Вешние воды Василия Розанова

И мутный взор потух. Беззубым ртом
Зашамкал он уныло числа, числа…
История – без образов, без лиц,
Ряды хронологических таблиц!

Вот он живой в характеристике Д. С. Мережковского[461 - Вера // Русская мысль. 1890. № 3.]. Лучше их читал нам лекции по русской истории, но в объеме гимназического курса, Е. Е. Замысловский[462 - Егор Егорович Замысловский (6/18 июня 1841 г., Гродно – 9/21 мая 1896 г., Санкт-Петербург) – российский историк, профессор истории Санкт-Петербургского университета, член-корреспондент Петербургской академии наук, действительный статский советник.], от непосильных трудов получивший теперь сухотку мозга.

Сейчас состою преподавателем истории и пополняю сам те громадные пробелы по разным сторонам знаний, которые оставил в моей голове институт. Между многими изданиями по истории читал и лекции Ключевского[463 - Василий Осипович Ключевский (16/28 января 1841 г., Воскресенское, Пензенский уезд, Пензенская губерния – 12/25 мая 1911 г., Москва) – историк, профессор Московского университета (1879–1911), академик, профессор русской истории Московской духовной академии (1871–1906).]…

Василий Розанов Егору Крикалеву

Есть фигуры летучие, есть фигуры стоячие, есть фигуры сидячие. В. О. Ключевский был фигура ползучая, стелющаяся, цепляющая… И он полз руками, фигурой, больше всего мыслью, полз голосом… Ни темы, ни хода мыслей пробной лекции я не помню: меня заняло в ней другое: строение мысли, строение фразы… Ключевский нередко останавливался (на мгновение), чтобы перестроить уже произнесенную фразу… когда фраза завершалась, – это художественная, литературная фраза, когда могла сейчас лечь под печатный станок. Медленно, с какой-то натугой, со странной внутренней работой вам сейчас на кафедре он печатал слова, строки, предложения, всю характеристику лица, или эпохи, давал ответ на вопрос или недоумение науки или ученых. Это было необыкновенно…[464 - Розанов В. В. Собрание сочинений. Старая и молодая Россия (Статьи и очерки 1909 г.). М.: Республика, 2004.]Чтение Ключевского было полно оттенков, ретуши; нередко (в отношении исторических лиц) оно звучало тонкой и решительной иронией: общий привкус был шутливый, подсмеивающийся.

Сущность и особенность Ключевского в Москве заключалась в высшем и, может быть, неповторимом слиянии в одном лице традиции и духа русского церковного просвещения, бытового, народного, религиозного, – с просвещением государственным, светским, общественным, вольным. Он совершенно заслонил собою память Соловьева[465 - Сергей Михайлович Соловьев (5/17 мая 1820 г., Москва – 4/16 октября 1879 г., Москва) – историк, член Петербургской академии наук (1872).](коренной русак[466 - Розанов В. В. Легенда о Великом инквизиторе.]!.. весь спокойствие[467 - Новое время. 1916. 27 мая.]!..), и неудивительно, что через 2–3 лекции его уже слушал весь факультет, всякий, кто мог… Русская порода, кусок драгоценной русской породы – вот Ключевский. Лиана, повилика: цеплялся руками, фигурой, умной головой, внимательной, любящей душой, – растет и ползет по старой русской стене, залезая своими присосками во все щелочки, во все ее скважины… И никто так, как он, не знает, и никто так, как он, не любит эти старые священные стены.

Егор Крикалев Василию Розанову

Равно и лекции Герье[468 - Владимир Иванович Герье (17/29 мая 1837 г., Москва – 30 июня 1919 г., Москва) – историк, профессор по кафедре всеобщей истории в Московском университете (1868–1904), организатор Высших женских курсов в Москве (1872), учитель В. В. Розанова.]…

Василий Розанов Егору Крикалеву

Я привязывал себя во время экзаменов за ногу к стулу, чтобы зубрить Герье, и точно в опьянении силился встать, чтобы опять и опять думать о своих любимых мечтах, и, чувствуя только на ноге ремень, снова принимался неистово зубрить постылые лекции[469 - Розанов В. В. О себе и жизни своей.].

