Восхождение в бездну

– Ви! Ри! Он! – выдерживая паузу, они повторяют. – Ви! Ри! Он! – все ждут начала, а без разрешения Императора ничего начинать нельзя. Он откликнулся на их зов и встал, вместе с ним поднялись все присутствующие в ложе. Толпа мирян волной тут же утихла, их распалённые лица узрели Свет Его Величия, и глаза замерли, созерцая Его. К Императору в миг поднесли позолоченный рупор на стойке и, уперев его в каменный пол, направили в площадь.

– Жители Империи Солнечного Гало и гости наши, Светоч благоволит нам! – голос Императора зазвенел через рупор и окинул площадь своим позолоченным громом. Он указал рукой на солнце, именуя его Светочем. – Я обращаюсь ко всем вам! – следующим жестом он обхватил трибуны руками и продолжил. – Сегодня! Сегодня день, к которому шла вся Империя, и несколько поколений свидетельствовало это!

– Да! – толпа завыла, внемля ему.

– Тогда пусть начнётся праздник! – Император вырвал из своей груди последний воздух и направил его в рупор, а из четырёх углов площади по направлению к центру в тот же миг побежали танцоры. Наряженные в пёстрые платья с извивающимися змеями, они начали кружиться вокруг золотого кольца, образуя ещё одно, только живое. В спину Императору ударил гул лицемерных аплодисментов, и он с каменной улыбкой обернулся к тем, с кем приходится делить ложу. Они стоят и аплодируют долгожданному началу празднования и окончанию томительного ожидания. Император Вирион вернулся на тронное кресло и, захватив со стола виноградную гроздь, стал созерцать с высоты мелкую праздную суету.

Артисты танцевали и пели песню величия Империи Солнечного Гало. Из пушек, стоящих у подножья западной и восточной трибуны в направлении неба над озером Копит, вырываются струи пылающего фосфора. Взмывая в небо, они переливаются разноцветными искрами и, оставляя дымные струи, исчезают. Толпа воет в экстазе и аплодирует.

– Отец, поведай суть этих Врат, – вполголоса задался Люциан.

– Сие творение корнями уходит к истокам Империи, во времена правления Первого Императора Гало, – произнёс Фер Элохим и смущённо улыбнулся, так как почувствовал неловкость ситуации. – Ему в праведных стенаниях явился Глас свыше и поведал искомое направление всех деяний, в нём он познал саму суть, к чему он шёл всю свою жизнь. Пусть он объединил народы под своим правлением, но высшей цели так и не достиг. Эти Врата – наследие Императора Гало, которое позволит достигнуть той высшей цели, что унаследовали его дети.

– А куда они ведут?

– В новый мир…

– Прости, отец, но звучит это размыто… – Люциан вдруг оглянулся по сторонам, в глазах присутствующих он заметил высокомерное осуждение.

– Как понять тебя – размыто? – смутился старый Фермилорд. – Это наш новый мир, это наука, это новый поток знаний, бескрайний потенциал у этих Врат, – отец на мгновение не узнал собственного сына, как будто тот не верит в истину для всех. – Ты так говоришь, будто тебе всё это чуждо?

– Прости меня, отец, за мои домыслы, но на первый взгляд это всего лишь скважина в золотой оправе, – в поклоне замолчал Люциан. Хоть он и чувствует за собой вину за сказанное, но его больше терзают сомнения как человека нового. Почему он должен радоваться и слепо верить, как все эти массы мирян внизу, в то, чего не может постичь.

– Сын, твоей вины здесь нет, даже наоборот, это моё упущение. Я привёл тебя сюда и не растолковал столь важное событие в Империи, – старик приобнял сына, признавая выпавшую декаду лет молодого паладина. – Представь эквилибриста, что ступает по натянутому канату меж двух столбов. Так будет проще… – он взял со столика либретто[5 - Программка.], раскрыл её и развернул перед собой по горизонту, обозначая сгиб её канатом в объяснении. – Тело эквилибриста напряжено, он ловит равновесие и идти может только вперёд или назад. Допустим в нашей аллегории возникает муравей на том же самом канате, и он тоже может двигаться вперёд и назад, как и эквилибрист, но из-за своих размеров муравей с лёгкостью может перемещаться и влево, и вправо, а в какой-то момент может даже оказаться на другой стороне каната.

– Но в сиим объяснении мы явно не муравей, – Люциан проникся объяснением и изо всех сил хватался за свои домыслы, лишь бы не отставать от рассуждений отца.

