Междумирье
– Ты можешь дотронуться, – сказал он коварно.
– Ладно, – девушка вскочила, отчего песок взмыл вместе с её платьем, а она схватилась за голову снова, но теперь камешки, мусор и песчинки, налипшие на ладони, будто наждачкой врезались в раскаленные докрасна щёки. В глазах потемнело, и равновесие утратило опору. Михаил успел словить её до того, как она плашмя упала на тарелки с едой. Но помощь не была встречена с благодарностью.
– Не трогай меня, – Агата яростно пихнула его в грудь.
– Ты полагаешься на чужое мнение и стыдишься собственных желаний, но готова драться, если тебе помогут, когда ты падаешь?
– Я не стыжусь собственных желаний. Ты выдаёшь желаемое за действительное. Думаешь, я барышня в облаках?
– Прямо как гнедая в яблоках, – усмехнулся Михаил, – давай я покажу тебе всего лишь раз, и ты поймешь, что я имею в виду.
Не дожидаясь её ответа, Михаил поцеловал. Он был страстным, резким, сильным и вполне сошёл бы за мерзавца, всегда берущего своё, если бы не его мотивы. Агата закрыла глаза и отдалась поцелую, как способу самого тонкого и чувственного познания другого. Впечатления о нём калейдоскопом мелькали в воображении, от него веяло безжалостностью. Он из тех, кто так манит, словно и вправду столичный принц на балу. Каждая хочет хоть раз потанцевать, словить улыбку и надеяться, что образ “золушки” не сотрётся с лучами наступившего утра. Нет, он недостижим. Как бы хитра, искусна или настойчива золушка бы не была – принц не станет интересоваться ей. Почему? Да ведь он просто мужчина, со своим вкусом и пристрастием. Он не персонаж и живёт не по законам драмы. Его сердце не дрогнет в нужную минуту.
Агата не хотела прекращать поцелуй, его губы и дыхание рассказали о нём, и её собственное сердце замерло. Отказалось дальше биться, взбунтовалось. Нет! – требовательно оно начало стучаться в голову – вся эта страсть не для меня! Я не желаю страдать, а от этого парня явно не стоит ждать пощады. Он от своих личных целей не отступится.
Однако какая может быть цель на деревенском фестивале Купалля? Почему он, несмотря на кружевной рисунок кольчуги его характера, такой чувственный? Будто прожил не одну жизнь и не утомился, а просто иногда сильно злился на преподносимые сюрпризы судьбы. Агата снова залюбовалась им. Они прервались и смотрели друг на друга синими, как сапфиры, глазами: у нее – с оттенком ультрамарина, а у него – лазурного.
Михаил склонился и поцеловал снова, растягивая каждое мгновение. Он попал в омут, его желание нарастало, девушка была так прекрасна – загорелый овал лица, обрамлённый кудрями и бесконечный в своём изумлении и восхищении взгляд. Она пахла нежностью, и он перешёл к её шее, кровь в артериях быстро пульсировала, она дышала глубоко, он медленно провел рукой по её груди – и вновь поцеловал. Он уже не мог обойтись без этих губ, пухлых, откликающихся на его желание. Его рука медленно спустила рукав платья и двинулась, чтобы высвободить грудь, как всё изменилось. Агата застыла и словно всем телом потяжелела, но мышцы пришли в полную готовность. Зрачки расширились и руки упёрлись в мужчину. Толчок. Он отпустил её в недоумении.
– В чём дело? – голос охрип.
Агата тяжело дышала и попыталась выбраться.
– Подожди, в чём дело, – Михаил склонился над девушкой, блокируя её вставание на ноги.
– Ни в чём. Пусти, – её голос хрипел ещё больше.
– Нет, прошу тебя, объясни мне, – но вместо ответа в него полетела оплеуха. Он увернулся, Агата воспользовалась и хотела вскочить на ноги, но мужчина не позволил. Он двигался значительно быстрее, вернул её на спину и прижал руки над головой, не причиняя боль.
– Успокойся, – он говорил медленно и тихо, чтобы её сознание повторяло и подстраивалось к тембру голоса.
– Отпусти меня, – Агата же тяжело дышала.
– Нет, Агат, пока ты не объяснишь мне всего, я тебя не отпущу, – и улыбнулся, подтверждая своё исключительно исследовательское намерение.
– Мне нечего тебе объяснять.
