Silentium
Я всё забуду, обязательно…»
Слезинки одна за другой пробегали по щекам Лены и капали на холодный пол. Она улыбалась, слушая его шепот в своих мыслях.
«Ты всё забудешь – и меня не станет, останется только сожаление о потраченном на меня времени и досада на собственную доверчивость.
Ты забудешь меня, как забываешь все свои сны, ты убьешь меня, как убиваешь их, переставая в них верить.
Ведь я и есть всего лишь твой сон…».
Она почувствовала… не усталость, нет. Скорее полное опустошение. Наверное, именно так чувствует себя марионетка, когда оборвется последняя нить, связывающая ее с кукловодом, что давал ей подобие жизни. Или когда-то любимая, но убранная на дальнюю полку выросшим и устыдившимся своей привязанности к неживому созданию игрушка. Она кое-как дошла до кровати, забралась на нее и свернулась под одеялом. Ее глаза смотрели сквозь стену без всякого выражения – "И впрямь – кукла…" – даже когда он оделся и вышел прочь, оставив ее в одиночестве. Но нет, в последний момент лицо Лены исказила боль, а остекленевший взгляд покрылся трещинами, рассыпался на осколки и утонул в потоках горячих слез.
Глава 18.
Дом с Башней остался позади, опустевший и мертвый. Бесполезный и пропитанный горечью разочарования – красивая, но пустая подарочная обертка, фантик от шутовской конфеты без самой конфеты. Всё оказалось миражом, иллюзией в этом Городе – и невозможное счастье Юзефа не стало исключением. Он шел по мокрой и темной, скупо освещенной светом желтых фонарей улице. Пальто нараспашку, зонт, перчатки и шарф он забыл в своем… доме. От этого слова его передернуло, на лице трещиной пролегла болезненная усмешка. Но так даже лучше – пусть будет холодно, тогда то, что снаружи, будет тождественно тому, что внутри.
Одна улица переходила в другую, мимо плыли площади и дворцы. Тихо плескалась о набережные темная вода в каналах, прячущиеся во тьме памятники и лепные лица на стенах домов, казалось, с любопытством и сочувствием провожали Юзефа взглядами в спину. Все ночные тени и чудовища спешили убраться с его дороги и лишь украдкой почтительно поглядывали на него из подвальных окон и подворотен, потому что вместе с ним вспомнили то, что он так долго пытался забыть.
…Юзеф плохо помнил, сколько времени прошло с того момента, когда открывшееся во тьме зеркало показало ему правду. Он уже забыл, как вышел из своего дома и куда брел по Городу. Но Юзеф вспомнил иное, намного более важное. Нет, теперь он уже не был Юзефом, память прошептала ему настоящее, самое первое его имя – "Калев!".
С самого начала он жил там, где сейчас стоит Город – задолго до того, как появились первые каменные дома и облицованные гранитом каналы. Это был край воды, серых облаков с редкими проблесками солнца, покрытой мхами земли, торфяных болот и дремучих лесов, среди которых маленькие хутора Прибрежного Народа терялись, как иголка в стоге сена. Еще совсем маленький Калев подолгу сидел на лесной опушке вместе с любимой черной кошкой, прислушиваясь к звукам ветра и пению птиц, пока мама не позовет их возвращаться домой.
Семья и соседи Калева хранили множество древних поверий и примет. Они вежливо соглашались с изредка приходившим к ним пастором, когда тот рассказывал им о святых и о Боге, но после его ухода продолжали делать все точно так, как делали их предки – говорить с ветром и птицами, вплетать знаки Солнца в узоры одежд и резьбу на дереве, "кормить" лодки салом и маслом, чтобы они берегли жизни рыбаков в холодных туманных водах, просить прощения у изловленных рыб, обязательно отдавая морю взамен небольшие "земные" дары. Народ Берега всегда был чутким к голосам своей земли и только он до поры до времени мог ужиться с ней несмотря на все испытания – холодные зимы, вездесущую сырость, опустошительные наводнения и трясину, что медленно поглощала любое создание рук человеческих. А еще это был очень терпеливый и искусный в ремеслах народ, поэтому не так уж и удивительно, что Калев с детства привык что-то мастерить своими руками – а прежде того подолгу мечтать о еще не созданной, но готовой родиться на этот свет красоте.
