Владыка

Ваня посылает своим близким в Сорочинск три фотографии нашего Никольского собора со следующими характерными записями: матери – «Да утренюет дух твой, мама, ко храму святому»; Дарье Ефимовне – «Чертог Твой вижу, Спасе, украшенный, и одежды не имам, да вниду в онь»; Февронии, инокине, своей первой старице – «Дом Отца Моего домом молитвы наречется»…

Ваня уехал в Москву. Каждый день верующие справляются о Ване: куда он делся, не болен ли, почему его нигде не видать? «Нам скучно без него», – заявляют многие старушки и женщины. Хорошо это. Ясно, что не только его благообразная внешность, но и духовная чистота и красота привлекают к нему многих верующих…

Сегодня мой новый диакон, отец Иоанн, как стали величать его верующие, указал на тот жизненно-духовный путь Святителя Николая, о котором прикровенно говорится в 10 кондаке акафиста Святителю: «…молчаньми бо прежде и бореньми с помыслы, деянию богомыслие приложил еси, богомыслием же разум совершен стяжал еси, имже дерзновенно с Богом и Ангелы беседовал еси…»

Отец Иоанн у меня и Ваня, и старец. Дар рассуждения у него громадный… Почему я благоговею пред отцом Иоанном? Хочу воплотить в нем то, что на себе не удалось выполнить…

Сегодня снова служил обедню со своим юным диаконом Иоанном. Во время Херувимской и пресуществления Святых Даров, как река, льются слезы у него и, невольно, у меня. С таким страхом Божиим произносит он слова: «Сердце чисто…», – и последующие, с таким подъемом всемогущей веры пламенной и моего сравнительно холодного переживания этих святых моментов…

Ваня поведал мне один свой сон, виденный им в годы его духовного возрождения (1942–1944) и знакомства с о. Леонидом Смирновым в бытность его пребывания в г. Сорочинске. Я за послушание велел ему изложить его письменно: «Это я так приказываю тебе для того, чтобы ты учился излагать свои мысли, чтобы готовил себя в летописцы, ведь тебе предстоит записывать повествования о русских подвижниках и здравствующих подвижниках и праведниках».

Сон

Неизвестно почему, он оказался на поле. То дивно, что перед ним расстилалось обширное вспаханное пространство, и то, что у него были необыкновенные семена, обладающие чудесным свойством. Он начал быстро рассеивать свои семена, и, к его удивлению, они моментально прорастали, тут же вырастали стебли и давали плоды. Плодов было так много, что они еле умещались на поле. «Но созрели ли они?» – подумал Иван и стал проверять их зрелость. Но какие бы плоды он ни смотрел – все были еще не созревшие. И так, осматривая, он постепенно подошел к середине поля. И что же? Он видит, что середина не засеяна и там лежит чудный, благоуханный Животворящий Крест. Это был тот самый Крест, на котором был распят Сам Искупитель мира. О, какая радость охватила его! Он весь вострепетал при виде Креста. И ни о чем более не помышляя, он поднимает сей Животворящий Крест, кладет его себе на рамо и несет с поля.

Когда он нес его, то все небо было покрыто дождевыми облаками, гремел сильный гром и ярко сверкала молния, а слева на него моросил дождь. Была грязь, текли ручьи, и по этой грязи он нес свою ношу в направлении села. Когда же он принес его в село, то положил Крест у ног своих. К нему подошла известная ему инокиня и сказала: «Знаю я тебя, ты ведь юродивый…»

* * *

Дерзнем сказать, что описанный сон, которым мы закончили подборку записей о Владыке Иоанне, был пророчеством о всей его жизни. Он был воистину «не от мира сего» – юродивым, многое в его личности, словах и поступках было непонятно для мира. И нам еще предстоит из года в год открывать для себя подвиг жития Владыки, осмысливать все сказанное им, сообразовывать его слово с тем, что происходит ныне в нашей стране и во всем мире.

Портрет Владыки

Архиепископ Уфимский и Стерлитамакский Никон.

С глубоким волнением пишу это письмо. Часто происходят недоумения между духовенством и архиереем, еще чаще между самим духовенством и приходскими советами. Если до архиерейской хиротонии Святитель был на послушании приходском, – он знает, что не было бы таких недоумений, если бы клирики полностью жили духовной жизнью по правилам святых отцов и апостолов. Часто нет этого в нашей жизни, часто мы забываем и первый пункт Присяги перед хиротонией в священный сан, который гласит: «по полном повиновении во всем своему правящему архиерею».