Егор Крикалев Василию Розанову

И лекции Виноградова[470 - Павел Гаврилович Виноградов (18/30 ноября 1854 г., Кострома – 19 декабря 1925 г., Париж) – профессор всеобщей истории Московского университета, был приглашен в Оксфордский университет на кафедру сравнительного правоведения (1903), принял английское подданство (1921).]…

Василий Розанов Егору Крикалеву

Виноградов был забавен… Ходил в черном фраке и в цилиндре, точно на бал, где центральной люстрой был он сам. Бедная московская барышня, ангажированная иностранцем[471 - Розанов В. В. Уединенное.].

Егор Крикалев Василию Розанову

Как я жалел, что мне не пришлось слушать таких профессоров и учиться под их руководством!

Василий Розанов Егору Крикалеву

Да, еще на моей памяти было это благородное соперничество Московского[472 - В. В. Розанов обучался на историко-филологическом факультете Московского университета в 1878–1882 гг. (18 сентября 1882 г. был утвержден в степени кандидата). Историю русского языка и литературы в Московском университете читал ректор Н. С. Тихонравов и Ф. И. Буслаев, историю всеобщей литературы – А. Н. Веселовский и Н. И. Стороженко, сравнительную грамматику индоевропейских языков – Ф. Ф. Фортунатов, всеобщую историю – В. И. Герье, П. Г. Виноградов, русскую историю – С. М. Соловьев, а после его смерти в 1879 г. – В. О. Ключевский, римские древности – И. В. Цветаев, Ф. Е. Корш, политическую экономию – А. И. Чупров, философию читал декан М. М. Троицкий.] и Петроградского университетов, и именно – профессорами, именно – качеством, глубиною и блеском читаемых лекций… А – не передовым духом, не выдвиганием себя перед министерством и перед обществом оппозициею и заслугами общественными. Увы, хорошая традиция во всем исчезает. В конце минувшего века Московский университет славился историко-филологическим факультетом, а Петроградский – физико-математическим, и главным образом – его естественным отделением.

Егор Крикалев Василию Розанову

Вот Вы счастливее меня в этом отношении. Как после лекций, например, Ключевского не полюбить истории! И я верю Вам, что Вы по окончании курса любили науку и общественные успехи, но решительно не хочу допустить, чтобы теперь Вами овладело отвращение ко всякому интересу. Мне кажется, что на Вас временно налетела хандра, отчасти, может быть, тогда под влиянием физической болезни, отчасти же, вероятно, от новой обстановки, в которую вы попали. Побольше силы воли, Василий Васильевич! Сбросьте с себя всякую хандру и апатию, возьмите себя в твердые руки и с Богом за дело. Вы непременно должны закончить свои хронологические таблицы; я уже предвкушаю удовольствие, с каким буду читать ваши характеристики веков древней истории; надеюсь, они будут составлены мастерски, ибо из-под вашего пера посредственности нельзя ожидать. Главное, воспряньте духом и вашу тупость прогоните куда-нибудь в тартарары. Я начал теперь трогать русскую историю, но об этом после. Кладу перо и крепко жму вашу дружескую руку. Всего хорошего.

О Юстиниане Великом

Егор Крикалев Василию Розанову

Сердечное спасибо Вам за ваше участие к моему последнему труду. Вы один из немногих, которые хотят понять мои стремления и, снисходя к недостаткам моих трудов, одобряют руководящие идеи. Я был бы счастлив, если бы для моих трудов нашелся такой рецензент, как Вы, т. е. человек с философским складом ума, который любит не в мелочах копаться с тем, чтобы открыть несколько невольных ошибок, а углубляться в идейную сторону и уметь раскрывать идеи с необыкновенным мастерством. Обычные наши рецензенты не любят разбираться в разных точках зрения (ибо для этого нужно подумать, да и самому иметь определенное воззрение); они придерутся к тому, сему, а больше – ни к чему, поспорят, пошумят, проберут и тем дело кончат. О, коротенькие!