Когда молодой Император явился в устье реки со своими придворными и генералами, во главе большого и славного войска, его глазам предстала картина, навсегда запечатленная в его памяти. Клонящееся к закату солнце озаряло облачные громады, похожие на линейный строй больших парусных кораблей или волшебные замки. Вольный морской ветер дул на восток, заставляя шелестеть дубы и липы на берегу – и никогда до сих пор Император не дышал так свободно, пусть даже глаза застилали слезы от ветра и морской соли. В глубине темных вод реки сверкали золотые искры, а гребни волн серебрились от пены. Император зачерпнул рукой горсть песка с берега – и когда песчинки просыпались промеж пальцев, на ладони Императора остались кусочки янтаря, светившиеся под лучами Солнца. Он сжал пальцы, чувствуя тепло янтаря – и увидел, в самом деле увидел город своей мечты, прекрасные купола которого, так похожие на облака, возвышаются среди этих лесов и песчаных пляжей. С этой минуты он потерял покой и был одержим лишь одним – мечтой построить этот дивный Город.
Они встретились случайно – Калев и Император, невысокий белокурый паренек, в янтарных глазах которого теплился свет столь редкого здесь Солнца, и высокий темноволосый юноша с гордым и величественным взглядом зеленых, как изумруды, глаз. Калев тогда уже обрел славу кудесника и великого мастера во многих искусствах, успев побывать и поучиться в заморских странах и затосковать там по родным берегам, но еще плохо говорил на языке Империи, делая смешные ошибки и часто сбиваясь на плавную родную речь, но он с первой же встречи понял, о чем мечтает Император и сам полюбил эту великую мечту. Он искренне сопереживал тому, как безуспешно пытались построить Город подданные Императора, терпевшие поражение в борьбе с суровой и упрямой природой. Ему было до слез жаль болеющих и умирающих от тяжелой работы и непривычного климата рабочих, жаль корпеющих над чертежами инженеров и архитекторов, чей талант и опыт были бессильны перед неподъемной задачей, он был потрясен тем, сколько упорного труда, пота и крови без остатка уходило в холодную землю, ни на шаг не приближая Императора к исполнению его мечты. И ему было жаль самого Императора, который одержал великую победу в большой войне, собрал под крылом Империи множество стран, но никак не мог сделать то, что желал больше всего на свете.
– Я помогу тебе выстроить Город. – однажды серьезно сказал Калев.
– Ты смеешься надо мной? Не стоит, друг, это слишком жестокая шутка! – снисходительность Императора немного задела Калева, но народ берега умел держать себя в руках.
– Я не смеюсь над тобой. Город будет построен.
– Ты знаешь какой-то секрет? Расскажи и я награжу тебя так, что этого хватит всему твоему роду до конца времен!
– Прости меня, но об этом нельзя рассказать. – ответил Калев после недолгого молчания и показал на свое сердце: – Этот секрет находится здесь и его нельзя передать человеческим языком. Но ты все увидишь и почувствуешь, обещаю!
Император выполнил просьбу Калева дать ему право в любое время дня и ночи ходить по улицам нерожденного Города, подниматься по строительным лесам, робко проталкиваясь в толпе мастеровых и придворных. Люди первое время подозрительно следили на чудаковатым пареньком, что всегда таскал с собой вороньи перья с чернильницей и пухлую книгу из пергамента, но потом перестали его замечать, решив, что это очередной шут или блаженный, забавляющий Императора и его приближенных. Удивило их то, что парень не просто путался под ногами, а понемногу учился разным ремеслам и помогал строителям, что величали его в шутку "Мастером". Никто не знал, что Калев приступил к своему "великому деланию" – воплощению мечты о прекрасном Городе на берегу холодного моря.
Улица за улицей, дом за домом он вызывал из небытия мыслью и словом, закрепленным росчерками вороньего пера на листах пергамента. Калев давал полную свободу своему воображению и образы приходили один за другим. Форт на Острове недалеко от устья Реки. Высокий кирпичный дом с башней. Скульптуры невероятных существ – драконы, ангелы, демоны, – украшающие фронтоны зданий, сады и площади. Высокие трубы кузниц и мастерских, дым от которых сливается с серыми облаками над Городом. Золотые купола и янтарные витражи прекрасных храмов. Легкие и воздушные дворцы, хранящие в себе истинные сокровища – картины, статуи и росписи работы лучших мастеров. И по мере того, как замысел запечатлевался на пергаменте, руки рабочих и умы архитекторов одерживали победу над стихией и создавали Город из снов Императора. Так воображение и мечта создавали фундамент для будущего, без которого не устоит ни одно великое дело.