Не скрою, когда я под водительством своего духовного отца и правящего архиерея Владыки Иоанна проходил пастырское послушание в Ульяновске, а затем был настоятелем кафедрального собора и благочинным Ульяновской Епархии, то и у меня случались искушения, в которых я каялся Святителю. Он рукополагал меня во все степени священства, постригал в монашество в Самаре и до самой своей кончины в Санкт-Петербурге оставался моим духовным отцом. Он был великим старцем, но в то же время простым абсолютно во всем. И у меня бывало такое, по причине малоопытности и малодуховности (а бес всегда рядом с нами), когда я иной раз мысленно подвигался сделать наоборот, чем так, как благословил Владыка.

Владыка редко наказывал кого-либо очень строго, разве только за большие канонические нарушения. Но всегда весьма скорбел и сильно расстраивался. Даже мог из-за какого-то нерадивого священника слечь по болезни в постель. Это был человек высокой духовно-подвижнической жизни. Итак, поступая иной раз против воли Владыки, думал, что он не узнает. Ведь он далеко, за 275 км, в Самаре, и не знает местных обстоятельств! Как же я был глуп. Не знал я тогда, что епископ есть глава местной Церкви и каким бы ни был, ему открывает Сам Господь.

Все приходит со временем. Иной раз приеду к нему на прием, а он расстроен. «Почему, почему такой-то отец не сделал, как я велел? – с болью спросит он. – Ведь это не по-духовному». Скажет: «Только один Господь знает, что такое есть высокое архиерейское служение». Так откровенно он сказал мне однажды, и я запомнил это на всю оставшуюся жизнь. И никто не знает, сколько пролито слез, сколько выпито лекарств и сколько бессонных ночей провел Архиерей.

Теперь же я сам, сев в архиерейское кресло, вволю испытал все ранее сказанное и открытое мне старцем. Кто измерит, как рвется архипастырское сердце ежедневно и ежечасно! Об этом знает только один Господь. А сколько ответственности перед Богом держит Святитель за своих собратьев-священников – несть этому числа. Один пьет, другой гуляет, третий исчез неведомо куда. Четвертый с супругой не уживается. Пятый служит на большом приходе, но видишь – ни стройки, ни заботы о благолепии храма нет. И как с такими батюшками ни начнешь говорить о помощи епархии, слышишь только одно: «У самих денег нет». А когда хорошенько подумаешь, то скажешь себе: «Все с собой не возьмешь… А если сию минуту Господь возьмет жизнь, како ответим Бессмертному Царю?»

Владыка призывал всегда к любви между собой, и сам так жил. Он непрестанно говорил, что Митрополит Мануил, его духовный отец, бесконечно твердил, что священник в своем служении Богу и людям пусть лучше горит, нежели тлеет.

Возлюбленные о Господе братья и сестры!

Слово священника Олега Скобли, сказанное при установлении креста и мраморного надгробия на могилу Митрополита Иоанна

Период архипастырского служения Митрополита Иоанна по времени совпал с началом периода ослабления влияния властей предержащих на внешнюю и внутреннюю жизнь Русской Православной Церкви. Господу было угодно воздвигнуть на архиерейской кафедре северной столицы Светильник веры, в благодатном свете которого, не скажу все, но многие из православных христиан Санкт-Петербурга получили реальную возможность отогреть оледеневшие за период богоборческой и всякой иной ереси сердца и уврачевать искалеченные души.

За это время многие из нас, благодаря проповеднической и церковно-исторической деятельности Владыки, смогли пропитаться чувством патриотизма по отношению к Духовному Отечеству нашему, имя которому – Царство Небесное, и восполнить оскудевшее чувство любви к земному отечеству нашему, имя которому – Россия. Многие из нас, будучи очевидцами архипастырского служения Владыки, смогли утвердиться во мнении, что не оскудела пока еще Церковь Христова добрыми пастырями, полагающими душу свою за паству церковную.

Возлюбленные о Господе братья и сестры, мы можем только догадываться, какое напряжение веры, духовной мудрости и гражданского мужества требуется от архипастыря, чтобы вести корабль Церковный в это непростое для Отечества нашего время. Примером такого служения был сам Владыка, Высокопреосвященнейший Митрополит Иоанн, дорогой наш Владыченька, воистину – правило веры православной и образец христоподражательной кротости, учивший воздержанию от участия в неприглядных делах тьмы века сего, праведную душу свою положивший за овцы стада Христова во славу Святой Живоначальной Троицы, Отца и Сына и Святого Духа, конечно же, за молитвы Царицы Небесной, Коим подобает слава, честь и поклонение как ныне, так и в бесконечные веки. Аминь.