– Верно, мы не муравей, мы тот самый эквилибрист, – старый Фермилорд сложил программку, не нарушая горизонт. – Чтобы попасть на другую сторону каната, нам нужна дыра в пространстве, – свободной рукой старый Фермилорд неспешно взял всё с того же столика перо для заметок и с лёгкостью проткнул насквозь либретто. Остриё прошло обе страницы, и когда он его вынул, то на раскрытой либретто остались две дырки. – Видишь ли, Первый Император Гало заложил фундамент Врат, отдав предпочтение сему городу и он был, безусловно, прав…

– Уважаемый мной Элохим, – вдруг сам Император вмешался в диалог и, не оборачиваясь, спросил. – Вы только сейчас затронули с сыном историю Врат?

– Да, Император, и простите великодушно меня за такое упущение.

– Не я судья вам в этом деле, – усмехнулся Император и всё так же, не оборачиваясь, продолжил. – Но, если я не ошибаюсь, то этот рослый муж – Люциан?

– Вы абсолютно правы, это мой единственный законнорождённый сын и моя гордость, – ответил Фермилорд и слегка толкнул сына локтем, чтобы тот представился Императору в поклоне. Люциан тут же вскочил с места и, обойдя семью Императора, преклонил колено. – Он отсутствовал декаду лет, проходя обучение в Храме Благовещения, и лишь месяц назад вернулся в отчий дом.

– Моё почтение Вам, Император Вирион, и вашей благодатной семье, – в каждом слове молодого паладина отчётливо чувствуется трепет, ведь его взору явился величественный лик Императора. В такой близости, что не каждому смертному за всю жизнь это дозволяется. Люциан не сразу смог с собой совладать и поклониться правителю, но всё же, вздрогнув, его белокурые волосы ровными струями потянулись вниз за жестом.

– Оставь поклоны и предстань передо мной во всём своём стане, Люциан, – произнёс Император и со словами будто снял с себя эту величественную маску, показав в себе больше человечности, нежели может быть в обычном мирянине. Люциан выпрямился, и коричневое домино на нём тут же расправилось, очертив строгие линии фигуры. Статный, широкоплечий молодой монах стоит перед Императором и озирает его ярко-бирюзовым взглядом. Солнечный свет за его спиной подсвечивает белые волосы, что как продолжение лучей пылают дневным светом. – Вот уж действительно Сын Зари. Хочу заметить, Элохим, твой сын очень возмужал со дня нашей последней встречи, – старый Фермилорд смущённо улыбнулся от этих слов, но Император этого не увидел. – Я помню его десятилетним непоседой, а теперь он муж, – Люциан поклонился ещё раз в знак признательности и стал ждать, когда Император отпустит его. – Люциан, я хочу лично познакомить тебя со своей семьёй, – Император опустил правую ладонь в сторону, указывая на Фермилорда Твердыни Сигор, левая же его рука по-прежнему зависла в воздухе, держа наполовину объеденную ветвь винограда. – Это мой отец Геомант, ты, наверное, никого и не помнишь…

– Огромная честь для меня быть лично знакомым с отцом Императора, – поклонился ему Люциан, и старик в ответ дёрнул головой, а ладонь Императора переместилась над коленями и указала на левую сторону возле него.

– Моя старшая дочь Лилит, – Люциан перевёл взгляд на молодую девушку в голубом платье и обомлел. – Вы встречались в детстве, правда Лилит тогда гораздо младше была…

– Папа, – смущённо перебила его дочь, и её голос зазвенел в ушах Люциана. Голос полился вдаль колокольчиком, отчего Люциан потерял дар речи. Впившись в её огромные карие очи своим синим взглядом, он почувствовал, как его тело наполняется незнакомым теплом, что переходит в жар. Сердце сумасшедшим темпом застучало в груди, разгоняя кровь, так громко, что казалось, Лилит его слышит. – А что ж сам муж молчит? – спросила она настойчиво Люциана, да и тот хотел ответить, но забыл, как это делается.

– Дорогая, ты смутила нашего гостя, – сказал Император и наклонился, чтобы прошептать ей. – Он декаду лет не видел дев, – прочитал по губам Люциан, и на алых губах Лилит появилась смущённая улыбка, но молодого паладина это не смутило, он и без этого не может промолвить слово.

– Прошу прощения у вас, молодой паладин, за свою грубость. Если я вдруг обидела чем-либо, то я не со зла, – сказала она и вдруг стала такой серьёзной, но, к огорчению, Люциана, он не вспомнил, как говорить, и лишь поклонился.

– А это моя радость – младшая дочь Немезида, – Император решил перевести внимание паладина с Лилит.

– Здравствуй, – уже давно ёрзая от нетерпения, юная принцесса Немезида обрадовалась, что до неё дошла очередь.

– Здравствуй, – вспомнив родную речь, тут же ответил ей Люциан.

– А почему у тебя глаза светятся? Я тоже хочу, чтоб у меня светились глазки, как у тебя.

– Зачем же так, как у меня?

– Чтоб как две свечечки, да и ночью ходить удобней.