– Да? – Михаил иронично усмехнулся, придавил крепче руки девушки и наклонился для поцелуя. Агата замотала головой, тогда Михаил поменял захват на одну руку, а второй жёстко зафиксировал её лицо и поцеловал, но в этот раз ответа не было. Холодные губы плотно сжимались, не шевелясь. Парень вновь усмехнулся и стал повторять своё движение, медленно, от лица, он проводил рукой у груди, сердце застучало как барабан. Она закусила губу, желая стерпеть пытку и взять ситуацию под контроль. Но стоило Михаилу дотронуться до её бедер, как она изогнулась и со всей силы пихнула парня, он приподнялся над ней, а зря. Агата следующим ударом головы разбила ему нос. Но, к большому удивлению, он только нахмурился и не ослабил хватки. Кровь из разбитого носа капала прямо на жёлтое праздничное платье Агаты.
– Ну что ж, попробуем ещё раз, – произнёс он и, втянув кровь носом, выплюнул сгусток в сторону.
– Оставь меня, что ты хочешь от меня?
– Твоих объяснений, диалога.
– А я не хочу, отпусти, – Агата начала новую атаку. Она извивалась и выкручивала руки, еда с тарелок полетела в песок, бокалы издавали звон, когда их задевали в одиночной борьбе. Михаил, казалось, не прилагал никаких усилий, просто сдерживал девушку от побега.
– Не-а, сначала я завершу то, что начал, я покажу тебе… – он не успел продолжить,
– Отпусти меня, мне уже показывали, – сквозь слёзы прошептала она от бессилья. И Михаил тут же убрал руки и отстранился, позволяя встать.
– Показывали? Что показывали, Агата? – он выглядел озадаченным и сосредоточенным.
Но Агата не собиралась разговаривать, она быстро стёрла слёзы, капли крови, натёкшие с его носа на её грудь, встала с песка и быстрым шагом, прерывающимся спотыканиями, зашагала прочь. Михаил остался сидеть, опираясь на колени. Он не смотрел на Агату, не двигался – и вдруг стал совершенно бледным.
– Кто это сделал? – сказал он медленно. – Это был Матвей?
*** 5 (наяву и сказки страшны)
Камышёвки встрепенулись в кустах, испуганные нежданными шагами. Тропу в стороне участка редко использовали, в основном пёс хозяина, но он ступал плавно и не тревожил жителей прибрежного кустарника. Агата шла быстро, как и обычно.
Ее первой мыслью было – убежать. Туман уже собирался клубами пара в кручёных растениях, и комары сбивали его вихри, устремляясь к обнажённым ногам и рукам. Прихлопывая очередного москита, она остановилась и задумалась. Тепло вечера уходило со светом дня, а доносившаяся музыка и веселье за участком казались грязными, пьяными, чересчур громкими и навязчивыми. Но она обещала себе не убегать, смело смотреть своим страхам, вероятно, в глаза. “Принимать свои эмоции” – эта фраза всплыла в голове, и девушка расхохоталась. Смех плавно перетекал в истерику со слезами и падением на колени, но в этот раз Агата решила остановиться, сходить за призами и уйти с праздника с вежливой и благодарной улыбкой. Слишком много драмы. Слишком. Вспомнила, как на втором курсе университета был предмет “этика” – фундаментальное преподавание сложных истин, кристальных результатов мысли, оберегаемых в кожаных переплётах редких книг. Редких для чтения, а не доступа, конечно. И вот, на одной из лекций красивая, ухоженная и победившая ощущение возраста преподаватель, рассказала секрет счастливых отношений.
– Не стоит отказываться от драмы в отношениях, – сказала она, – конфликты полезны. Они дают небольшую эмоциональную разрядку. Но их интенсивность должна быть слабой и, конечно, они должны быть редки. Вам стоит удерживаться на грани, чтобы после них в вашей душе не раздалась трещина, а прошёл небольшой, приятный разряд тока. Освежить взгляд, а не уничтожить стихией эмоций.
“Ведь это мой выбор, – рассуждала Агата, – я могу представить, что все эти события не столь важны. Но …я устала, я обессилила. Я … даже не могу сформулировать ничего, чтобы «принять это»”. Она глубоко вздохнула, несколько раз растянула рот, чтобы вернуть улыбку, и пошла на праздник.
Призы кучкой балансировали на её стуле, Михаил сидел за своим местом. Он переоделся в новую белоснежную рубашку, закатывал на ней рукава. Катерина, как и в прошлые разы, стояла немного позади него и говорила в микрофон новое объявление. Она не гладила мужчину, а только держалась за спинку его стула. Агате показалось, что он – словно вулкан: если женщина сделает неправильное движение, он оторвёт ей руку.