По поводу нападок на второй выпуск моего «Опыта»[473 - Женская гимназия. 1892. Май.]: мне пришлось защищать и русскую точку зрения, и, в частности Юстиана Великого[474 - Флавий Петр Савватий Юстиниан (483 г., Тавресий, Верхняя Македония – 14 ноября 565 г., Константинополь) – византийский император (1 августа 527 г. – 565 г.), полководец и реформатор, один из наиболее выдающихся монархов поздней Античности. Правление Юстиниана знаменует собой важный этап перехода от Античности к Средневековью, от римских традиций к византийскому стилю правления. Юстиниан был полон амбиций, однако ему не удалось совершить реставрацию Римской империи – единственного государства в истории, которому принадлежало все побережье Средиземного моря. На Западе он завладел большой частью земель Западной Римской империи, распавшейся после Великого переселения народов, в том числе Апеннинским полуостровом, юго-восточной частью Пиренейского полуострова и частью Северной Африки, присвоив себе титул Цезаря Флавия Юстиниана Аламанского, Готского, Франкского, Германского, Антского, Аланского, Вандальского, Африканского. При Юстиниане было переработано римское право, результатом которого стал новый свод законов – свод Юстиниана. Указом Юстиниана, желавшего превзойти царя Соломона и легендарный Иерусалимский храм, был полностью перестроен сгоревший собор Святой Софии в Константинополе, поражающий своей красотой и великолепием и остававшийся на протяжении тысячи лет самым грандиозным храмом христианского мира. Почитается в лике благоверных.]. Странно, что в «Журнале Министерства народного просвещения»[475 - 1892. № 4.] в рецензии на мой второй выпуск (рецензии крайне поверхностной) стараются набросить тень на память Юстиниана Великого за то, что православие сего государя не было безупречно до конца. Как будто он был не человек! Ведь и на солнце есть пятна.

Василий Розанов Егору Крикалеву

В наш демократический век и история пишется очень просто: учитель гимназии или профессор университета, дальше библиотеки никуда не ходивший, жизнь не знающий, не видевший, в жизни государственной не соучаствующий, – смотрит запанибрата на Юстиниана Великого, на русских Иоаннов, корит их непросвещенностью или за жестокость и коварство и т. д., и т. д. Между тем Юстиниан создал Святую Софию Константинопольскую, и его повелением в его царствование составлен, изваян на вечные времена «Corpus juris civilis»[476 - Гражданский кодекс (лат.).]. Рецензенту журнала Министерства народного просвещения, профессору университета и учителю гимназии просто невмочь поднять голову на такие гигантские по величию, высоте и обширности труды, создания. Он в них понимает столько же, сколько мальчик в строительстве Ладожского канала[477 - Ладожский (позднее Петровский или Староладожский) канал, построенный в начале XVIII в. – 117-километровый водный транспортный путь вдоль берега Ладожского озера, соединяющий реки Волхов и Неву. Являлся крупнейшим гидротехническим сооружением Европы.]. Ну, и вот он пишет… историю, обзор или руководство, со своими одобрениями и со своими порицаниями… Что-то мне брезжится в уме, что через век, через два будут выброшены как хлам и сор все решительно истории, в демократический век написанные, за их недостойный тон, за их ошибочный тон, за этот тон лакея, для которого в барине его нет героя, хотя бы барином этим случалось быть Людовику Святому[478 - Людовик IX Святой (25 апреля 1214 г., Пуасси, Франция – 25 августа 1270 г., Тунис) – король Франции (1226–1270), сын Людовика VIII Льва и Бланки Кастильской, представитель династии Капетингов, руководитель 7-го и 8-го крестовых походов, канонизирован Католической церковью (1297).], Владимиру Святому[479 - Владимир Святославич (около 960 г. – 15 июля 1015 г.) – князь новгородский (970–988), князь киевский (978—1015), не только сам принял христианство по греческому образцу (988), получив при крещении имя Василий, но и сделал христианство государственной религией Киевской Руси; прославлен в лике святых как равноапостольный; известен под именами Владимир I, Владимир Святой, Владимир Великий, Владимир Креститель (в церковной истории).], Юстиниану или Петру[480 - Император Всероссийский.].