– Твои глазки тоже светятся, но по-своему, и они мне нравятся гораздо больше, чем мои, а ночью можно и с лампадой, – улыбаясь, закончил Люциан и снова бросил скользящий взгляд на Лилит. Та свысока проявляла любопытство в их сторону, а на лице застыла всё та же неловкая улыбка.

– А вы галантны, паладин, – закончила юная принцесса Немезида, вскинув своей маленькой ручкой себе волнистые волосы, в которые местами вплетены синие ленты, и с серьёзным видом стала всматриваться на площадь, рассматривая танцоров.

– Моё почтение, – прижав правую ладонь к своему сердцу, откланялся Люциан и устремился на своё место. Вернувшись на мягкое кресло, он отчётливо продолжил видеть только то, что перед ним сидит Лилит. Он видел её лицо в своих мыслях и незаметно для себя закрыл глаза, чтобы посторонние краски не портили образ. Аромат её кожи вырывался из сотни других запахов, так отвратно смущающих его, и однажды, ворвавшись в пазухи его носа, остался там навсегда. Сердце, вспомнив бешеный ритм, вновь стучало в груди Люциана, и, поддавшись чувствам, он наклонился вперёд, чтоб уловить тонкие ноты её красоты.

Действие 5

Открытие

Осень. Город Шеол. Центральная площадь. Верхняя лоджия. Послеобеденное время.

Едкий пот заливает озлобленные глаза Абаддона. Не помогает даже опахало в руках кастрированного советника Ксафана. Он ревностно смотрит на молодого паладина, видя в нём никого иного как новоиспечённого соперника за престол. Обиду перекрывает злоба, и его глаза бегают от белокурого паладина к старшей дочери Императора, которую он так алчно посмел возжелать при первой же встрече. Возможно, он сам себя уже проклинает за столь желчные чувства и мысли, но обратить это в себе не хватает воли.

– Абаддон, – оборвал его мысленную похоть голос Императора, и тот вздрогнул. – Когда перейдём уже к действию? – скучное ожидание бросает тень неподготовленности, и Император это заметил.

– Как только Ваше Величие этого пожелает, – с лёгкой хрипотой, оставшейся от молчаливой злости, ответил Абаддон и не удосужился даже приподняться в своём кресле, всем видом показывая незаслуженную учесть.

– Ну, тогда я желаю немедленного действия, – сообщил Император и сам встал с тронного кресла, а вместе с ним с грохотом поднялись и многочисленные вассалы. – Абаддон, взгляни на людей внизу. Мне кажется, все заждались, не только я… – Его последняя фраза стала направленным камнем в сторону наместника, и не заметить этого было сложно, но тот всё же это сделал.

– Ксафан, – откинулся на спинку кресла Абаддон и позвал советника к себе, неторопливым жестом указывая, кто здесь правит балом. – Начинаем, – тот, поставив опахало в угол, поспешно удалился с лоджии вниз.

Император приблизился к рупору, что клювом распахнут наружу, и замер, будто теперь сам ожидая команды извне. Минутное ошеломление вызвало бурю сомнительных эмоций в нём, но всё так мимолётно, что он даже не заметил их порыва.

– Жители Империи Солнечного Гало и гости наши! – Голос Императора ворвался в рупор и с обратной стороны осыпал площадь. Артисты замерли в своих номерах, певцы замолчали в своих куплетах. Трибуны разом повернули распаренные жарой лица на верхнюю лоджию, отчего она вспыхнула красным фоном. Всё и вся замерло под беспощадным солнцем, внемля слова Императора. – Пришёл долгожданный час! – Император на миг оторвался от рупора и посмотрел на отца: он, склонив голову, задремал. – Так свершится деяние наше! – толпа завыла в неистовом томлении, танцоры змеиными струями стали убегать в трибунные норы. Площадь вмиг опустела, оставив Врата в одиночестве. Император Вирион отошёл от рупора и приблизился к отцу. – Отец, время пришло.

– Сын? – вздрогнул Фер Геомант, открыв глаза. Слегка потеряв рассудок, он заёрзал в кресле, глазами хватая знакомые обрывки местности.

– Да, отец, пора, – твёрдо ответил тот и подал ему руку. Мысли старика приняли знакомый порядок, и он встал с кресла. – Абаддон, кого ты отправляешь первыми?

– Шесть рабов – три мужа и три нимфы с дарами, – вскочил тот, когда его неожиданно, но ожидаемо спросил Император. Он больше переживает за дары, нежели за процессию, отчего и выпрямился с места.

– С какими дарами они будут?

– Зёрна хлеба в золотых шкатулках, инкрустированных рубинами, – немного испуганно ответил тот, оглядевшись вокруг, так робко и неуверенно, как вор, пойманный с поличным.