– Девушки, – Катерина распевно голосила, – а вы помните сказку о царе Салтане? Мне кажется, сегодняшний вечер выдался слишком быстрым, и наш жених не успел разглядеть каждую из вас. Поэтому, предлагаю последний конкурс. Выходите все сюда, все, кто готов бороться за его сердце.
И девушки начали собираться снова. Как и в начале праздника, никто не отчаялся и не отказался. Агату несколько раз толкнули в плечо – она раздумывала идти.
– Чего стоишь, жульё, даже выглядеть нормально не можешь. Думала, что очаруешь его своей ваг**ой? – прошептала Алеся на ухо Агате, – теперь ты знаешь своё место. Подстилка.
Последние слова были громки настолько, что Михаил замер, а подруги Катерины обернулись на Агату. Она не смотрела на них, оскорбление – это всегда то, что ранило. Полненькая дама поднялась и подошла к бледной и смотрящей на свои искусанные комарами ноги девушке.
– И что, ты просто стерпишь? – спросила её женщина.
– Я сама виновата. Это её парень, её мечта. Мне не стоило… – Агата не знала, что и говорить.
– Что ты мелешь? – возмутилась женщина и пихнула Михаила в плечо. – Парень. Катя, какого… ты сводишь девчонок, словно бойцовых собак?
– Брось, – без микрофона засмеялась Катерина и взглянула на сосредоточенного Михаила. Он не смотрел на Агату. – Это просто развлечение. Девочки дружат всю жизнь. Помирятся. Иди. Агата! Чего ты встала? Иди.
– Правила такие, – уже громко заговорила Катерина, – вы должны коротко рассказать, на что вы готовы пойти ради жениха. Начинайте с фазы “кабы я была царица…” И девочки, будьте не серьёзны. Хотя царство и правда может вам достаться. Вы знали, что Михаил очень богат. А ты, Миша, в самом конце скажешь, чьи слова были для тебя самыми приятными.
– Естественно, – улыбнулся Михаил, и стало заметно, что его нос припух от повреждения, но не был сломан.
Бабушка подошла к внучке обеспокоенная, привычная строгость сменилась заботой и растерянностью.
– Милая, что случилось, на тебе кровь, ты вся дрожишь?! Отправляйся домой.
– Всё хорошо, пить хочется. Я уже доиграю, – сказала Агата.
– Попей, – бабушка протянула кружку с клюквенным морсом. Агата выпила залпом, вытерла губы тыльной стороной ладони, грустно улыбнулась бабушке и пошла к участницам.
Смех заглушал придумки девушек, они на разный лад пытались обыграть, что “родят Михаилу сына”. Ведущий шутил, что такое количество детей для одного мужчины будет, конечно, в радость, но вот состояние его точно достанется не девушкам, а многочисленному потомству.
Алеся специально пропускала очередь, чтобы никто не перебил впечатление от её речи. Она торжественно взяла микрофон и начала:
– Кабы я была царица, то… – она выдержала паузу, пока все не притихли. – Я бы сделала тебя самым счастливым мужчиной в мире. Твой день начинался бы с моей улыбки, я подарила бы тебе уют в доме, радость детского смеха наших малышей, я бы сияла для тебя на зависть остальным мужчинам. Я бы стала твоей молчаливой опорой, гордилась бы твоими достижениями и была бы лучшим слушателем твоих историй. И, какие бы события ни происходили: окажись ты беден, устал – я бы не бросила тебя, а верила бы в то, что встанешь на ноги. Кабы я была царицей, я бы подарила тебе любовь…
Алеся говорила настолько искренне, что некоторые девушки растроганно заплакали. Гости удивились, и некоторым даже показалось, будто это нежное признание исходит не от только познакомившейся девушки с парнем, а будто они стоят перед алтарём и произносят свои клятвы. Мелодичный голос, плавные движения и одухотворённое выражение лица тронуло всех. Михаил перестал улыбаться на шутки, и с интересом рассматривал Алесю. После её слов наступила долгая пауза. Ведущий взял микрофон и даже раздумывал, давать ли его Агате. Она стояла, погружённая в свои мысли, словно статуя, и её вид, конечно, не был приятен. Взъерошенные волосы, опухшие от укусов ноги, бледное лицо с испариной на лбу и грязное платье. Ведущий откашлялся и сказал:
– Да, после такого вряд ли чьё-то сердце не дрогнет. Но, – прокашлялся, – послушаем последнюю участницу. Агата, скажи, кабы ты была царица, что сделала бы ты?