Егор Крикалев Василию Розанову

Жду придирок и к третьему своему выпуску. Одновременно с вашим письмом я получил письмо от одного образованного и умного интеллигента, который не понимает моего посвящения и моей руководящей идеи. «Что это за православный учебник истории?» – иронически спрашивает он меня и ставит мой учебник в параллель с теми учебниками физики и минералогии, которые в былые времена излагались с православной точки зрения. Кажется ли Вам странным и неуместным мое посвящение ввиду того, что в наши гимназии допускаются и иноверцы? Находите ли Вы узкой для учебника ту точку зрения, которую я избрал и которая выражается в известной формуле: православие, самодержавие и народность[481 - Теория официальной народности – принятое в литературе обозначение государственной идеологии Российской империи в период царствования Николая I. Автором теории стал Сергей Семенович Уваров (25 августа / 5 сентября 1786 г., Москва – 4/16 сентября 1855 г., Москва) – граф (1846), антиковед, государственный деятель, министр народного просвещения (1833–1849), действительный тайный советник, почетный член (1811) и президент (1818–1855) Императорской Академии наук, действительный член Императорской Российской академии (1831).]? Этот мнимый интеллигент недоволен также и моей оценкой Грозного[482 - Иван IV Васильевич, прозванный Грозным (25 августа 1530 г., село Коломенское, под Москвой – 18/28 марта 1584 г., Москва) – старший сын великого князя московского Василия III и Елены Глинской, первый царь Всея Руси.]. Но за Грозного я спокоен, ибо я тут могу опереться на глас народа, который, как говорится, есть глас Божий, и на голос самого Пушкина, авторитет которого перевесит все ученые авторитеты. Да и что такое иные наши ученые, чтобы им доверять? Возьмем хоть Д. И. Иловайского[483 - Дмитрий Иванович Иловайский (30 января / 11 февраля 1832 г., Раненбург, Рязанская губерния – 12 февраля 1920 г., Москва) – историк, автор учебников по всеобщей и русской истории для гимназий.]: он талантливый живописец, но очень посредственный мыслитель, и поэтому судил он Грозного зря.

Василий Розанов Егору Крикалеву

Мы своей истории не знаем – вот в чем дело, и ни Иловайский, ни Делянов[484 - Иван Васильевич Делянов (25 ноября / 7 декабря 1817 г., Москва – 29 декабря 1897 г. / 10 января 1898 г., Санкт-Петербург) – государственный деятель, министр народного просвещения (1882).], Толстой[485 - Дмитрий Андреевич Толстой (1/13 марта 1823 г., Москва – 25 апреля / 7 мая 1889 г., Санкт-Петербург) – обер-прокурор Синода (1865–1880), министр народного просвещения (1866–1880), министр внутренних дел (1882); провел гимназическую реформу (1871), вводившую классическое образование (латинский и греческий языки).] и Уваров русских мальчиков и девочек русской истории не научили; а Потебня[486 - Александр Афанасьевич Потебня (10/22 сентября 1835 г., хутор Манев близ села Гавриловка, Роменский уезд, Полтавская губерния – 29 ноября / 11 декабря 1891 г., Харьков) – языковед, литературовед, философ, член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской академии наук, первый крупный теоретик лингвистики в России.], Буслаев[487 - Федор Иванович Буслаев (13/25 апреля 1818 г., Керенск, Пензенская губерния – 31 июля / 12 августа 1897 г., Люблино, близ Москвы) – языковед, историк литературы.], Тихонравов[488 - Николай Саввич Тихонравов (3/15 февраля 1832 г., дер. Шеметово, Мещовский уезд, Калужская губерния – 27 ноября / 9 декабря 1893 г., Москва) – профессор истории русской литературы Московского университета (1859–1889), ректор (1877–1883).], Сахаров[489 - Иван Петрович Сахаров (29 августа / 10 сентября 1807 г., Тула – 24 августа / 5 сентября 1863 г., имение Заречье, Валдайский уезд, Новгородская губерния) – этнограф-фольклорист, археолог и палеограф.], Снегирев[490 - Иван Михайлович Снегирев (23 апреля / 4 мая 1793 г., Москва – 9/21 декабря 1868 г., Санкт-Петербург) – историк, этнограф, фольклорист, археолог, искусствовед, первый исследователь русского лубка, член-корреспондент Санкт-Петербургской академии наук (1854).], Хомяков[491 - Алексей Степанович Хомяков (1/13 мая 1804 г., Москва – 23 сентября / 5 октября 1860 г., село Ивановское, Липецкий уезд, Орловская губерния) – религиозный мыслитель, поэт, публицист, один из основоположников славянофильства.] и все Аксаковы[492 - Сергей Тимофеевич Аксаков (20 сентября / 2 октября 1791 г., Уфа – 30 апреля / 12 мая 1859 г., Москва) – писатель, отец К. С. и И. С. Аксаковых. Константин Сергеевич Аксаков (29 марта / 10 апреля 1817 г., Ново-Аксаково, Бугурусланский уезд, Оренбургская губерния – 7/19 декабря 1860 г., о. Занте, Греция) – писатель, поэт, критик, один из теоретиков славянофильства. Иван Сергеевич Аксаков (26 сентября / 8 октября 1823 г., Куроедово/Надеждино, Белебеевский уезд, Оренбургская губерния – 27 января / 8 февраля 1886 г., Москва) – поэт, публицист, издатель славянофильского направления.] – в учителя русского юношества никогда не были призваны и даже не были до учительства допущены[493 - Розанов В. В. Литературные изгнанники: Н. Н. Страхов, К. Н. Леонтьев.].

