Алекс Бринер. Последний ранг. Книга 3
Во-первых, надо было увидеть, что здесь происходит, и добиться от Волота внятного рассказа.
Во-вторых, он бы всё равно никуда от меня не делся. Это закрытое пространство, и из него нет выхода, который бы я не контролировал.
– Ну и где же твои эмпиры? – спросил я на ходу. – Что-то я их не вижу.
Волот опять заулыбался.
Затем вытянул руку вперёд и показал в конец аллеи.
– Посмотри туда. Думаю, это они.
Я чуть замедлил шаг и всмотрелся в силуэты трёх существ, что шли нам навстречу. Только шли они как-то… не знаю… неестественно, что ли.
Уже через несколько секунд я понял, в чём дело.
Это были не люди, не мутанты и не представители нео-рас.
Это были… големы.
ГОЛЕМЫ, чёрт возьми!
И не просто какие-то големы, а мехо-големы. Такие же, как Семён Троекуров, только более совершенные. Всё же Семён получился стальным и грузным увальнем, первым и единственным в своём роде парнем с роботизированным телом, искусственным интеллектом и человеческим мозгом, а эти ребята больше походили на полутораметровые белые экзоскелеты с одинаковым строением, одинаковыми искусственными белыми лицами, в одинаковых белых костюмах и с одинаковой причудливой походкой.
Немного медлительные, а лучше сказать – бесшумные, размеренные, флегматичные. И создать их могли только люди, потому что у нео-рас не имелось подобных технологий.
– Это что… мехо-големы?.. – нахмурился я, ещё больше замедляя шаг.
– Какие ещё мехо-големы? – Волот сощурился, внимательно всматриваясь вдаль. – Это новые расы. Совершенное творение. Големы не смогли бы создать такой город, они слишком зависимы от людей.
Я практически остановился, всё ещё не веря собственным глазам.
– Нет, Волот. Это мехо-големы. И не просто големы. Это и есть новые люди.
Вот теперь я был в этом уверен.
– Ты бредишь, Гедеон, – всё ещё не верил Волот. – Я создавал темный эфир, чтобы эволюционировать новые расы магов. Чтобы создать великую и процветающую Землю. Магическую Утопию. Но никак не цивилизацию каких-то убогих хромающих механизмов… Нет. Это не то будущее, которое мне нужно. Да и тебе оно не нужно. Оно никому не нужно…
Он смолк, пребывая в злой растерянности.
Всё для него перевернулось.
Те существа, что шли нам навстречу, нисколько не были похожи на нео-расы, даже с учётом сильной мутации. Магическая Эволюция свершилась, но совсем не так, как того хотел Волот.
Нам навстречу шли люди.
Не совсем обычные, но всё же люди.
И чтобы выжить во время вторжения тёмного эфира, им пришлось прибегнуть к технологии создания мехо-големов, точно так же, как когда-то профессор Троекуров заставил жить своего внука Семёна. Он использовал тайные профессорские разработки и собственную магию Пути Прагма, чтобы перенести мозг своего внука в механическое тело стального робота.
Теперь остальные сделали то же самое.
Люди в ответ на угрозу объединили в себе неуязвимость искусственной оболочки, уникальность человеческого мозга, способности магии и мощь искусственного разума.
– Что за бред я вижу, Гедеон? – продолжал щуриться и злиться Волот. – Куда ты меня притащил, мелкий поганец?
Я не сдержал улыбки. Затем окинул взглядом аллею и величественные здания небоскорёбов.
– Ты видишь прекрасное будущее. Разве нет?
На самом деле улыбаться тут было нечему.
Судя по всему, в будущем тёмный эфир всё-таки нашёл дорогу к Петербургу, а значит, и ко всей Палео-стороне. Отсюда следовал вывод – граница на нулевом меридиане не выдержала.
Зато люди уже были готовы. Они знали, как защититься. В совершенно чудовищных условиях люди смогли не только выжить, но и построить свой прекрасный мир.
Я снова взглянул на тех троих мехо-големов, что к нам приближались.
Оружия в их руках не было, да и выглядели они не враждебно.
По виду, это были существа без пола, лысые и одинаковые. Этакие андрогины, лишённые чёткой половой принадлежности. Не знаю зачем, но они носили костюмы из белой ткани: брюки, длинные сюртуки, перчатки и головные повязки. И даже ботинки. Кстати, тоже белые.
Существа напоминали ангелов, спокойных и терпимых, только крыльев им не хватало.
