Никто не уйдет живым

Присев на унитаз, она уловила какой-то намек на дурной запах который отказывался полностью раскрыть свой источник. В воздухе ванной воняло сыростью и старым ковром, но присутствовал и оттенок омерзительной сладости мяса из мусорного бака.

Вытереть грязную, потерявшую цвет эмаль ванны мокрой туалетной бумагой было лишь способом потянуть время перед входом в душ. Когда ее в последний раз чистили?

На третьем этаже был только туалет без раковины, так что альтернативы, несмотря на размер здания, не было. Но раковина и сиденье унитаза были пыльными до того, как она ими воспользовалась, что казалось странным, потому что она слышала, как здесь совсем недавно спускали воду, а значит, сюда кто-то заходил.

Насколько она понимала, на первом этаже располагалась отдельная квартира, еще одна – на четвертом, и шесть спален в коммунальной части дома: три на втором этаже, три на третьем, и только одна полноценная ванная. Жуть. Мысль о том, что кто-то не помыл руки, воспользовавшись туалетом сегодня поутру, заставила ее поморщиться. «Что за люди тут живут?»

Стефани проверила время на телефоне. «Лучше пошевеливаться».

Она положила бутылочки с шампунем и кондиционером за покрытые пятнами краны над ванной. Когда комната заполнилась достаточным количеством пара, чтобы создать иллюзию тепла, она пересилила холод и сняла халат, футболку и нижнее белье. Она не дрожала, а скорее тряслась. К тому времени, как она ступила под струи воды, ноги и пальцы рук онемели.

Окно было закрыто, батарея работала. Почему же так холодно?

Когда заря пробилась через ту часть окна, что была почище, солнце осветило оконный проем, забранный крашеной железной решеткой, приделанной к стене снаружи.

«А что делать, если пожар?»

На окнах в ее комнате решеток не было, так что, возможно, они предназначались только для защиты нижних этажей – еще одна деталь, которую она вчера упустила, стремясь выбраться из «камеры». И еще одна причина бежать отсюда.

Сама идея очередного переезда выматывала, но оставаться тут она не могла. Ей хотелось убежать в какое-нибудь знакомое место.

«Райан».

С тех пор, как она прибыла в Бирмингем, когда бы ей ни овладевали страх и неуверенность, первым делом ей хотелось позвонить своему бывшему, Райану, и спросить, не может ли она вернуться в его комнату – хотя бы до тех пор, пока не найдет работу в Ковентри или где-нибудь неподалеку. Но это будет невозможно до выходных, потому что ей нужно было отработать три дня на дегустациях. Она заработает сто двадцать фунтов. А возвращение в Ковентри будет еще и свидетельством полного отчаяния; от одной этой мысли ее чувства опускались на четвереньки, принимая обличия вины и тоски.

Она не хотела снова через все это проходить. Она не хотела быть с Райаном. В этом она не сомневалась. Ее пребывание в его комнате будет неуместным и почти невыносимым. И если она с извиняющимся лицом вернется в жизнь Райана, значит, ей снова придется спать в его постели, а ему – ворочаться на полу в спальном мешке.

Возвращение в комнату Райана, но не к нему, будет означать слезы, в основном его, и возрождение неудобства и неловкости, которыми будут полны несколько ночей в его жилище. Им овладеет отчаянное желание снова быть с ней. Это была одна из главных причин, по которым Стефани уехала в Бирмингем в поисках работы: чтобы отрезать их друг от друга.

Эти размышления приводили ее к коротким всплескам надежды, исчезавшим в знакомом водовороте удушливого бессилия, и кончались страхом. «Ничего нового». Она всегда оказывалась в чужих домах, охваченная беспокойной тревогой или парализованная сожалениями. Как можно было быть такой дурой и думать, будто она сможет в одиночку закрепиться в незнакомом городе?

Помня о времени, Стефани быстро вымыла голову, непрерывно крутясь под струей воды, с трудом вырывавшейся из покрытой накипью лейки душа. После нескольких минут неудобства она выбралась из ванны и закуталась в полотенце, стуча зубами от холода.

Единственной светлой стороной этого опыта было то, что в ванне ей больше мыться не придется. По пути с работы можно будет купить металлическую мочалку и чистящее средство в магазине «Все за фунт» и до самого переезда пользоваться только раковиной. Никто не узнает. Размышления о том, насколько терпимым она может сделать свое пребывание в доме № 82 по Эджхилл-роуд, прервал голос.

Забыв на мгновение о холоде, Стефани отступила от ванны, потому что ей почудилось, что голос донесся из слива.

Клубы пара достигали потолка. Она помахала руками перед лицом, чтобы лучше видеть.

Тишина.

А потом она услышала его снова: тихий голос где-то рядом с полом. Но обращался он не к ней; казалось, говорят в угол или даже в пол. Может, этажом ниже?

Она проследила, откуда доносился голос, и задумалась: может, это жильцы с нижнего этажа, и какая-то прихоть акустики или полость в здании разносят голоса по соседним комнатам?

Стефани опустилась на четвереньки. Но половик был настолько грязен, что она немедленно села на корточки, отряхивая налипшие волосы и пыль с мокрых ладоней.

– Как меня зовут?

Стефани встала и попятилась к ближайшей стене. Открыла дверь ванной, выпуская пар, чтобы разглядеть женщину, бормотавшую всего в нескольких футах от ее лица.