Иловайский – рутинный историк. Он сетует на чрезмерное, подавляющее развитие периодической печати и этим развитием объясняет упадок в обществе серьезного чтения. «Периодическая печать, – возражает он мне или думает, что возражает, – теперь убила книгу… В Европе уже немного осталось людей, которые еще борются с наплывом газетного чтения и продолжают читать книги». Видит факт, но не ищет причины! Ему не кажется, что для этого перехода общества от серьезного чтения к чтению поверхностному есть какая-нибудь общая почва и что она должна скрываться в условиях, этому чтению предшествующих и его подготовляющих для каждого[494 - Розанов В. В. Сумерки просвещения. М.: Педагогика, 1990.].

Егор Крикалев Василию Розанову

Обличителям Грозного следовало бы помнить слова великого Ранке[495 - Леопольд фон Ранке (21 декабря 1795 г., Виэ – 23 мая 1886 г., Берлин) – официальный историограф Пруссии (1841), разработавший методологию современной историографии, основанной на архивных источниках, на стремлении к историзму.], что с историей и великими идеями не спорят. Европеизм – вот едва ли не главная причина, которая мешает нашим историкам правильно понять Грозного. Желательно было бы, чтобы Вы, Василий Васильевич, выяснили этот вопрос (о Грозном) со свойственными Вам глубиной и разносторонностью.

Василий Розанов Егору Крикалеву

Иван Грозный резал, топил, давил и растлевал людей[496 - Розанов В. В. О писательстве и писателях.]; вдруг юродивый Никита подает ему кусок коровьего мяса. «Я не ем скоромного в пост», – отвечает грозный царь. Юродивый возразил: «А человеческое мясо ешь?». И тем не менее Грозного все еще любят, даже слагают заунывные песни в его память, вспоминают необъяснимо любимого народного русского царя[497 - Розанов В. В. В темных религиозных лучах.]. Ибо самые любимые наши цари суть самые страшные… Народ все простит царю, но не простит одной обыкновенности, вульгарности, повседневности[498 - Розанов В. В. Последние листья.]. В покаянной речи мудрого царя перед народом, когда с любого места он говорил о своих винах, и о чужих преступлениях, и о невыносимых долее страданиях сирот своих, простого народа, – как много было смысла и достоинства, если сравнить ее с нашею обличительную литературой, конечно, правою, но так мелко, злобно, так напоминающее те собачьи головы, с которыми позднее ездили опричники, выметая сор из отечества. И далее, в земском, в стоглавом соборах, в вопросных пунктах и в речах на них как много опять было ума и обдуманности, сравнительно с разными (кто помнит имя их?) комиссиями 60-х годов[499 - Розанов В. В. Легенда о Великом инквизиторе.].

Грозный был в вечном споре… Его безумная борьба с дворянством, борьба, наконец, со святыми, с церковью (судьба митрополита Филиппа[500 - Митрополит Филипп II, в миру Федор Степанович Колычев (11 февраля 1507 г., Москва – 23 декабря 1569 г., Тверь) – епископ Русской церкви, митрополит Московский и всея Руси (1566–1568), известный обличением злодейств опричников царя Ивана IV (Грозного); до избрания на московскую кафедру был игуменом Соловецкого монастыря; из-за несогласия с политикой Ивана Грозного и открытого выступления против опричнины попал в опалу, решением церковного собора был лишен сана и отправлен в ссылку в тверской Отроч Успенский монастырь, где был убит; по инициативе патриарха Никона мощи Филиппа были перенесены в Москву (1652), а сам он был прославлен для всероссийского почитания как святитель Филипп Московский.], судьба Адашева[501 - Алексей Федорович Адашев (1510–1561) – окольничий, воевода, приближенный царя Ивана Грозного, начальник Челобитного приказа, постельничий и хранитель личного архива царя вместе с печатью для скорых и тайных дел.] и Сильвестра[502 - Сильвестр, в иноках Спиридон (умер около 1566 г.) – православный священник, политический и литературный деятель XVI века.]; судьба князя Курского[503 - Андрей Михайлович Курбский (1528 г. – май 1583 г., Миляновичи, Волынское воеводство, Речь Посполитая) – князь, русский полководец, политик, писатель, переводчик и меценат, ближайший приближенный Ивана Грозного.]), – все это похоронные этапы Руси; все это грозные предвестники разложения Руси. Все это было скрепление Руси, но с таким наоборот, при котором все целебное как-то пропадало, испарилось[504 - Розанов В. В. О писательстве и писателях.].

