Искушение. Книга о Вечной Любви

Пока разводил костер, Ева достала индейку и вино, с недоумением взглянув на меня. Я же достал из бардачка мотоцикла пачку «Беломора». Ева едва это увидела, сразу все поняла и, улыбнувшись, не стала задавать лишних вопросов, лишь молча, вылила все вино в пакет с индейкой. Костер горел, индейка мариновалась в вине, а я, с любовью, забивал длиннющий косяк.

Неподалеку журчал впадавший в озеро ручей. Тихо играла музыка. Небесный купол над нами наполняло звенящее пение птиц, а жар костра приятно согревал душу, летящую ввысь вслед за дымом косяка. Прекрасная Евина грудь наполнялась этим дымом, и ее точеные губки уже не могли удержаться, расплываясь в широкой улыбке, обнажавшей ее белоснежные зубки.

Мы курили, выдыхая вверх, и созерцали, как Дым, наполнявший еще мгновение назад наши бренные тела, несется ввысь, где встречается с дымом костра, и, обретая Свободу, тает в Вечности… Сумерки опустились на нас так же незаметно, как и чувство голода. Из двух рогатин и сырой ветки я соорудил вертел для индейки. Предварительно натертое солью и перцем, мясо отлично промариновалось в терпком сухом вине.

– Схожу, искупаюсь…, – нарушила молчание Ева.

Я же устроился у костра поудобнее и, медленно покручивая вертел, задумался о том, как много в мире супермоделей с именем Ева, и, возможно, лишь Единственная из них так близка мне по духу.

Тихо играла музыка, индейка начинала подрумяниваться. Капельки жира, стекая, медленно падали на горящие угли, шипели и испарялись ароматным дымком. Для придания картине полного совершенства не хватало в одной моей руке бокала красного вина, чтоб сквозь рубин хрусталя созерцать переливы тающих углей и мимолетность искр в узорах костра. В другой руке уже занимался второй косяк.

Увлекшись приготовлением дичи, я не заметил, как Ночь накрыла Лес своим черным одеялом. Над верхушками сосен выплывала величавая Луна.

Я выдохнул в темноту. Человеческий мир, оставленный нами где-то позади, с каждой затяжкой становился все дальше, мельче и неважней. Он сжимался до тех пор, пока не сжался в точку. Еще затяжка, и эта точка стала лишь неважной иллюзией, затерянной где-то на периферии сознания. Тут меня озарило глубокое понимание Сущности Травы Дьявола. Оно сразу облеклось в мыслеформу.

СОЗДАТЕЛЬ ДАЛ ДЬЯВОЛУ ТРАВУ, ДАБЫ ПОСЛЕДНИЙ, НАСЛАЖДАЯСЬ В РАЮ НА ЗЕМЛЕ, НЕ ВСПОМИНАЛ, ЧТО ГДЕ-ТО НА ЭТОЙ ЖЕ ЗЕМЛЕ СУЩЕСТВУЕТ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ АД.

В это мгновение из темноты к костру шагнула Она… Голая Ева. Совершенная красота ее мокрого тела наполняла сокральностью происходящее. Вдоволь накупавшись, девушка замерзла и присела на корточки у огня. На фоне жарящейся на вертеле дичи она напоминала первобытную Самку, пришедшую ночью погреться к первобытному огню. Я протянул ей тлеющий косяк. Она глубоко затянулась, и я заметил, как по нежной груди Самки пробежала волна мурашек.

Очевидно, Самка оказалась очень голодна, так как привстала и одним движением оторвала индейке ногу. Капли сока зашипели, упав на горящие угли. Ева вновь присела напротив меня. Я же не отрывал взгляд от ее великолепного тела, наслаждаясь первобытной красотой голой Евы. Мой завороженный взгляд от ее девичьей груди скользнул ниже и замер на самом сокровенном. Капли озерной воды искрились на ее девичьей промежности.

Не обращая на меня никакого внимания, голодная Самка грызла индюшачью ногу. По ее подбородку бежал ее кровавый сок.

