Виткевич. Бунтарь. Солдат империи

Мотив, которым руководствовался Бонифаций Кривицкий, отличался анекдотичностью. По слухам, циркулировавшим в оренбургском обществе, к неблаговидному поступку его толкнула любовь к дочери атамана «какой-то крепости», не желавшего отдавать девицу простому солдату. Вот солдат и понадеялся своими действиями заслужить право на повышение в чине и прочие награды, чтобы умилостивить отца невесты. Об этом рассказывала Воронина[161 - Там же.].

Заключенных освободили, они вернулись к своей службе. И все же историки до сих пор спорят, а не было ли в показаниях Старикова, Майера и Кривицкого зерна правды?

Что касается побега, то о нем Виткевич прежде задумывался, это показал эпизод с Гумбольдтом. Но сомнительно, чтобы такие планы он строил в 1832 или 1833 году, когда в его положении произошли ощутимые перемены к лучшему и перед ним открылись недурные карьерные возможности.

Идея с восстанием теоретически также могла им рассматриваться, этого не исключает В. А. Дьяков, посвятивший одну из своих книг «Оренбургскому заговору 1833 года»[162 - В. А. Дьяков. Оренбургский заговор 1833 года. М., 1977.]. Такая постановка вопроса импонирует тем исследователям, которым хотелось бы найти доказательства того, что дух освободительной борьбы в сердце Виткевича не угас и спустя 10 лет после крожского инцидента[163 - W. Jewsiewicki. „Batyr”. S. 123.]. Но даже если подобная идея как-либо обсуждалась Виткевичем с друзьями, то не в расчете на помощь цесаревича, который, дескать, прискачет вместе с французами и пруссаками спасать поляков. В то, что Великий князь Константин Павлович жив, верили только люди простодушные и невежественные, а у Виткевича, Зана и Сузина такой фантастический сценарий мог вызвать лишь гомерический хохот.

Поэтому Дьяков, а вслед за ним Евсевицкий допускают более реалистичную схему: выступить, чтобы отвлечь внимание царского режима от Польши, где будто бы, как надеялись гипотетические заговорщики, намечалось новое вооруженное восстание, а затем бежать в степи, в Бухару и дальше – в Китай или Индию[164 - В. А. Дьяков. Оренбургский заговор 1833 года. С. 124.]. Однако весомых документальных доказательств в пользу этой теории не найдено.

Нам кажется несостоятельным предположение о том, что Перовский догадался об антигосударственных намерениях поляков, но решил закрыть на это глаза[165 - W. Jewsiewicki. Ibid. S. 123.]. В этом якобы сыграли свою роль его симпатии к вольнодумцам и другие, прагматические соображения. Осуждение поляков обязательно бросило бы тень на губернатора, проявлявшего к ним благосклонность и осложнило осуществление его амбициозных замыслов. Но, как представляется, правитель Оренбуржья ни под каким видом не стал бы помогать возможным фигурантам заговора, будь он уверен в их вине. При необходимости Перовский беспощадно карал не то, что «покушавшихся на основы», а просто нарушителей дисциплины, неважно, поляки они или русские. Однажды по его указанию засекли насмерть рядового Левандовского, вспылившего из-за самодурства командира и сорвавшего с него эполеты[166 - Ibid. S. 129–130.]