Но я всё равно не мог воспринимать их людьми.
Для меня это были в первую очередь мехо-големы, пусть даже с человеческими мозгами и, возможно, чувствами.
Наконец преодолев аллею, все трое андрогинов остановились напротив меня и Волота. Никакой враждебности или изумления на их искусственных лицах я так и не заметил. Они просто разглядывали нас, а мы – их.
– Добро пожаловать в Спасённый Петербург, друзья мои, – произнёс один из мехо-големов.
Он даже не выказал удивления от того, что тут внезапно появились люди, самые обычные, из кожи и костей. А ещё он произнёс «друзья мои» совершенно искренне, насколько искренними вообще могут быть полулюди-полуголемы.
Его голос мелодично отдавал стальными нотками, пропущенный через цифровые фильтры. При этом в глазах легко читалось живое человеческое радушие.
Мне сразу вспомнились слова Волота, произнесённые несколько минут назад:
«Совершенное творение».
А может, он был прав, сам того не сознавая?
При взгляде на этого искусственного андрогина во мне всё сопротивлялось и в то же время… восторгалось. Я даже задал себе вопрос: хотелось бы мне видеть человечество именно таким? Неуязвимым и правильным.
Андрогин тем временем продолжил:
– По всем законам Спасённого Петербурга, я обязан предложить вам программу «Спасение», иначе вы будете истощены тёмным эфиром и подвергнетесь необратимым мутационным процессам. На согласие у вас есть один час, двадцать четыре минуты и восемнадцать секунд. Именно такое время требуется тёмному эфиру, чтобы начать необратимую мутацию человеческого организма. Потом всё для вас станет безнадёжно. Совершенно безнадёжно.
Я нахмурился.
– Что значит программа «Спасение»?
Не моргая и не меняя тона, мехо-голем ответил:
– Это значит, что ваш мозг будет отделён от вашего человеческого тела и помещён в неуязвимую технооболочку типа «Соломон». Тогда вы сможете полноценно и бесконечно жить в Спасённом Петербурге под именем «Соломон – три миллиона двести пять тысяч семьсот».
Я уставился на мехо-голема.
Моя память тем временем снова выдала недавние воспоминания. На этот раз о том, как Семён Троекуров называет себя первым в мире мехо-големом «Соломон-1».
И вот теперь мне предлагают взять имя Соломон-3205700.
Отлично.
Из этого следовало, что как минимум три миллиона двести пять тысяч шестьсот девяносто девять Соломонов смогли спастись, чтобы «полноценно и бесконечно» проживать в будущем. Все они – спасшиеся от тёмного эфира люди.
Вот, что значила программа «Спасение».
Бессмертие. Неуязвимость. Техномагическое развитие. Идеальный и спокойный мир. Умение выживать в нечеловеческих условиях и всё равно оставаться людьми.
– Хорошо, я подумаю, – выдавил я.
Мехо-голем замер на пару секунд.
Его глаза мигнули, будто он что-то для себя решил или что-то узнал, после чего существо шагнуло ко мне ближе и воскликнуло чересчур по-человечески:
– Оу-у! Ваше лицо, голу-у-убчик! – В его стальном мелодичном голосе ярко проявилась эмоция, а глаза заблестели. – Я узнаю вас! А мне уж показалось, что всё безнадёжно!
Вот теперь это существо всё-таки больше напоминало человека.
Я не стал делать удивлённый вид и спросил прямо:
– И кого ты во мне узнаёшь?
Он с большой охотой, но очень ровным тоном, принялся рассказывать:
– Согласно Общей Базе Данных, ваш образ сохранён за карточкой под номером «Двести миллионов сто сорок тысяч пятьсот три». Вы обозначены как «Бринер, Алексей Петрович, тысяча девятьсот тридцать второго года рождения, подданный Российской Империи, маг Пути Динамис нулевого ранга, социальный рейтинг: минус один». Бринер А. П. погиб в восемнадцать лет, во время поединка на Чёрной Арене Петровской Академии Семи Путей города Изборска Российской Империи в тысяча девятьсот пятидесятом году, шестнадцатого мая. Поединок закончился победой Стрелецкого Р. С., тысяча девятьсот тридцатого года рождения. Так как Бринер А. П. погиб и был кремирован до вторжения тёмного эфира, то данный человеческий индивидуум не мог участвовать в программе «Спасение». Из этого следует вопрос: кто вы такой, господин? Представьтесь, прошу вас.