Не оставит нас

Наш Владыка

Валентина Николаева

Вот уже восемь лет нет с нами приснопамятного Владыки Иоанна – он у Престола Божия и молится о нас и о страждущем Отечестве, которое любил всеми силами души. Значит, он с нами.

Родился Митрополит Иоанн – Иван Матвеевич Снычев – 9 октября 1927 г. В этот день Православная Церковь прославляет евангелиста и апостола любви Иоанна Богослова. Таким был и Владыка наш. В детские годы у будущего Митрополита была тяга к вере. В 15-летнем возрасте он глубоко задумался над смыслом жизни. Владыка вспоминал, что ему было страшно смириться с мыслью, что человек по смерти уходит в небытие. Господь, видя тяжкие переживания юноши, особым Промыслом повел его к вере. Весной 1943 г. в частных домах села, где жил Иван, стали собираться богомольные старушки. На одно из таких молитвенных собраний пришел и Иван. Здесь он впервые услышал слово Божие, так в его сердце были посеяны семена Православия. Окончательное восприятие веры произошло августовским вечером 43-го же года – в день памяти прп. Серафима Саровского – на танцплощадке: внезапно Иван увидел всю мерзость грешного мира, будто пелена сошла с глаз. Он узрел омерзительных кривляющихся бесов – истинных хозяев этого суетного веселья – и почувствовал холод адской бездны. В помощь 16-летнему Ивану Господь послал благочестивую подвижницу Февронию, ставшую его духовной матерью.

Вскоре Божий Промысл привел его к священнику о. Леониду Смирнову, который первый раз напутствовал юношу Святыми Тайнами, а в 1945 г. Иван стал пономарем храма свв. апп. Петра и Павла в г. Бузулуке Оренбургской области. Здесь произошла встреча, определившая его дальнейшую судьбу: в это время вновь назначенный на Оренбургскую кафедру епископ Мануил (Лемешевский) искал себе келейника и обратил внимание на молодого пономаря. Так, в августе 1945 г. началась духовная жизнь Ивана под руководством опытного архиерея. Он нес послушание в покоях Владыки и в храме. Для подготовки проповеднической жизни архиепископ почти ежедневно поручал ему после литургии пересказывать в храме народу жития святых. 9 июня 1946 г. послушник Иван после пострига в рясофор с именем Иоанна был рукоположен во диакона, а 14 января 1948 г. – во иерея. А было тогда молодому монаху 21 год. Но совместная жизнь священника Иоанна со святителем-старцем продолжалась недолго: в сентябре 1948 г. архиепископа Мануила богоборческая власть сослала в Мордовские лагеря.

Осиротевший о. Иоанн поступил в Саратовскую Духовную семинарию и закончил ее по первому разряду. В 1951 г. он стал студентом Ленинградской Духовной Академии и закончил ее со степенью кандидата богословия. Его оставили профессорским стипендиатом на кафедре сектоведения. И лишь в декабре 1955 года произошла радостная встреча с вернувшимся из ссылки архиепископом Мануилом, которого назначили на Чебоксарскую кафедру. Сам же о. Иоанн был определен преподавателем Минской Духовной семинарии и пострижен в мантию. Он преподавал гомилетику и практическое руководство для пастырей. Но в сентябре 1957 г., по ходатайству архиепископа Мануила, его освободили от преподавательской деятельности, и он вернулся к старцу в Чебоксары, где в течение двух лет помогал ему работать над капитальным трудом – Каталогом русских православных архиереев периода с 1893 по 1956 год. За участие в написании этих трудов иеромонах Иоанн в марте 1959 года был награжден Святейшим Патриархом Алексием I крестом с украшениями. В 1960 году Владыка Мануил становится архиепископом Сызранским и Куйбышевским и назначает о. Иоанна священником кафедрального собора в Самаре. Совершая священническое служение в соборе, иеромонах Иоанн по-прежнему помогал старцу в его литературных трудах и готовил магистерскую диссертацию, собрав богатый архив по церковной истории.

В апреле 1961 г. иеромонах Иоанн был возведен в сан игумена, а к Пасхе 1964 г. – в сан архимандрита. 12 декабря 1965 г. состоялась его хиротония во епископа Сызранского. А в феврале 1966 г. Владыка Иоанн защитил в Московской Духовной Академии диссертацию. В 1969 г. он утверждается епископом Куйбышевским и Сызранским, а с сентября 1972 г. ему поручается управление Чебоксарской епархией. В сентябре 1976 г. Владыка Иоанн был возведен в сан архиепископа. За чтение в 1988 г. в Ленинградской ДА курса лекций по новейшей церковной истории Владыка получил звание доктора церковной истории. В декабре 1994 года он второй раз посетил Святую Землю (впервые он побывал там в 1987 г.) и отслужил литургию на Гробе Господнем.

