

О, уже нашёл, они кору пробовали, когда определяли породы деревьев, я ещё тогда подумал (вот балбесы, по веткам определить не могут)

– Закончите, посидите тут, пока не позову. Мне с хозяевами переговорить надо, секретно!

Кивки головами. Мы уже почти приучились разговаривать жестами. Ввели мы такую практику между диверсантами, меньше слов – больше жестов.

Вышел из сарая, на встречу Марта, тфу ты, Герда.

Ууу какое декольте. И, что это я раньше не замечал? Она, что переодеться успела? как говорится, знак внимания защитан. А как же с ней разговаривать? Может она тоже, по-русски говорит?

– Я плёхо гофорить по-русски. Я не есть много общаться с русский купец.

Ага, понятно, значит с купцами дела ведут. Торговец.

В это время, купец, очень уважаемая профессия, и не потому, что богат, а потому, что риск, порой, больше, чем у тех же солдат. Грабежи на дорогах – дело обыденное.

Читатель скажет, что рискованнее, чем служить в армии – профессии нет, особенно в средние века. И будет не прав, смертность в армии не превышала смертности на гражданке. Удивлены, объясню.

Во-первых потому, что на поле боя гибло не более трёх процентов. Огнестрельное оружие было очень неприцельное одна пуля из тридцати попадала в цель, и это не означало обязательную смерть, ранение, чаще лёгкое, перелом рёбер, ну пальцы отстрелит, ногу поломает. Смертельные ранения от огненного боя – крайне редки. А вот штыковые атаки, буквально опустошали подразделения. В Европе же до штыковых атак старались дело не доводить. А вот в русской армии, больше внимания уделялось именно штыковому бою. Пуля дура – штык молодец, не на пустом месте придумано.

А ещё, эпидемии косили целыми городами, а как сами понимаете, что гражданский, что военный одинаково болеет. А военные то в основном люди молодые, вот они и болели, и умирали реже.

Это я про смертность задумался, чтоб от декольте отвлечься и с мыслями собраться. Не получилось. Жаль, что нет поблизости, занятого нашими войсками, городка с «культурными» заведениями.

Я чокнулся, пялюсь в декольте, а думаю о статистике смертности. Надо что-то говорить.

– Дак у вас в городе сестра живёт? Анна или Марта?

Ух, вроде вопрос к месту. И далась мне эта Марта? Купающаяся Герда, тоже даже очень ничего.

– Нет, Гретхен.

– Ой как интересно, вы Герда она Гретхен. А как её найти?

– Она жить на третьей улица от стена. Проход через третий ворота. У них на дом висит большой калач, она есть жена булочника.

– Вот как хорошо получилось. Её легко можно будет найти. А от вас ей, что передать? Может какая-нибудь есть вещ? чтобы она сразу поняла, что я от вас.

– О, не беспокоиться, фатер писать письмо.

Вот же блин, и пригласить девушку некуда, кроме как к ней же в гости. Появился папа, в руке конверт, запечатан сургучом. Он, что в штаб письмо писал, похоже это шпион. Виду не подаём, берём конверт улыбаясь. Кричу.

– Эй, заи! У вас всё готово?

– Готово, ваше бродь.

– Выходите, и к мельнице, я вас догоню.

И к хозяевам.

– Данке Шон! Гер Шольц. Данке фройляйн Грета. Надеюсь, ещё увидимся.

– Я, я, когда вам нужен второй дерево.

Подколол немчура! Вот обрюхачу твою дочку, посмотрим, кто из нас будет смеяться последним!

И я пошёл догонять своих балбесов.

Пришли к мельнице, время к ужину. Я оставил двоих охранять инвентарь, с остальными двинулся в городок. Доложил командиру о прибытии.

– Как тренировки идут?

– Не знаю, я шест готовил, ещё одну хитрость вспомнил из нашего времени. И вот ещё, почитай.

– Что это?

– Не знаю, или письмо дочери, или разведданные.

Командир вскрыл конверт, пробежал глазами.

– Какой-то папа пишет дочери, что податель сего письма очень хороший человек, и защитит всю её семью от варваров. И кто этот хороший человек?

– Я.

– А варвары я так понимаю, мы все?

– Правильно понимаешь.

– И, что нам это даёт?

Пока не знаю, но есть план использовать Гретхен, вернее её дом в качестве убежища, пока мы будем разведывать город.

– Мысль дельная, а не сдадут?

– А мы ей намекнём, что папа и сестричка тут в заложниках. Теперь две мысли надо обдумать.

Первая, как такую прорву денег стырить?

Полковые кассы брать нет смысла, в них денег мало, и кипишь поднимем, на местный криминал ограбление десятков полковых касс не спишут, начнут искать именно диверсантов. Ростовщиков тоже трясти бесполезно, умрут, а деньги не отдадут, а сами мы ни в жизнь не найдём. Банков как мы привыкли – тоже пока не существует.

– Я докладывал Опраксину, он сказал, что если с деньгами не получиться, то и ну его, больше поводов снять осаду и уйти.

– А ты знаешь, что Опраксина за это под суд отдадут. Обвинят в предательстве.

Матвей Григорьевич посмотрел на меня с недоверием.

– Точно?

– Точнее не бывает. Я этот период истории отдельно изучал, после фильма про гардемаринов. Я ж не сам по себе такой умный, просчитал все тайны «мадридского двора».

– Елизавета не допустит.

– Императрица тяжело заболеет, и не будет управлять государством, а Пётр Фёдорович. Ещё не Император.

– И, что будем делать?

– Есть у меня план, подставим кого-нибудь из враждебной для нас партии.

– Румянцев подойдёт!

– Пусть будет Румянцев. Если, скажем во время вылазки, Опраксин получит тяжёлое ранение, и штурм окажется не удачным, солдаты и офицеры начнут возмущаться невыплатами, Румянцев повернёт домой?