Я медленно моргнул, не сводя глаз с белого лица андрогина.
Он только что напомнил мне о том, что в будущем, которое здесь запечатлено, Алексей Бринер погиб на Чёрной Арене, как и должно было быть. Его здесь не существует и не может существовать, потому что в этом будущем дух Коэд-Дина не был перерождён.
– Меня зовут Гедеон, – представился я.
Эта фраза вышла из меня так легко и просто, будто давно ждала, когда я её произнесу.
«Меня зовут Гедеон».
Как же давно я этого не говорил.
– Просто Гедеон? – уточнил мехо-голем.
Я кивнул.
– Да, просто Гедеон. И я не имею никакого отношения к Бринеру А. П. Возможно, внешнее сходство. К тому же, если я выберу программу «Спасение», то стану просто Соломоном, не так ли?
– Соломоном – три миллиона двести пять тысяч семьсот, – педантично поправил меня мехо-голем.
– Ну да… этим самым, – вздохнул я.
Внезапно в нашу беседу влез Волот.
Он, похоже, отошёл от шока. В его голосе даже послышался азарт. Ему вдруг стало интересно, как тут всё устроено.
– А про меня что-нибудь есть в вашей Общей Базе Данных? – поинтересовался он.
Мехо-голем перевёл взгляд на Волота и тоже внимательно его осмотрел. Скорее всего, отсканировал лицо.
Через пару секунд ответ был дан, вполне чёткий и понятный:
– Согласно Общей Базе Данных, ваш образ сохранён за карточкой под номером «Сто миллионов триста пятьдесят пять тысяч сто восемьдесят девять». Вы обозначены как «Латынин, Дорофей Иванович, тысяча восемьсот семьдесят пятого года рождения, подданный Российской Империи, граф, маг Пути Эреба девятого ранга, социальный рейтинг: две тысячи пятьсот восемь». Из отчёта следует, что Латынин Д. И. был отравлен супругой Латыниной А. Д. в тысяча девятьсот пятидесятом году, двадцать пятого августа». Так как Латынин Д. И. был убит и кремирован до вторжения тёмного эфира, то данный человеческий индивидуум не мог бы участвовать в программе «Спасение». Из этого следует вопрос: кто вы такой, господин? Представьтесь, прошу вас.
Я и Волот переглянулись.
Нас обоих попросили представиться и пояснить, как так вышло, что официально мёртвые люди вдруг оказались живы и внезапно явились в этот прекрасный Петербург.
– Меня зовут… э-э… Волот, – представился Волот. – И я не знаю, кто такой Латынин Д. И. Возможно, ваша Общая База Данных немного ошиблась? Так что моё имя Волот. Так и запишите, или запомните, пометьте у себя в базе… или что вы там делаете. Вэ, о, эл, о, тэ. Волот. Это важно.
Он, как и я, не стал скрывать своё настоящее имя.
Мы находились сейчас в настолько странных обстоятельствах, что не воспринимали этот мир настоящим, хотя именно таким он и был. По крайней мере, в этой отдельно взятой червоточине. Здесь грядущее уже свершилось.
– Что ж, господа, – сказал мехо-голем, – ещё раз напомню, что мы предлагаем вам программу «Спасение». Чтобы принять решение, у вас остался один час пятнадцать минут и…
– Мы поняли, спасибо, – оборвал я его. – А тебя-то как зовут, Соломон?
Мехо-голем смолк, будто задумался над тем, как его всё-таки зовут и кто он такой.
Его глаза ярко мигнули, и внезапно мне показалось, что в них мелькнуло озорное лукавство – любопытство, такое человеческое, такое знакомое. Это неуёмное любопытство я уже видел у одного моего очень хорошего друга.
– Меня зовут Соломон-два, – наконец представился мехо-голем, чуть склонив голову набок и внимательно меня разглядывая.
Затем он сделал вескую паузу, как самый настоящий человек, и добавил:
– Это я создал программу «Спасение».
Книга 3. Эпизод 3.
Услышав его последнюю фразу, я мысленно улыбнулся.
Правда, даже виду не подал, что узнал в этом странном существе своего хорошего друга.
Ну надо же!
Он умудрился выжить и к тому же стал одним из тех, кто помог людям построить новый мир и не погибнуть от тёмного эфира.
Мне настолько захотелось пожать ему руку, что я убрал ладонь за бедро, чтобы удержаться.