– Ты чародей! – восхищенно воскликнул Император и сжал Калева в медвежьих объятьях, а тот лишь сдавленно засмеялся в ответ.
– Нет, друг мой, настоящее чудо – в том, как верны тебе все эти люди, что строят Город, как упорны они в своем труде, сколько всего они умеют, как многим пожертвовали для того, чтобы выполнить твои указы. Я же всего лишь мечтатель и я могу вымостить мостовые твоего Города лишь своими мечтами.
– Нет, меня не обманешь – все дело в тебе! Я обещал наградить тебя и я сдержу слово!
– Благодарю тебя, но мне не нужно столько богатств. И я боюсь, что оно не принесет добра ни мне, ни моим сородичам, потому что золото еще никого не сделало счастливым. Мне ничего не нужно кроме твоей благодарности, потому что у меня уже есть самое большое сокровище.
– И что же это? – тихо спросил Император, чувствовавший смутную обиду за то, как легко Калев отказался от царского подарка. А еще его поразило, что существует сокровище, ему не принадлежащее, ведь на самом деле он был поражен пороками жадности и тщеславия, скрытыми под благородством и другими достоинствами. Но Калев, казалось, не чувствовал тени, накрывшей сердце Императора, потому что он был доверчив и хорошо думал о друге.
– Моя любовь. – просто ответил Калев, чтобы потом тысячу раз пожалеть о своем доверии к другу. Но сейчас ему слишком хотелось поделиться сокровенным со своим лучшим и единственным другом на всем белом свете, слишком долго он прятал эту тайну в себе, настолько долго, что на минуту забыл о данном однажды обещании: – Она прекраснее всех на свете и нам с нею не нужно ничего иного кроме того, что есть у нас самих…
– Ты не говорил, что у тебя есть невеста! – упрекнул Император Калева и рассмеялся: – Познакомь меня с ней!
Калев отстранился, что-то вдруг встревожило его во взгляде Императора.
– Я не могу.
– Но ведь я твой друг! – укоризненно посмотрел Император на Мастера. – Или ты не доверяешь мне? Чего ты боишься?
– Я не могу. – упрямо повторил он. – Она не желает этого.
– Вздор! Что за капризы? Я просто могу приказать тебе, приказать вам предстать передо мной! – вспыхнул Император, уязвленный тем, что кто-то смеет не желать видеть его. "Быть может, Калев и вправду не чародей… Не иначе все дело в его невесте, которую он так прячет, вот кто смыслит в колдовстве! Я должен встретиться с этой волшебницей! И наверное она хороша собой, как и все ведьмы, вот он ее от меня и прячет, мошенник…" – думал Император и в его голове шевелились темные мысли: – Раз она твоя будущая жена, то просто приведи ее в мой дворец в Городе!
– Я не буду заставлять ее делать то, чего она не желает. – сказал Калев и с вызовом посмотрел в глаза друга. Император счел этот взгляд дерзким. И давняя затаенная зависть к счастью Калева и его душевной чистоте, рядом с которой Император порой чувствовал себя чудовищем, возобладала над дружбой.
– Заставишь! Или конец нашей дружбе, а ты попадешь в темницу. Иди же!
Калев сидел на берегу моря, закрыв лицо руками. Ива подошла как всегда неслышно и нежно прикоснулась к его голове, похожая на белую птицу в своем простом платье. В ее серых глазах был свет, несмотря на темные предгрозовые облака в небе над морскими волнами.
– У тебя всё хорошо, любимый? Ты устал? – Ива обняла Калева.
– Я… Все испортил. – сказал он едва слышно. Руки Ивы скользнули по его плечам, как вода, она отстранилась.
– Я не понимаю тебя! Зачем ты говоришь так?
– Я рассказал Императору о тебе и теперь он хочет видеть тебя. – признался Калев и в его голосе была боль и чувство вины. Он сделал то, чего делать было нельзя. Ива замерла без движения.