– Кабы я была царица, – она произнёсла слова хриплым шёпотом, остановилась и взглянула прямо в глаза Михаила. Он не отводил взгляд, и она почувствовала, насколько сильно он внутренне напряжён, – кабы я была царица, то… приготовила бы пир… из пирожков.
Ведущий, сам не понимая, с облегчением выдохнул. Агата отдала микрофон, постояла в толпе, а после пошла домой. Призы так и остались на стуле. Голова болела всё сильнее.
Уже лёжа на кровати всё в том же мокром и окровавленном платье, она смотрела в потолок и всё удивлялась, отчего так голодна, что даже голова кружится. В доме раздались шаги, но открыть глаза не было сил.
– Бабуль, – позвала девушка, – я только поела, а всё равно такая голодная… живот сводит.
Потолок закружился быстрее и тёмные пятна пошли от стен при её попытке подняться.
– Бабуль, а ты когда-нибудь думала, что будет, если золушка одновременно была бы и красной шапочкой?
– Принц бы её слопал. – ответил странный голос, и это последнее, что запомнила Агата за этот вечер.
ГЛАВА 2 Мозаика памяти
***(1) апокалипсис? – нет.
Сухие листья букета шумели на сквозняке. Букет стоял в пустой вазе на широком подоконнике, краска которого пошла паутинкой от старости и рассохшегося дерева. Жаркое солнце оставалось снаружи. Через деревянную раму виднелись пыльные кирпичи, а сочные листья каштанов лапами закрывали окно. Агата старалась понять, где находится.
Комната с зелёной краской на стенах, двумя пустыми койками, тумбами и эмалированным умывальником, закреплённым надёжными болтами на голубой плитке, подсказывали, что в больничной палате. На это указывал и катетер в руке. Агата ещё раз осмотрелась и пошевелила ногами, удивляясь тяжести одеяла, какие часто раздают в поездах. Толстое, шерстяное, оно было заправлено в серый пододеяльник с квадратным вырезом посредине, хрустело крахмалом и пахло отбеливателем. Она поискала воспоминания, которые помогли бы определить, сколько она провела тут времени. Если ориентироваться по засохшему букету, то, вероятно, недели…
За дверью раздались звуки шагов, и в палату вошёл молодой мужчина в застёгнутом халате. Он автоматически повернул голову направо, в сторону окна, и лишь потом посмотрел на девушку, улыбнувшись. Его светлые глаза тепло засияли, что показалось удивительным, потому что в контрасте с рыжими усами щёткой и большим загоревшим крючковатым носом, глаза выглядели обесцвеченными, выгоревшими, как и всё тут в больнице (то ли от времени, то ли от трудностей). В руках он держал карту и ручку, а стетоскоп совершенно однозначно позволял идентифицировать его, как врача.
– Очнулись? И в сознании, замечательно, – сказал доктор и присел к Агате на кровать. Девушка задумалась, разбирая значения его слов.
И правда, в первый раз при пробуждении её голова дёрнулась, будто воздушный шарик от порыва ветра. Тяжёлая и неуправляемая, не находила опоры или удерживающих её мышц. Следом вырвало, горечь обожгла нёбо. Во второй раз рвота не металась фонтаном по стенам и ночной сорочке. Кто-то заботливо уложил её на бок и придерживал, когда она кашляла и плакала. Внутренности словно собрались выбраться наружу. Потом она думала, что снимают кожу, но это была лишь мокрая и пропитанная желчью одноразовая ночнушка. Сильные руки обтёрли и заботливо переодели в мягкое. И внезапно укусила оса – так показалось. Резкая боль в плече после тёплой ласки новой одежды возмутила ее, но во всём теле наступило умиротворение. Сердце сонно застучало в привычном ритме, грудь задышала на полную, вернулись привычные ощущения рук, ног, а живот и спина расслабились. Долгий, тёмный, без сновидений покой окутал ее.
– Как самочувствие? – спросил улыбчивый доктор и взял за запястье, чтобы посчитать пульс, а другой рукой показал жестом оголить живот для проверки. Агата послушно всё выполнила.
– Нормально. А…
– Расслабь живот, не могу так прощупать, ну, силачка, – Агата попыталась, но врач был недоволен. Он, не отрывая рук от живота, посмотрел на девушку и сказал:
– У тебя красивая грудь.
– Что!?