Значит, передо мной собственной персоной стоял создатель программы «Спасение». Знаменитый маг Пути Прагма. Хозяин торговой сети «Мануфактура Севера».
Профессор-алхимик Пимен Сергеевич Троекуров.
Я даже заметил, как он пару раз произнёс своё любимое словечко «безнадёжно» и возглас «Оу-у!». Наверняка, если бы у него в кармане имелись мятные драже, то он бы зажевал одно из них.
Жаль только, что в этом будущем профессор Троекуров не был со мной знаком. Однако я помнил, что Троекуров отлично знал профессора Басова, вместе с которым и создавал первый образец мехо-голема. Ну а Басов в свою очередь исследовал червоточины и общался с родителями Алекса Бринера.
Оставалась надежда, что Троекуров всё-таки сможет вспомнить ещё и сестрёнку Алекса, а точнее, найти её в своей Базе Данных. Мне захотелось узнать, что стало с Эсфирь в будущем, пусть даже в таком альтернативном мета-будущем.
– Скажите, Соломон-два, а проживает ли в Спасённом Петербурге кто-то из рода Бринеров, о которых вы упоминали? Или они все погибли? – спросил я.
Мне показалось, что профессор вздохнул.
Конечно, почудилось.
Искусственный организм не стал бы вздыхать – вряд ли это вообще предусмотрено его функционалом. С точки зрения машины во вздохе просто не было смысла.
В глазницах голема опять вспыхнуло свечение, будто на мгновение отразились и померкли световые сосуды.
– Да, проживает, – подтвердил наконец Троекуров (если это существо можно было так назвать).
От его слов у меня заколотилось сердце.
– И кто это? Как его имя?
Мехо-голем опять наклонил голову набок, внимательно меня оглядев.
– Вы не имеете права на информацию, которая вас не касается. Сейчас вы всего лишь гость по имени Гедеон. Так вы представились. И у вас два пути. Первый. Принять программу «Спасение» и стать официальным жителем Спасённого Петербурга. И второй. Подвергнуться необратимым мутационным процессам под влиянием тёмного эфира, а затем быть уничтоженным. Это произойдёт уже через… – он сделал паузу, – …через один час десять минут тридцать восемь секунд… тридцать семь… тридцать шесть…
– Ладно, понял, – оборвал я его. – А прогуляться можно? До того, как я приму программу «Спасение», мне надо понимать, где я буду жить полноценно и вечно.
– Не вечно, а бесконечно, – поправил меня Троекуров. – Это не одно и то же, прошу заметить. Хотя мне всё же любопытно, как вы сюда попали. Вы оба. Возможно, во время прогулки вы мне об этом расскажете.
Я чуть было не усмехнулся.
Всё же передо мной стоял именно профессор Троекуров, а не Соломон-2. Ещё бы увидеть Семёна, если он, конечно, тут вообще существует. Ведь кто-то же здесь носит имя Соломон-1. Наверняка, это именно он. Потому что профессор не мог бы не спасти своего внука первым. Он слишком его любит.
Троекуров сделал приглашающий жест, его экзо-рука указала дальше, на один из ближайших небоскрёбов.
– Прошу вас, господа. Вы можете прогуляться до Музея Новейшей Истории. Он находится на первом этаже. Однако дальше этого здания мы не можем вас пропустить. Вплоть до того момента, пока вы не согласитесь провести процедуру Спасения.
И тут голос снова подал Волот. Он ткнул меня локтем в бок, будто мы с ним приятели не разлей вода.
– Ну? Что скажешь, Гедеон? Не хочешь пройти процедуру Спасения? Может, попробуем? Мне кажется, мы оба заслужили Спасение.
Он с иронией уставился на меня.
Волот не боялся задавать провокационные вопросы во всеуслышание. Он прекрасно понимал, что скоро этой червоточины не будет вместе с программой Спасения. Всё разрушится при закрытии, как бывало уже не раз с другими пространственными ямами.
Только мне настолько не хотелось её разрушать, что я не был готов что-то здесь менять. Пока я просто стоял и говорил с местным жителем, а этого было недостаточно для разрушения червоточины.
По моему взгляду Волот догадался, о чём я думаю.
Он наклонился к моему уху и тихо произнёс:
– Как забавно, ты не находишь? Неужели тебе не понравилось это будущее? Вполне неплохое. Ты обескуражен, не так ли?
Я ничего не ответил.
Зато усилилось желание отрубить голову Волоту ещё раз. Он отлично чувствовал все перепады моего настроения, а ведь я действительно был обескуражен.