Как это сказал когда-то митрополит Филипп, взглянув в Успенском соборе на Иоанна Грозного и на стоящих вокруг него опричников в известном наряде: кафтан, бердыш, метла и собачья голова у пояса. Митрополит остановился перед царем и изрек: «В сем одеянии странном не узнаю Царя Православного и не узнаю русских людей». Нельзя не обратить внимания, что все мы, после начальных дней революции, как будто не узнаем лица ее, не узнаем ее естественного продолжения, не узнаем каких-то странных и почти нетерпеливых собственных ожиданий, и именно мы думаем: Отчего она не имеет грозного лица, вот как у былого Грозного Царя и у его опричников. Мы не видим метлы и собачьей головы и поражены удивлением, даже смущением, даже – почти недовольством. Как будто мы думаем, со страхом, но и с затаенным восхищением: Революция должна кусать и рвать. Революция должна наказывать. И мы почти желаем увеличения беспорядков, чтобы, наконец, революция и революционное правительство кого-нибудь наказало и через то проявило лицо свое[505 - Розанов В. В. Революционная Обломовка.].

Егор Крикалев Василию Розанову

Спасибо вам за рекомендацию К. Леонтьева.

Василий Розанов Егору Крикалеву

В свое время меня поразили смелость и гордость Леонтьева. Строй его мыслей до такой степени совпадал с моим, что нам не надо было сговариваться, договаривать до конца своих мыслей: все было с полуслова и до конца, до глубины понятно друг в друге. Вот ум, вот убежденность, вот язык и тон! Никем я не был заинтересован, как им. Нет, по силе ума – славянофильская партия куда превосходит западную[506 - Розанов В. В. Литературные изгнанники: Н. Н. Страхов, К. Н. Леонтьев.].

Леонтьев – один из самых глубоких исполнителей славянофильской идеи и как наиболее проницательный аналитик кризиса европейской культуры. Только прочитав многочисленные статьи К. Леонтьева, впервые начинаешь понимать грозный смысл всех мелких, не тревожащих никого, микроскопических явлений действительности: там вскроется пузырек, там ослабеет ткань, и, кажется, колосс всемирной культуры еще неподвижен, а между тем с ним совершается самое важное, что когда-либо совершалось[507 - Розанов В. В. Легенда о Великом инквизиторе.].

При этом вызывает отторжение эстетический аморализм и натурализм его исторической теории. Это страшно; это, я думаю, не угодно Богу; против этого надо бороться. Куда же девать смирных и некрасивых? Я сам такой, и за тысячи таких же буду бороться. Леонтьеву все подавай Александров Македонских[508 - Александр Македонский, Александр III Великий (предположительно 20/23 июля или 6/10 октября 356 г. до н. э. – 10/13 июня 323 г. до н. э.) – царь Македонии из династии Аргеадов (336 г. до н. э.), выдающийся полководец, создатель мировой державы, распавшейся после его смерти.] или Алкивиадов; бог с ними, мы им не мешаем, но мы также хотим жить и не в силу только животного права; мы даже и их иногда потянем к суду по той или иной главе Евангелия или иному стиху Второзакония. Бог над всеми, а не над великими только. Леонтьев велик, но он требует поправки… Эстетика его жестоковыйна, и предпочтение Алкивиада Акакию Акакиевичу[509 - Акакий Акакиевич Башмачкин – герой одной из петербургских повестей Н. В. Гоголя «Шинель».] (а почему мы все не Акакии Акакиевич?) вызвало бы протест во всем христианском мире, и больше всего – в Апостолах… Но, это самое главное: мне пришли в голову такие соображения, которые – я в отчаянии, что не сказал самому Леонтьеву при жизни – ибо они вдруг заставили бы его отказаться от триединого процесса истории, пункта исходного всех его теорий – и умереть радостно, а не скорбно, не с отчаянием за всю историю человечества[510 - РГАЛИ. Ф. 2. Оп. 2. Ед. хр. 15. Л. 38 об., 53–55 об.]. Церковь и особые обетования, ей данные, – вот что совершенно забыто Леонтьевым, что в его страхах, сомнениях и ими обусловленном негодовании не занимает никакого положения. Он ее не вспоминал вовсе и вот отчего остался неутешен; окончательный вывод – он во всем ошибся[511 - Розанов В. В. К. Н. Леонтьев // Торгово-промышленная газета. Литературное приложение. СПб., 1893–1917.].