С августа 1990 г. Владыка в сане Митрополита возглавил Петербургскую епархию, и вскоре началась его активная религиозно-общественная и публицистическая деятельность, сделавшая имя петербургского архиерея широко известным. Причины нынешней русской смуты, трагедия уничтожения великой державы, духовное одичание народа, отданного на откуп лжеучителям и слепым вождям, – лишь некоторые темы многочисленных выступлений Владыки Иоанна на страницах русской печати. В чем смысл русской истории, что необходимо сделать, чтобы возродить самосознание русского народа, величие и мощь Святой Руси, есть ли враги у национальной России и как осуществляется в нашей многострадальной стране тайна беззакония? Ответы на эти и другие вопросы давал Митрополит Иоанн. Он стал признанным духовным лидером православно-патриотических национальных сил России.

В том, что произошло и происходит, прежде всего виновата наша собственная совесть, говорил он, отсутствие в русских людях национального достоинства и патриотизма, и до тех пор, пока мы сами не научимся любить свой народ, свое Отечество и историю, свои святыни, мы и других не сможем научить нас уважать. И если мы не сделаем должных выводов из опыта, оплаченного морями крови, миллионами жертв, то, как пишет Владыка, «мы станем предателями и изменниками великого русского дела».

Пять лет с Владыкой

Игумен Пахомий (Трегулов), настоятель Свято-Троицкого Зеленецкого монастыря

В простоте

Владыке был дан от Бога дар простоты. Она проявлялась во всем: в быту, в еде, в отношениях, которые все же не становились ни с кем панибратскими. При этом он был архиереем. Его резиденция Митрополита напоминала музей, но Владыка словно не замечал этого, чувствуя себя естественно в любой обстановке. Привез туда свою железную кровать, жил скромно. Ни переезд в столичный город, ни архиерейство никак не отразились на нем. Он как был простым человеком, так и остался им. Но при этом соответствовал высоте митрополичьего служения, твердой рукой управлял епархией. Никого и ничего не боялся. Решения принимал в соответствии с церковными канонами и традициями благочестия.

Владыка очень переживал за Россию, которую называл Русью-матушкой. Он многим открыл глаза на проблему, о которой знали, но говорили только в кухнях, в кулуарах. Владыка заговорил об этом вслух, и это принесло свой плод. И в стане врагов, и в стане доброжелателей. Кто-то был обличен, а кто-то получил поддержку своим мыслям, идеям, взглядам. Владыка говорил правду от сердца.

В первый год нашего знакомства Владыка подарил мне свою книгу проповедей с надписью: «Дорогому моему духовному чаду». Его духовным чадом я был пять лет. Меня называли и секретарем, и келейником, и референтом – кому как нравится. Келейником в строгом смысле этого слова я не был. Если допустимо так сказать, у нас была духовная дружба. Он очень меня любил, как сына. Не знаю, чем это было вызвано. Поначалу мне это очень нравилось, а потом пришло осознание ответственности, серьезности этого ко мне отношения.

Владыка очень сильно, в приказном порядке, изменил мою жизнь. Имею в виду свой постриг и назначение настоятелем. В то время, когда мы с ним познакомились, я был диаконом-целибатом. До этого – послушником в Печорах, должен был вернуться в монастырь. Мы познакомились в Шлиссельбурге, где я служил в то время. Нас сблизила любовь к рыбалке, мы много разговаривали тогда.

Когда Владыка попал в больницу, среди иподиаконов дежурил у него и я. И вот в одну из ночей Владыка спрашивает меня: «Отец, ты монашеские одежды-то готовишь?» Печерские старцы благословили меня быть целибатом, поэтому эти слова удивили: «Владыка, я же не готов…» – «Примешь постриг, будешь иеромонахом и настоятелем Воскресенской церкви. Проповеди говорить умеешь?» – «Откуда? Не умею, никогда не говорил». – «Научишься. Все. Нечего тут говорить. Было повеление свыше, я и спрашивать тебя не буду». Сопротивляться было невозможно. Так он изменил мою судьбу.