Калев снова закрыл руками свое лицо, словно хотел закрыться от всего мира. Он вспомнил тот день, когда впервые увидел Иву… Ему было тогда лет двенадцать, не более. Мать отправила его с весточкой к своему брату в дальний хутор на берегу моря. Калев уже выполнил поручение матери и возвращался домой, когда усталость заставила его присесть на мшистый камень у дороги. Развязывая узелок с хлебом и глядя в туманную даль над водой, Калев думал о своем сне, который видел с тех самых пор, как помнил себя самого. Ему снилась прекрасная девушка – хрупкая, словно птица, белокожая и светловолосая, а глаза у нее были цвета неба, то есть светло-серые. Пока он был еще мал, была мала и она. Калев подрастал, становилась старше и таинственная незнакомка. От ее улыбки и серебряного смеха у Калева замирало сердце и однажды он понял, что влюблен в свой сон. Пока другие мальчишки заглядывались на сверстниц, соседских девчонок, переживая свои первые неловкие влюбленности и разочарования, Калев думал лишь о том, увидит ли он свой заветный сон снова.
Калев с огромным трудом сумел изменить течение сна, сильное, словно воды реки, у берегов которой он жил наяву. Во сне его уста были запечатаны печатью молчания, но однажды он сумел прошептать, не отрывая взгляда от незнакомки: "Как тебя зовут?". Она рассмеялась и прошептала в ответ имя. "Ива!…" – и поцеловала его, а он поймал поцелуй, едва коснувшись ее губ своими. Он был так взволнован, что проснулся – и в этот миг он еще слышал эхо ее голоса, ее имени. Калеву казалось, что она почти стала реальной и ему просто не хватило выдержки, чтобы вывести ее из мечты в явь. С того времени он пытался научиться тому, чтобы удерживать свое восприятие на пределе, словно натянутый лук, чтобы однажды крепко взять свою мечту за руку и вывести ее на свет…
И вот сидя на камне у берега моря Калев вспомнил о своем сне. Ему вдруг показалось, что застывшая вокруг него туманная дымка, почти полная тишина, нарушаемая лишь шепотом моря, и мягкий песок под ногами так похожи на сновидение, что он находится на самой грани между миром людей и миром снов. "Сейчас или никогда" – почувствовал он странное волнение и закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать, лишь слушая шелест волн. Он представлял, что Ива выходит к нему из туманной дали и медленно подходит ближе, а потом кладет легкие руки ему на плечи.
В минуту, когда он уже почти смирился с невозможностью своей странной мечты и был готов открыть глаза, он услышал нежный шепот и почувствовал легкое, почти невесомое прикосновение.
– Я здесь!
…Не до конца понимая, как именно ему удалось это чудо, Калев понял истинную силу мечтаний и сильных чувств, открытых ему. Никто из сородичей Калева не видел Иву, только его мама, кажется, догадывалась о ее существовании, чувствуя изменения во взгляде и осанке сына своим материнским сердцем – но ей хватило мудрости и умения доверять, чтобы не вторгаться в сокровенное. Никогда не выпрашивая себе подарков, не устраивая испытаний и проверок, Ива довольствовалась тем, что была неразлучна с Калевом и делила с ним все его мысли и чувства. Она помогала ему воплощать неуловимые, тонкие замыслы и мечты в дереве, камне, музыке и словах. На всём, что люди приписывали его таланту, чем восхищались, за что величали Мастером, лежала незримая печать ее легких прикосновений и взглядов. Взамен она попросила его лишь об одном.
– Не выдавай нашу тайну, не рассказывай никому обо мне! Даже если люди будут смеяться над тобой и выдумывать обидные небылицы. Не говори никому обо мне и я буду с тобою всегда!
Тогда Калев не мог и представить, что нарушит данное ей обещание. Она никогда не говорила о том, что произойдет, если это случится, но он чувствовал, что это разрушит сотворенное им чудо и он больше никогда не увидит Иву.