Вместе с тем такого воскрешения афинизма… шумных агора афинян, страстной борьбы партий и чудного эллинизма на ты к богам и к людям, – этого я никогда еще не видел ни у кого, как у Леонтьева. Все Филельфо[512 - Франческо Филельфо (25 июля 1398 г., Толентино – 31 июля 1481 г., Флоренция) – итальянский гуманист эпохи Возрождения.] и Петрарки[513 - Франческо Петрарка (1304 г., Ареццо – 1374 г., Аркуа) – итальянский поэт.] проваливаются, как поддельные куклы, в попытке подражать грекам, сравнительно с этим калужским помещиком, который и не хотел никому подражать, но был в точности как бы вернувшимся с азиатских берегов Алкивиадом, которого не догнали стрелы врагов, когда он выбежал из зажженного дома возлюбленной[514 - Розанов В. В. Литературные изгнанники: Н. Н. Страхов, К. Н. Леонтьев.]. Самое свободомыслящее явление, может быть, за все существование русской литературы… Безбрежность его скептицизма и сердечной и идейной свободы (независимости, вытекания только из собственного я) оставляет позади себя свободу Вл. Соловьева, Герцена, Радищева[515 - Александр Николаевич Радищев (20/31 августа 1749 г., Верхнее Аблязово, Пензенский уезд – 12/24 сентября 1802 г., Санкт-Петербург) – прозаик, поэт, философ.], Новикова[516 - Николай Иванович Новиков (27 апреля / 8 мая 1744 г., Тихвинское-Авдотьино, Московская губерния – 31 июля / 12 августа 1818 г., там же) – российский издатель, общественный деятель, масон, крупнейшая фигура эпохи просвещения в Российской империи.]. Дух Леонтьева не знал, так сказать, внутренних задвижек: в душе его было окно, откуда открывалась бесконечность[517 - Розанов В. В. Литературные изгнанники: Н. Н. Страхов, К. Н. Леонтьев.].

Натурой Леонтьева был эстетизм, а в христианство он все-таки был только крещен; это – первозаконие и второзаконие. Мировоззрение Леонтьева – ревущая встреча эллинского эстетизма с монашескими словами о строгом загробном идеале. Дьявол в монашеском куколе, – бросился в Оптину Пустынь только оттого, что ему нельзя было броситься к какому-нибудь тирану Дионисию[518 - Дионисий Старший, Дионисий I (431/430 г. до н. э. – 367 г. до н. э.) – сицилийский военачальник, занимал должность стратега-автократора, тиран города Сиракузы (405 г. до н. э. – 436 г. до н. э.), создатель военно-политического союза городов Сицилии.] в Сиракузы[519 - Розанов В. В. Легенда о Великом инквизиторе.]… Его боги совершенно ясны: Ломай спину врагу, завоевывай Индию. В сущности, он Байрон[520 - Джордж Ноэл Гордон Байрон (22 января 1788 г., Лондон – 19 апреля 1824 г., Миссолунги, Греция) – английский поэт.] более самого Байрона[521 - Розанов В. В. Уединенное.]… Это русский Ницше; они – как бы комета, рассыпавшаяся на две, даже более того, Леонтьев был больше Ницше[522 - Фридрих Ницше (15 октября 1844 г., Реккен, Саксония – 25 августа 1900 г., Веймар) – немецкий философ.], чем сам Ницше, он имел неслыханную дерзость, как никто ранее его из христиан, выразиться принципиально против коренного, самого главного начала, Христом принесенного на земле, – против кротости, дай-ка ему волю и власть (с которыми бы Ницше ничего не сделал), он залил бы Европу огнями и кровью в чудовищном повороте политики[523 - Розанов В. В. Литературные изгнанники: Н. Н. Страхов, К. Н. Леонтьев.].