С тех пор у нас установились более близкие отношения. Я воспринимал их естественно, в Печорах привык к тому же. Но со временем, узнав архиерейскую жизнь, понял: а Владыка-то был старцем. В нем сочеталась монашеская простота, архиерейская мудрость и великая пастырская благодать. Он был удивительным человеком. Иногда казался наивным до детскости. Но был образованным человеком, имел ученую степень доктора церковной истории. Удивлял его почерк – неразборчивый, символический почерк человека науки. Если приглядеться – не читается. Я даже пытался его копировать. Часто приходилось наблюдать, как он работал. За столом сидеть не мог, писал в кровати. У него была специальная досочка, рядом лежала кипа документов, а на стульчик он складывал уже готовые документы. Было удивительно интересно за ним наблюдать. Человек трудился, что-то таинственное происходило в этот момент. И какой человек – архиерей! Когда слышишь это слово, представляешь кого-то величественного и недосягаемого. А здесь видишь скромного старца. Его и называли – «дедушкой». Это имя перешло к нему по наследству от Митрополита Мануила, которого ради конспирации называли так в письмах, переговорах.

Он постоянно болел. Каждый день утром и вечером – перевязки. Смотреть на его ноги было страшно, до колен они были просто синие. Для того, чтобы Владыка мог передвигаться, ему накладывали жесткий бинт. На ночь бинты снимали, промывали раны. И так каждый день. Я наблюдал это несколько лет. Периодически бинты натирали, образуя раны. А у него – диабет, раны подолгу не заживали. Со стороны казалось – просто от старости человек медленно идет. Какое там, каждый шаг давался с трудом. Что он претерпевал – нам неведомо. Но он все терпел, и при этом любил людей.

Было очень интересно наблюдать, как он управлял и в собственном доме, и во всей епархии. Я порой недоумевал, возмущался, чего-то не понимал. Удивительно, что Владыка прислушивался к моему мнению. Когда речь шла о каких-либо нарушениях, мне казалось, что виновника следует наказать по всей строгости канонов и апостольских правил. На это он говорил мне: «Отец, Евангелие почитай. О дереве, не приносящем плода: ороси его, окопай и жди. Надо относиться ко всем милостиво. Надо подождать. Наказать всегда можно успеть». Он жил и творил любовью. Одни этим пользовались, другие насмехались над ним, не понимая его, думая, блаженный какой-то. Кто-то понимал и очень ценил, а кто-то открыто ненавидел.

Он любил повторять: «Невольник – не богомольник», имея в виду, что нельзя насильно заставлять человека делать богоугодное дело. Но если человек явно сотворял что-либо не во спасение себе, не на пользу другим, Владыка спокойно принимал серьезные строгие решения.

Он был истинным пастырем, человеком святой жизни. Страдал и болел, но угождал Богу терпением и безропотностью.

Владыка постоянно следил за движениями своей души. Много лет вел дневники, куда записывал события прошедшего дня. Почувствовав близость кончины, он стал перечитывать все дневники. Это было проживание всей жизни, последняя переоценка своих мыслей, деяний, поступков. Тогда отец Кирилл (Начис), духовник епархии, приходил его исповедовать. Мы все почувствовали, что Владыка готовится: «Господь зовет». Он прожил после этого еще года два. Дневники я читал ему вслух. Они были точны, скрупулезны, я бы сказал. Он записывал не только события жизни, но и движения своей души, очень строго следил за собой. Писал дневник до последнего дня. Вечером, после молитвы, хотя бы несколько строчек, но запишет. Суждения его были строги и серьезны. Он говорил правду. Откровенность и нелицеприятность его взглядов проявилась уже в книге о митрополите Мануиле (Лемешевском). Попросил перечитать дневники, чтобы оценить, правильно ли он мыслил и думал.

Эти записи на многое открыли мне глаза. Я стал трезвее, прежде все представлялось в розовом свете. Но это знание лишь укрепило в вере и правде. Стал яснее Промысл Божий о человеке, о Церкви Своей. Все живет по слову Господню: Созижду Церковь Мою и врата адовы не одолеют ее. А от правды жизни что закрываться? Всяк человек есть ложь. Кем бы он ни назывался и кем бы ни был. Все мы наследники адамова греха, да еще свои добавляем.

Когда бы я ни пришел на могилку Владыки, там всегда множество людей. Разве что поздней ночью удавалось бывать там в одиночестве. Это о многом говорит, ведь прошли годы, а люди идут и идут к Владыке. Он очень много рукоположил людей в диаконы и во иереи, это был огромный всплеск. Прежде трудно было рукоположиться, а в те годы положение стало меняться. Благодаря этому наша епархия обрела в своих рядах множество удивительных людей.