Время остановилось. Я не заметил, как из одежды на мне остался лишь клык Азазело, висящий на шее на шнурке. Самка с упоением рвала белыми зубками мясо, затем обернулась ко мне, и я уловил в ее взгляде искры первобытной страсти. Она изящно изогнулась, словно дикая черная пума и на мгновение замерла, закрыв глаза, но, не отрываясь от добычи. Сжав ее узкую талию обеими руками, я вошел в нее сзади, по-звериному, сильно и жестко. Раздался протяжный стон…

Шум деревьев и Ветер ночной
Стон заглушат, твой и мой,
И биение Сердца
Пылающего адским огнем…

Упираясь о землю одной рукой, Самка грызла кость другой и рычала, словно у нее собирались отнять добычу. Она изгибалась в такт моим движениям, и мне показалось, что мы перенеслись в каменный век. Но как совершенны были изгибы ее юного тела, освещенного светом костра. Как Красива она была в эти мгновения! В какой-то момент Хищница открыла глаза. В ее вертикальных зрачках отразились языки пламени. Лишь костер да огромная Луна стали свидетелями нашего умопомрачительного соития.

Мы не стали одеваться. Журчанием ручья лесное озеро манило наши разгоряченные тела к омовению. Держась за руки, мгновенье мы стояли у самой кромки зеркальной глади, наслаждаясь видом. От наших ног убегала вдаль лунная дорожка. Царство тишины вокруг нарушало лишь пение цикад. Мы шагнули вперед. Дыхание перехватило то ли от прохлады воды, то ли от осознания происходящего. В воде Ева напоминала сказочную русалку. Из жесткой дикой самки она превратилась в нежнейшее создание. Обняв меня за шею, она неотрывно заглядывала мне в душу влюбленными глазами. Затем, прижалась ближе, обняв меня стройными бедрами, и поцеловала в губы.

Я лишь почувствовал, как медленно и нежно вновь вхожу в нее. Лунная дорожка едва колыхалась, наши плавные движения, напоминавшие медленный вальс, не нарушали незыблемой поверхности озерной глади. Освещенные светом полной Луны, два пылающих тела слились в ночной тишине. Закончив омовение, я взял уставшую Еву на руки и вынес ее из воды. Она нежно обнимала меня, положив мне голову на грудь.

Я донес ее к нашему костру и осторожно уложил в спальник. Ночной ветерок доносил песню из бумбокса.

Засыпай,
У меня на руках засыпай,
Засыпай,
Под пенье Дождя…
Далеко,
там, где Неба кончается край,
Ты найдешь
Потерянный Рай…

Подкинув в костер пару поленьев, я прилег рядом с Евой.

В мире снов…
В мире снов…
Все Надежды и Мечты…
В мире снов…
И во сне смеешься ты…

Я обнял ее, укрыв черным бархатом своих Крыльев.

Мне снились желтые пески Палестины. Солнце беспощадно палило с зенита. Раскаленный воздух пустыни, словно жидкая лава, заполнял собою все вокруг, не оставляя жизни никаких шансов.

На одном из барханов сидел путник. Его бедная одежда, растрепанные черные волосы и неухоженная борода говорили о том, что путник провел здесь ни один день.

Что делал он в этом негостеприимном месте? Пришел ли сюда осознанно или заблудился?

Я подошел ближе и узнал сына человеческого. Его глаза выдавали нечеловеческую усталость, казалось, он был на грани безумия. Думаю, мое внезапное появление он воспринял как начинавшуюся от жары галлюцинацию или мираж.

Я обратился к нему:

– Здравствуй, брат Иисус.

Очевидно, он не ожидал, что галлюцинация начнет разговаривать. Его глаза блуждали.

– Здравствуй, добрый человек, – после недолгой паузы ответил он.

– Ты кто?

– Я – брат твой.

Прочтя недоумение в его взгляде, я добавил:

– Не в смысле смертный земной, но по духу.

Он посмотрел на меня исподлобья.

– У меня нет братьев, и ты не брат мне. Не мог наш Отец…

Нет греха более тяжкого, чем ограничивать Создателя в Его проявлениях. Откуда тебе знать, что Он мог, а чего не мог? Нас сотворил один Отец, в нас Его Дух. Поэтому, кто мы друг другу, как не братья?

– Может и так… И как мне называть тебя?

У меня много имен. Вечное Имя должно выражать Вечную Суть. Ты можешь называть меня Туман.

– Что выражает твое имя?

– Мое Вечное Имя выражает с одной стороны Туман – воплощенный в тело Дух, а с другой, TWO MAN – Второе Человеческое воплощение. Ты, Иисус – суть Первое Воплощение, я, Ту Мэн-Второе. Ты – суть Начало, я – Конец. Так что, зови меня просто – Туман.

– Конец чего?

– Истории с твоим появлением в этом Мире, конечно…