«Подморозить гниющее»… Печальный совет самого пламенного из наших консерваторов, пожалуй, единственного консерватора-идеалиста. Печальный и бессильный совет: Леонтьев забыл, что ведь не вечная же зима настанет, что на установку вечной зимы не хватит сил ни у какого консерватизма и что как потеплеет, так сейчас же начнется ужасная вонь от разложения. Он, биолог, забыл другое явление, что вырастают чудные орхидеи на гниющих остатках старых дерев, но уже, конечно, вырастают они, вовсе не повторяя в себе тип и форму этого дерева, превратившегося, по закону всего смертного, в персть земную[524 - Розанов В. В. Когда начальство ушло.].

Не знаю, обманывает ли меня вкус, но чувствуется мне, что Леонтьев был декадентом[525 - Декадентство, также декаданс – направление в литературе, творческой мысли, самовыражении периода рубежа XIX и XX веков, которое характеризуется эстетизмом, индивидуализмом и имморализмом. Родоначальники декадентства стремились освободить искусство от материалистических забот, раскрепостить мораль, скованную условностями, выступали против старых, академических форм искусства, искали новые формы самовыражения, более гибкие и более соответствующие усложненному мироощущению современного человека. Характерными чертами декадентства обычно считаются отход от общественности и отвращение к повседневной жизни, что проявляется в искусстве отрывом от реальности, поэтикой «искусство для искусства», эстетизмом, модой на демонизм, преобладанием формы над содержанием, стремлением к внешним эффектам, стилизации и т. д.] раньше, чем появилось само это имя, что он писал свою прозу раньше символических стихов, но уже – как их предварение, и создавал свою необычайную политику для каких-то сказочных, а не реальных царств, где будут носить египетские короны и ассирийские жезлы[526 - Розанов В. В. Легенда о Великом инквизиторе.]. В скорлупу своего жестокого консерватизма Леонтьев заперся только с отчаяния, прячась, как великий эстет, от потока мещанских идей и мещанских фактов своего времени и надвигающегося будущего. И, следовательно, если бы рыцарскому сердцу Леонтьева было вдали показано что-нибудь и неконсервативное, даже радикальное – и вместе с тем, однако, не мещанское, не плоское, не пошлое, – то он рванулся бы к нему со всей силой своего – позволю сказать – гения. Леонтьев не дожил немногих лет до нового поворота идей, вкусов и поэзии в нашем обществе, которое охватывается в одну скобку декадентства и, думается, самою неожиданностью своею, своими порывами вдаль, своими религиозными влечениями и симпатиями к древнему Востоку, вероятно, охватило бы его душу как последняя и смертельная любовь[527 - Розанов В. В. Из старых писем // Вопросы жизни. 1905. № 10–11.].

Леонтьев слишком, как женщина, смотрел на историю и культуру; у него был женский глазок на все, с его безумными привязанностями, с его безумными пристрастиями, с его безумным фанатизмом. Отсюда станов очарование, которое на нас льется из его неудержимых речей, как будто нас заговаривает женщина, чего-то у нас просящая, чего-то безумно требующая и которой мы не в силах противостоять. У Леонтьева – чары из самого слова, из строения фразы, в каждой строке с мольбой или упреком. От этого его любят или, правильнее, влюбляются в него даже враги… В Леонтьеве есть что-то от Чайковского[528 - Петр Ильич Чайковский (25 апреля / 7 мая 1840 г., пос. Воткинск, Вятская губерния – 25 октября / 6 ноября 1893 г., Санкт-Петербург) – композитор, педагог, дирижер и музыкальный критик.] и его таинственной, гипнотизирующей музыки[529 - Розанов В. В. Легенда о Великом инквизиторе.]… Я спрашивал одного очень умного старого доктора о пороке Константина Николаевича, его бисексуальности. Он мне сказал, что это необъяснимый порок, большей частью врожденный и непреодолимый. Я обрадовался этому объяснению, потому что оно успокоило мое сердце: Леонтьев был редко чистосердечный человек, с редкой отзывчивостью на всякую нужду, с любовью к конкретному, индивидуальному, с привязанностью к человеку, а не только к мозговым абстракциям. А грехи его тяжкие, преступные грехи – да простит ему милосердный Бог наш[530 - Розанов В. В. Литературные изгнанники: Н. Н. Страхов, К. Н. Леонтьев.].

Егор Крикалев Василию Розанову