Лай собак заставил Калева выйти из оцепенения. "Видно, слуги Императора следили за мной. Скоро они будут здесь…" – и верно, через минуту из лесной чащи появились вооруженные солдаты со сворой гончих, а во главе их шел Император, прятавший взгляд от Калева. Кошка, пригревшаяся на коленях хозяина, спрыгнула и зашипела на незваных пришельцев. Но грубые голоса солдат и лай псов умолкли, едва они увидели Иву. И даже Император замер, по-детски приоткрыв обычно искривленный горделивой улыбкой рот. Он лишь на мгновение встретился взглядом с Ивой. Но Ива ни слова не сказала ни замершему в неподвижности Императору (так похожему сейчас на ту бронзовую статую, которую поставит ему его правнучка на одной из площадей Города), ни его людям, застывшим, как каменные изваяния. Она говорила лишь с Калевом и никто больше не слышал ее тихих, как шелест ветра, слов.
– Прощай…
– Прости меня! – Калев заплакал от горя. – Я люблю тебя!
– И я люблю тебя. – тихо ответила Ива и больше он не слышал ее голоса. Когда он поднялся, шатаясь, и стал искать ее среди деревьев и камней, то больше нигде не видел ее льняных волос, серых глаз и белого платья.
“Вот почему ты боялась чужого взгляда, словно огня!” – сжатые пальцы до крови царапали его лицо, но он не чувствовал этого, не чувствовал боли, потому что в одно мгновение утратил всё то, что держало его на плаву, потерял свою путеводную звезду, оказавшуюся лишь игрой его воображения. “Ты боялась его, потому что тебя… никогда не было. Я не сумел совершить чуда, а только лишь убедил себя в этом. Император увидел, что я влюблен в пустоту – он ничего не увидел, кроме ивовых ветвей, и ничего не услышал, кроме шелеста листьев и шума волн, там где я слышал, видел и осязал тебя, Ива. И этим он заставил меня проснуться от самого прекрасного в мире сна, но лишь сна…”.
Что было дальше, Калев уже плохо помнил, потому что слишком сильно болело сердце и слишком горькими были слезы, которые впитывал теплый черный кошачий мех – кажется, его полудикая кошка влезла к нему на колени и прижалась к лицу, будто понимала всё, что он чувствовал, и пыталась утешить. Куда-то исчез Император и его свита – они оставили Калева наедине с его несуществующей “суженой”, наверное, не сумев изобрести большей пытки, чем эта.
Кажется, была буря необычайной силы, был потоп, едва не уничтоживший юный Город, вымощенный мечтами. Потоп, в котором, как гласит легенда, исчез без следа загадочный Мастер, в чем Император винил себя и только себя. Но Город устоял и восстановился, а Император нашел себе утешение в лице Алой Королевы из чужих земель, что вскоре стала его женой, а потом предала, заключив в темницу на Острове, где он и провел остаток своих дней, пытаясь разглядеть среди волн тот берег, на котором когда-то встретил хрупкого светловолосого юношу с янтарными глазами, что так легко поверил в чужую мечту и помог воплотить ее в жизнь.
А потом была бездна времени – год за годом, век за веком там, по ту сторону Города, на изнанке, что позволяла стенам и колоннам стоять на самой зыбкой почве. Вечность в одиночестве, которую не мог исправить никто, кроме утраченной мечты – хотя со временем "иной Город" населило множество причудливых существ, среди которых были и чудовища, и прекрасные дамы, словно сошедшие со страниц старинных волшебных сказок. Иногда, устав от изматывающей тоски и воспоминаний, Мастер покидал свою обитель и выходил в мир людей, чтобы попробовать прожить новую жизнь и, быть может, обрести наконец новый смысл в этой жизни, но Бог этого мира отвечал на молитвы Мастера молчанием, заставляя сомневаться в своем существовании, и новая жизнь проходила так же безрадостно, как и предыдущие.
Сбегая от горечи человеческой жизни в отражение Города, Мастер снова вспоминал то, что стремился забыть, и снова переживал бесконечную печаль, постепенно погружая Город в тень и позволяя Времени разрушать его незаметно и неуловимо, как морские волны разрушают каменный утес. Так прошло больше трех столетий – и Юзеф был лишь очередным витком этого круга печали и сожалений без конца и без края. И лишь однажды цикл почти был разрушен, когда Юзеф почти поверил, что наконец встретил девушку из своих снов – Лену. Но это оказалась лишь жалкая попытка услужливых теней Города обмануть своего Мастера с помощью очередной тени, напоминающей ему о первой и настоящей любви, обманом сделать его счастливым, спрятав правду в самый темный и пыльный угол, и тем самым спасти свой странный искаженный мир от неизбежного разрушения.