– Отлично, вот теперь расслабила. Ох, и пресс. Давай опять попробуем… хорошо. Болит?
– Да, – прошептала Агата.
Врач закончил осмотр и уткнулся в карту, быстро что-то записывая. Девушка терпеливо ждала возможности задать вопрос.
– Давай договоримся сразу, – врач продолжал писать, – вопросы задашь потом, хотя бы, когда сможешь сама вставать. Не думаю, что твой организм выдержит истерику.
– Истерику? – повторила Агата, – но поч…
– Главное, что мы тебя откачали после отравления. А с остальным разберёшься. Сейчас позову медсестру, поможет тебе, – он бросил быстрый взгляд на лицо девушки, – если хочешь в туалет сходить и поесть немного. Потом тебе поставят капельницу. Старайся после нее как можно больше спать.
– Но почему… отравление, я что-то съела не то?
– Нет, не съела. Поговорим об этом после, пока будем радоваться, что ты пришла в себя.
– Моя бабушка… – Агата попробовала спросить, но и тут её ждала неудача.
– Она приезжала, – в светло-серых глазах мелькнуло сожаление, но мужчина мгновенно собрался и встал с улыбкой.
– Поправляйся.
– Спасибо, – прошептала Агата, совершенно ничего не понимая.
Медсестра не пришла сразу, поэтому Агата не дожидалась, а медленно перетекла на пол. С четверенек поднялась на дрожащих ногах и по стенке прошла в коридорчик. Ванная комната удивлений не принесла – стандартная песочная плитка советских времён, чистый снаружи, но ржавый в сливе унитаз, серый рулон бумаги.
В палатной тумбочке у кровати Агата поискала зубную щётку и пасту, но никаких вещей не было. Умылась просто водой. Когда пришла медсестра, то и она отказалась что-либо пояснять, помогла поесть, гладила по плечу, и грусть в её глазах не уходила. Словно перед ней бездомный питомец, которого скоро придётся выставлять из подъезда и закрывать тёплую дверь.
День проходил, Агату мутило. Она вертелась от ломоты мышц, иногда пыталась думать, но туман в голове и состояние, словно качает каждую клетку, только в разные стороны, не давало ей сосредоточиться. Вставала в туалет, её пару раз рвало. Ни свежий воздух из настежь распахнутого окна, ни холодная вода на разгорячённые щёки не приносили облегчения. И вдруг пришла бабушка. Девушка радостно пискнула и подскочила на кровати:
– Бабуля! – прошептала она, а глаза заискрились счастьем.
Пожилая женщина в накинутом на плечи халате, с пакетом из магазина, прошла к внучке. Поозиралась в поиске стула, поставила пакет на тумбочку и села напротив девушки, немного поодаль. Протянутые для объятий руки Агаты застыли в воздухе, она втянула голову в шею, предчувствуя, что начинается та самая истерика, про которую беспокоился доктор.
– Здравствуй, барышня, – сказала наконец-то бабушка. Агата промолчала в ответ. – Я привезла тебе одежду, как сказал доктор.
– Как сказал доктор?
– Да, именно. Он настаивал на моём приезде, – Агата не нашла, что ответить, через несколько минут бабушке надоело выдерживать паузу, и она продолжила: – Мне бесконечно стыдно. И я не вижу причин, почему я должна беспокоится о тебе. Ты совершеннолетняя, ты всегда поступаешь так, как считаешь нужным. А наш долг заботиться о тебе? Разве это справедливо? Ты не заботилась обо мне, о моём имени, о чести. Честь, Агата – это не ха-ха. И ты её потеряла. Откровенно скажу тебе, что я в ситуации, из которой не вижу выхода. И я надеюсь, ты поймёшь, если я возьму тайм-аут в нашем общении.
– Что случилось?
– Это ты так шутишь?
– Нет, бабуля, что произошло? Я ничего не помню… никто не говорит. Почему ты такое говорила, почему я здесь? Что случилось? – затараторила девушка.
– Что случилось, – бабушка медленно передразнила внучку, – терпеть не могу, когда ты придумываешь и актёрствуешь. Единственный для нас шанс хоть как-то оправиться от шока и нанесённого тобой ущерба – это помощь Катерины. Эта святая женщина, несмотря на то, что ты сделала… как поступила с ней в прошлом – она первая предложила руку помощи.
– Я не понимаю… – Агата прошептала в полном шоке, – пожалуйста, объясни, что случилось!?