Как меня зовут? – Вопрос прозвучал снизу, будто кто-то лежащий в ванне заговорил во весь голос.

И кто бы это ни был, он продолжал бубнить, словно удаляясь. Стефани почти могла разобрать слова, которые, хоть это и было невозможно, казалось, доносились из-под ванны. Она подошла ближе, сглотнула спазм и постучала по ванне, надеясь, что заставит голос умолкнуть:

– Эй! А можно…

Говорящая либо не услышала, либо проигнорировала ее и продолжила стремительный словесный поток, обращаясь то ли к самой себе, то ли к невидимому собеседнику. Женщина поспешно что-то излагала кому-то – но не Стефани.

Она опустилась на четвереньки и обшарила руками половик возле ванны, хотя не знала точно, что хочет найти. В нос ударил запах влажных тряпок с ноткой канализационной вони. Наверное, в комнате снизу дырка в потолке, и она слышит обрывки чьего-то разговора или телевизор.

Стефани прижалась ухом к боковой панели экрана под ванной.

– …до того, как здесь… тогда. Некуда… туда, где другая… холод… меня зовут?

Должно быть, телевизор или радиоспектакль, слышный из комнаты под ванной. Голос должен был доноситься снизу. Она не хотела верить, что он может исходить откуда-то еще.

Стефани собрала свои вещи и поспешила в более теплый коридор второго этажа. На лестничной площадке она остановилась в шоке и недоумении и подумала: господи, куда же это я переехала?

Четыре

Когда она покинула комнату, одевшись для работы в сапоги, последние свои приличные черные брюки, белую блузку и пальто, в доме было еще настолько темно, что на этажах и лестнице требовался свет.

Потолочные лампы с таймерами включались ненадолго. Зажигаясь, они освещали старомодные зеленые обои, местами ободранные до штукатурки или перемежавшиеся с полосами обоев поновее, белого цвета. Исцарапанные плинтуса и древние стенные панели были покрыты таким толстым слоем краски, что невозможно было разглядеть изначально украшавшие их узоры. Если она шла достаточно быстро, то могла достичь следующего круглого выключателя до того, как за ее спиной с пугающей быстротой опускалась тьма. Не тот дом, по которому ей хотелось бы ходить ночью. Она подавила эту мысль.

С неудержимым стремлением покинуть здание Стефани сбежала вниз по лестнице. Она гадала, наберется ли храбрости еще раз переступить порог этого дома после работы, хотя бы для того, чтобы собрать вещи и отправиться… куда?

Свернув на последний пролет не покрытой ковром лестницы, ведущей в холл, она услышала шарканье кожаных подошв по паркету: шаги предшествовали щелчку замка и скрипу входной двери. Стефани вздрогнула, но потом поняла, что это, наверное, кто-то из других жильцов вышел из дома раньше нее. Ей казалось, что это мужчина. Но в комнатах жили только девушки, так что, возможно, это был домовладелец.

Если она расскажет о пережитом, то, может быть, получит объяснение звукам в доме. Стефани поспешила вниз.

Входная дверь закрылась прежде, чем она достигла последней ступеньки. Она стремительно пересекла холл, стуча и царапая каблуками по паркету, и с трудом открыла дверь.

Во внешнем мире нехотя занималось то, что в это серое время года сходило за свет, однако на дорожке никого не было, а калитка оказалась закрыта. Она не могла настолько отстать от человека, только что вышедшего из здания.

На короткой дорожке, по обеим сторонам от маленькой ржавой калитки, доходившей ей до бедер, стояли шесть мокрых мусорных баков. В остальном двор был мешаниной из сломанной плитки, мусора и высоких сорняков. Пучки мокрых листьев, свисавшие с неухоженных деревьев, шлепали по окнам первого этажа и скрывали нижнюю часть дома, поэтому вчера она и не заметила решеток. За древними белыми клетками из железных прутьев виднелись только черные занавески на окнах. Дождь шелестел флажками полиэтиленовых мешков и пакетов из-под чипсов, плененных разросшейся живой изгородью, которая скрывала фасад дома от улицы.

Охваченная потребностью в человеческом общении, Стефани отперла калитку и вышла на Эджхилл-роуд. Ее голову наполнил шум машин с т-образного перекрестка в конце улицы. Она посмотрела налево и направо. Фонари сияли желтым и освещали отвесно падавший дождь, который шел уже несколько часов. Поверхность дороги казалась маслянистой, машины – отяжелевшими под второй, водяной оболочкой, деревья – закоченевшими от холода. Тусклый и убогий мир был промокшим и пустым. Так куда же делся мужчина?

Стефани посмотрела на дом. Закопченные красные кирпичи, по которым струится грязная вода. Черные водосточные трубы. Над деревьями виднеются старые деревянные рамы окон второго этажа. Выцветшие занавески. Только верхний этаж мог похвастаться жалюзи. Внутри не было видно ни огонька. Здание казалось заброшенным. Она не помнила, чтобы вчера оно так выглядело. Наверное, дело в освещении и погоде, или в недостатке сна. Если бы солнце не выглянуло ненадолго во время вчерашнего осмотра, она вряд ли зашла бы внутрь.

Съежившись, пряча голову от дождя, она прошла к остановке в начале улицы и быстро написала Райану сообщение:

«Я СДЕЛАЛА УЖАСНУЮ ОШИБКУ [ОПЯТЬ!]

МОЖЕШЬ МНЕ ПОМОЧЬ?»

Пять