Когда мы наконец отправились вдоль аллеи в сторону Музея Новейшей Истории, я снова обратился к Троекурову:
– А не подскажете сегодняшнюю дату, Соломон-два? Или эта информация тоже не имеет ко мне отношения?
Тот усмехнулся.
Хотя нет. Опять почудилось.
Не сбавляя размеренного шага, мехо-голем всё-таки ответил на мой вопрос:
– Сегодня двадцать пятое июля тысяча девятьсот шестидесятого года, понедельник.
Я сделал себе в памяти мысленную зарубку.
Значит в июле через десять лет тёмный эфир уже будет присутствовать на всей Палео-стороне, причём минимум несколько лет. Вопрос: сколько именно лет?
– А когда случилась катастрофа? – задал я следующий вопрос Троекурову.
И опять тот не сбавил шага, но голову в мою сторону всё же повернул.
– Какую катастрофу вы имеете в виду?
– Прорыв тёмного эфира через границу на нулевом меридиане, – обозначил я прямо.
– Это не катастрофа, голубчик, – веско возразил Троекуров. – Это стимул к прогрессу. Вызов. Возможность, если хотите.
Услышав его слова, Волот улыбнулся.
– Люди будущего оказались мудрее тебя, Гедеон. Что для одних катастрофа, то для других – стимул к развитию. Мне нравятся эти ребята.
Я не среагировал на очередной его выпад. Вместо этого опять обратился к Троекурову:
– Так когда случился тот самый стимул к прогрессу, Соломон-два?
– Эта дата высечена над входом в Музей Новейшей Истории, – ответил Троекуров. – Туда я не люблю заходить. Никто не любит. Там нас посещает иррациональное чувство грусти по утраченному. В Музее служит только один из нас, он сам вызвался на эту работу. Его зовут Соломон-четыре тысячи двадцать восемь. Он был эвакуирован из опасной зоны и спасён, как и многие другие.
Троекуров вытянул экзо-руку и указал на здание, к которому мы подходили.
Над массивным крыльцом с идеально ровной площадкой подъёма действительно имелась дата:
«18.09.1951».
Я чуть приостановился, внимательно всмотревшись в каменный барельеф над крыльцом, будто фотографировал его глазами, чтобы навсегда запечатлеть в памяти.
Восемнадцатое сентября.
Но главным здесь был не день, а год катастрофы.
1951-й год.
Выходило так, что тёмный эфир должен был прорваться через границу на нулевом меридиане не через десять лет, как я думал, а уже через год. Сейчас в реальном мире был сентябрь 1950-го года, а значит, у меня оставалось ничтожно мало времени, чтобы предотвратить катастрофу, как бы её тут ни называли.
Вместе со мной на барельеф с датой уставился и Волот.
На его лице заиграла победная ухмылка.
Он ведь тоже понимал, что остаётся всего лишь год до того момента, как его планы сбудутся, и тёмный эфир заполонит планету полностью.
– Не радуйся раньше времени, – процедил я. – Ничего ещё не случилось.
– Но ведь случится, – ещё шире улыбнулся Волот. – И я почему-то уверен, что когда мы выйдем из этой червоточины, то ты перестанешь мне мешать и лично отдашь мне всё, что нужно. И мою голову, и свою подружку Виринею. А возможно, даже лично поможешь прорвать границу на нулевом меридиане. Ты же видишь, какое прекрасное будущее мы можем создать. Плевать на нео-расы, люди тоже неплохо эволюционировали. Я уже сейчас чувствую твои сомнения. О да, ты сомневаешься, надо ли вообще со мной бороться…
Я не стал дослушивать Волота и, отвернувшись от него, спросил у Троекурова:
– А Изборск? Что известно про Изборск?
В человеческих глазах голема отразилась тоска. Это мне, уж точно, не почудилось. Тотальная печаль, горечь и утрата.
– Если хотите узнать судьбу Изборска и других городов Зоны ТЭ, то можете проследовать в Музей Новейшей Истории, – ответил Троекуров. – Вам всё расскажет Соломон-четыре тысячи двадцать восемь. Возможно, именно после этого вы примете решение воспользоваться программой «Спасение». Иначе всё будет для вас безнадёжным.
Любопытство в его глазах погасло.
Казалось, теперь ему глубоко плевать, кто я, откуда пришёл и что собираюсь делать. Для него существовало только два варианта насчёт меня: уничтожить или «спасти», то есть поместить мой мозг в такой же искусственный организм, каким он был сам.