Но даже если им впрямь удалось вновь вызвать тот призрак, который когда-то он сам назвал Ивой, – это всё равно ничего не изменит. Он один в своем проклятом Городе, неисправимо и во веки веков.
От осознания этой простой и страшной истины у Юзефа – или, вернее, Калева, – закружилась голова. Он вдруг почувствовал себя не просто уставшим, а старым и ветхим, как сам Город. Он понял, что уже перепробовал всё и ничего не сумел изменить. У него не осталось ощущений, кроме горечи и привкуса пепла на языке, даже холод он перестал ощущать и сотрясавшая его дрожь прекратилась. Юзефу казалось, что остаток вечности он будет делать лишь то, на что у него хватит оставшихся сил и желания, что когда-то давно приносило мир его уставшей душе – смотреть с высоты Маяка на туманную даль моря и слушать шелест его волн.
Глава 19.
– Я вытащу тебя отсюда, братец, обязательно вытащу! Обязательно…
Порыв, увлекший Алису поначалу, слабел с каждой минутой. Двигаться вперед было все труднее, каждый шаг требовал все больших усилий. Это чувство нарастало неуклонно, как удушье от слишком долгой пробежки, постепенно утяжеляя и сковывая движения. Рыцарь следовал за ней в спутанной паутине улиц Города, замечая, что Алиса то и дело внимательно приглядывается к отдельным домам, а на перекрестках и развилках подолгу смотрит в ту сторону, куда им точно не нужно идти. Или все-таки нужно?
– Как ты хочешь его найти? Не то чтобы я сомневался в успехе, но… Ты ведь понимаешь, да?
– Что понимаю? – напряглась Алиса. Рыцарь вздохнул.
– Что нам хорошо бы иметь какой-то план, а не просто метаться из стороны в сторону.
– Я чувствую, что нам нельзя терять время. Нужно спешить! И мне как раз кажется, что строить планы сейчас бессмысленно – как можно было предугадать всё то, что случилось? Ты же сам это видел!
– Хорошо. – обреченно кивнул Рыцарь, – Доверимся твоим предчувствиям. Попробуем.
– Не надо пробовать! Просто поверь мне, пожалуйста…
Они быстро прошли еще несколько перекрестков и развилок. Все было по-прежнему – дома, улочки, деревья. Но при этом округу еще и стало заволакивать туманом, вначале едва заметным, но потом все более и более плотным.
– Ты помнишь, где был его дом?
– Да! То есть нет… То есть раньше это было бы «да», а сейчас… я не знаю. – Алиса заметно нервничала.
– Погоди немного. Все-таки надо понять, что нам мешает, – иначе нет смысла двигаться дальше.
– Я не знаю! Хорошо, Город изменился, но ведь всегда есть какие-то ориентиры, верно? Ведь сам дом Юзефа – он почти такой же, как и был! Я помню, какие дома стоят рядом с его домом, названия окрестных улиц, фабричные трубы – их видно издалека. Но эти приметы не сходятся! Будто бы нарочно! Трубы торчат там, где их быть не должно, названия перемешаны, а одни и те же дома попадаются нам уже по нескольку раз! – она раздраженно махнула рукой на бледно-зеленый двухэтажный домик с цветочным горшком в единственном окне без плотных штор. Он молчаливо поглядывал на на Алису своими темными окнами, будто с насмешливым любопытством ожидая, что же предпримет глупая потерявшаяся девочка.
Жест и восклицание Алисы так и остались без ответа, а туман стал еще более густым и теплым. На мгновение ей показалось, что земля под ногами мягко приподнялась и так же плавно опустилась – это было похоже на ощущение, когда идешь по железнодорожному рельсу и чувствуешь под подошвой отдаленные гулкие удары колес многотонных вагонов. Алиса медленно повернула голову и увидела нечто огромное, превосходившее размерами зеленый домик. Это был дракон, настоящий дракон!
На мгновение она замерла на месте и просто разглядывала невозможное существо, казалось, выкованное из бронзы – а Дракон так же неподвижно глядел на нее темными провалами глаз, в которых теплилились огоньки. Но мгновение прошло – и огромный зверь, лязгая чешуей и изрыгая пламя и пар, сдвинулся с места. Ожил и замерший на месте Рыцарь.
– Уходи! – махнул он рукой, выхватив меч из ножен. – Я задержу его!