– Ладно, барышня, – бабушка встала и направилась к выходу, – желаю выздоровления. Дальнейшее твоё присутствие в посёлке обсудим, когда ты вернёшься. Первое, что сделаешь – напишешь заявление на этого кобеля. Второе – ты выполнишь для Катерины то, о чём вы разговаривали перед фестивалем.
И дверь закрылась без прощальных слов, грохотом прошлась по дрожащим на одеяле рукам Агаты. Она обхватила колени, но тошнота тёмными кругами заходила перед глазами – пришлось обхватывать подушку. Вечером приходила медсестра, уже другая, отстранённая и краткая. Спросила, хочет ли Агата есть, дала лекарства и измеряла температуру. Агата подумала, что, возможно, если она такая безразличная, то не станет делать секрет из того, что известно всем, кроме нее. И решила узнать.
– А ты не помнишь? – удивилась медсестра.
– Нет.
– Значит, лучше и не вспоминай. Встанешь, отряхнёшься – и дальше пойдёшь.
– Почему мне никто не говорит?
– Всем заплатили.
– Заплатили? Кто…?
– Тот, кто чудом избежал, чтобы ты не превратилась в «жмурика». И теперь всеми силами старается это чудо продлить. Кто ж тебя знает. Может, ты в истерику впадёшь да вены порежешь. Вот и молчим все. Да оно и без доплаты. Никто такой грех на душу не захотел бы брать.
– Ясно, – вздохнула Агата и отвернулась, – спасибо.
Голова уже во всю складывала мозаику из малюсеньких деталей: оговорок, умолчаний, использованных фраз. Она осматривала каждый кусочек, замечая, что этот пазл с выпуклостями, а на этом – рисунок, он будет стоять в центре. Вспышки озарения мелькали и превращались в чудные истории. Агата поняла, что дремлет. Сладкая нега сна – словно впереди большие каникулы, и ничего не задали, все тесты, экзамены и тревоги позади. Только радость встреч с близкими, которых давно не видели.
Шрек волчком крутился у ног – и вдруг навострил уши, учуял своего друга. Алабай с острыми клыками восторженно приветствовал шерстистого коротыша. Удивительно: огромный, мощный, а прыгает, пригибается, словно щенок. Это первая и единственная дружба Шрека с собакой, большей по размеру. До их знакомства его часто кусали и боксер, и мастиф, однажды трепал доберман. Агата уже не могла упомнить количество швов на загривке задиристого по характеру пса. И вот – неожиданная любовь.
Любовь… просто сон, он не может быть здесь. Он отверг ее, давно. Случается, снится, даже не он сам, а чувство, рождаемое от общения с ним, от его прикосновений. Они всё так же стоят в траве перед обрывом речного берега, в тренировочной форме. Он скуп на слова, но невозможно оторваться от его лица и красноречивого взгляда. Она кланяется, снова повторяет приём удара.
Нет, нет, она просто дремлет, тихая ночь входит теплом через голое стекло, не закрытая форточка приносит звуки улицы. Ночной тишины. Вот бы не просыпаться. Но, как обычно бывает, если дремлешь наяву, сознание вдруг включает свет на полную и кричит: “ага! реальность, попалась!”. Агата подскочила, словно от удара током. Ногой почувствовала, что в конце кровати кто-то сидит, мягкий, тёплый, живой. Человек. Вжалась в стену, сердце, будто после стометровки, выбрасывало большие сгустки крови прямо к горлу, а широко распахнутые глаза старались точно сообщить мозгу, где же всё происходило: в реальности или сером коридоре сна.
В полумраке мужчина оторвался от чтения электронной книги и повернул голову в сторону девушки:
– Матвей? – прошептала она.
– Нет, – уверенно ответил голос. Агата ещё немного всматривалась в черты лица с тонкой повязкой на носу, проверяя, действительно ли это Михаил, а после заплакала.
Михаил отложил устройство и подсел к ней ближе, протянул руку к лицу, ладонью вверх, как перед диким зверьком. Хотел подчеркнуть свои искренние намерения и уважение к её желаниям. Она не отстранилась, тогда он подсел ещё ближе и обнял Агату. Всхлипы и слёзы потонули в его футболке.
– Вы похожи, – сказала в грудь.
– Мы ведь братья, – он гладил её по волосам.
– Я ничего не помню… никто не говорит… какая-то честь… заявление на кобеля… отряхнуться и жить… семейный позор… а я… я…
Она отняла своё лицо, и он вытер её слёзы, она сглотнула вытекающие сопли, и в ту же секунду закашляла. Приступ был долгим. Он вышел за водой.