И возможно, его внук Семён всё-таки погиб где-то в Изборске, кто знает.
Я не стал лезть голему в душу (какое странное выражение относительно голема) и первым шагнул на площадку, ведущую к дверям Музея Новейшей Истории.
За мной отправился Волот.
За спиной я услышал его голос – Волот обратился к Троекурову и его помощникам:
– Мы ненадолго, господа! Мой друг хочет культурно обогатиться в вашем Музее. Но потом мы обязательно изучим вашу программу «Спасение». Мне кажется, если любому из нас предоставить выбор: умереть прямо сейчас или жить бесконечно, то выбор будет очевидным. Согласны?
На это ему ничего не ответили, но мне снова почудилось, что мехо-голем Троекуров вздохнул. Тяжело и безрадостно.
Совсем не так, как полагается в прекрасном будущем.
***
Соломон-четыре тысячи двадцать восемь встретил нас, как только я и Волот вошли в гулкий и пустынный холл Музея. Пространство здесь тоже наполнял тёмный эфир, как и всё вокруг.
Не успела тяжёлая дверь закрыться за нашими спинами, как со стороны стойки администратора громко прозвучало:
– Вы пришли узнать историю нашего Спасения, не так ли?
Голос показался мне настолько знакомым, что сердце пропустило удар. Даже искажения от цифровых фильтров не помешали мне уловить малейшие нотки интонации в этом голосе.
Таком знакомом.
Таком родном.
К нам вышел мехо-голем, внешне один в один похожий на голема-Троекурова: такой же искусственный андрогин с белой кожей. Но, как ни странно, он всё же разительно отличался от других.
Во-первых, на нём был парик. Белые, будто поседевшие волосы, сплетённые в мелкие косички.
Во-вторых, голем носил платье настолько яркого зелёного цвета, что, казалось, оно светится и озаряет стены мрачного музея.
Экзо-ноги голема были обуты в такие же белые ботинки, как у остальных местных. Однако на ботинках яркими пятнами пестрели наклейки в виде звёзд. Но самое занятное, что голем носил круглые очки без стёкол – только одну оправу.
Всем видом Соломон-четыре тысячи двадцать восемь давал понять, что точно знает, кто он такой, хоть и заключён в искусственное тело. Этот мехо-голем был индивидуален настолько, насколько это вообще было возможно в его скучной жизни.
– Какой занятный экземпляр, – усмехнулся Волот, разглядывая смотрителя Музея.
Ну а я просто молчал, боясь разрушить хрупкую надежду на то, что этот мехо-голем – именно тот, о ком я сейчас думаю.
Смотритель подошёл ближе.
И снова прозвучал его звонкий, до нытья в груди знакомый голос:
– Ещё перед вторжением тёмного эфира осколки будущего сказали мне, что явятся двое неспасённых, чтобы узнать, как мы спаслись. И вот вы явились. Мне пришлось долго вас ждать. Очень долго.
После этих слов моё сердце снова пропустило удар.
«Явятся двое неспасённых, чтобы узнать, как мы спаслись».
Так прямо мог выражаться только один человек из всех, кого я знаю. Теперь не осталось сомнений в том, кто передо мной.
Это Эсфирь.
Эсфирь Бринер. И здесь ей уже двадцать лет.
Выходило так, что она ждала, когда я сюда приду, поэтому специально устроилась служить в этот Музей. Да, никаких сомнений. Так мог поступить только истинный Пророк, как бы он ни выглядел и как бы ни назывался.
– А ты помнишь, как тебя зовут? – глухим голосом спросил я.
Она перевела взгляд с Волота на меня, затем поправила очки без стёкол на носу и ответила:
– Соломон-четыре тысячи двадцать восемь.
При Волоте я не стал ничего уточнять, хотя теперь никто бы не убедил меня в том, что это не Эсфирь Бринер.
Нет. Это была именно она.
Странно, что она не узнала во мне своего родного брата Алекса. А может, узнала, но не подала виду. По белому и безэмоциональному лицу андрогина сложно было что-то понять.
– А меня зовут Гедеон, – представился я.
Она кивнула и посмотрела на Волота.
– А вас?
– Волот, – прямо и просто ответил тот.
Эсфирь опять кивнула и указала на высокие двустворчатые двери с позолотой. Всё здесь выглядело, как в старинных музеях: лепнина, многоярусные люстры, мрамор, торжественность и тишина.
