Философия и методология науки

Согласно Аристотелю, бытие реальных вещей есть единство материи (гиле) и формы (морфе). Материя есть нечто пассивное, потенциально возможное. Форма есть активное, ведущее начало. Формой всех форм является Бог, понимаемый Аристотелем как неподвижный перводвигатель.

Аристотель внес большой вклад в развитие представлений о движении, пространстве, времени, причинности. Он по праву считается основателем формальной логики.

В своих социально-политических и этических воззрениях Аристотель, как и многие другие, придерживался принципа умеренности. В частности, он полагал, что богатство должно быть не самоцелью, а лишь средством для ведения благоразумной добродетельной жизни.

В эпоху эллинизма центр философской мысли переместился на Восток. Александрия, основанная Александром Македонским в 331 г. до н. э., стала главной культурной и философской столицей эллинистической античности. Высшим достижением античной философской мысли этого периода является неоплатонизм, основателем которого был Плотин, живший в III в. н. э.

Оценивая в целом античное мировоззрение, необходимо отметить такие его взаимосвязанные характерные черты, как космоцентризм и антиисторичность. Для античного мировоззрения Космос являлся внеличностным абсолютом, предельным легитимирующим основанием античной культуры. Космос – это самодавлеющее, полное, гармонично совершенное и завершенное бытие. Все изменения в нем носят характер циклического созидания и разрушения, а не эволюционного развития, связанного с появлением и развертыванием новых форм и состояний. И хотя это – вечное становление, в нем нет развития. Время как бы выключено из жизни Космоса, он «не живет» во времени, т. е. античный чувственно-материальный Космос внеисторичен – он астрономичен. Вечное круговращение, возвращение Космоса к самому себе, переход от хаоса ко всеобщему оформлению и от этого последнего – к хаосу было не только понятно и убедительно, но и успокоительно и утешительно для античного сознания[7 - Лосев А. Ф. История античной философии в конспективном изложении. М., 1989.С. 14–15.].

Сознание человека, включенного в безличный круговорот природы, – это внеличностное, внеисторическое сознание, которое не замечает многообразия, богатства, уникальности и неповторимости как человеческой личности, так и исторических событий. Для такого сознания все неуникально, все повторимо, все физически, природно, воспроизводимо и в мире, и в человеке.

Но идея вечного возвращения присуща и мифологическому мировоззрению, которое, чувствуя неуверенность в настоящем, ищет опору в прошлом. В период коренной ломки родоплеменного строя, когда происходили жестокие и беспощадные процессы – обнищание, разорение общинников, их закабаление – обострилась ностальгия по прошлому, тоска по утраченному «золотому веку». Настоящее – это худшее изо всего, что было, это «железный век», принесший людям беды и несчастья. Этот мотив явно звучит в творчестве древнегреческого поэта Гесиода.

К V в. до н. э. в античности уже сложилась иная оценка происходящего, когда большое значение придавалось не прошлому и не будущему, а настоящему, приобретавшему для античного мировоззрения самодавлеющий характер. Такое мировоззрение настраивало не на преобразование мира, а на поддержание достигнутого равновесия, причем равновесия гармоничного, создающего ощущение завершенности и полноты бытия. То, что выходило за рамки разумного, благоустроенного миропорядка, что не было подвластно человеку (судьба), теперь не очень волновало древних греков. Спорить с судьбой они не собирались, но и страха она им не внушала. Судьба являлась для них своеобразным коррелятом непознанного, с которым надо считаться. Но античное сознание было больше занято настоящим, достигнутым, известным, благоустроенным бытием, чем непонятным, таинственным, неизвестным. Будущее тоже не внушало ни страха, ни особенного энтузиазма.

Антиисторичность античного сознания выражается и в таком жанре античного искусства, как авантюрный роман. Авантюрное время, как отмечает М. М. Бахтин, не оставляет следов ни в мире, ни в людях. «Мир и человек в нем абсолютно готовы и неподвижны. Никаких потенций становления, роста, изменения здесь нет. В результате изображенного в романе действия ничто в таком мире не уничтожено, не переделано, не изменено, не создано вновь. Подтверждено лишь тождество всего того, что было вначале»[8 - Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 261.]. Отметив отсутствие принципиальных различий между подходом к чужой жизни и своей собственной в эпоху античности, М. М. Бахтин пишет, что самосознание человека опирается здесь только на такие моменты своей личности и своей жизни, которые повернуты вовне, «овнешнены», существуют для других так же, как и для себя. Только в них самосознание ищет свою опору и свое единство. Других же интимно-личных, «самостных», индивидуально неповторимых моментов, повернутых к самому себе, самосознание вовсе не знает[9 - Там же. С. 283–287.].

Прорыв деспотии циклического внеличностного мировоззрения впервые был осуществлен в христианстве, которое, возникнув еще в эпоху античности, становится духовной доминантой средневековой культуры.

§ 4. Средневековье: образ жизни и мировоззрение

Хронологически начало эпохи средневековья датируется концом V в. н. э., когда произошло падение Западной Римской империи. Однако предпосылки этого заключались в кризисе, в том числе и духовном, античной культуры, который начался задолго до падения античной цивилизации.

В IV в. до н. э. античный полис, основанный на непосредственном рабовладении, исчерпал свои возможности и уступил место военно-монархическим формам социально-политической организации (империя Александра Македонского, а затем и Римская империя), основанным на крупном опосредованном рабовладении. В пределах огромных военно-монархических образований с разветвленным бюрократическим аппаратом чиновников отдельный человек превратился в ничтожную пылинку. Общественно-политическая энергия гражданина полиса, утратившего свою государственную самостоятельность, не находила выхода и сублимировалась внутрь. Таким образом, в эпоху эллинизма создавались более благоприятные условия для развития личностного самосознания, глубинной саморефлексии, что одновременно являлось защитной реакцией человека на внешнюю тотальную власть военно-бюрократической машины. Это подготовило почву для принятия и широкого распространения христианства в условиях духовного кризиса, поразившего античное общество, не только среди массы бесправных рабов, но и состоятельных свободных граждан. Формировалось убеждение, что не существует разумного способа избавления от оков бездушной «гармонии» предметно-вещественного мира, который стал восприниматься как громадная темница для нарождавшейся духовности человеческой личности.

Завоевание варварами Западной Римской империи привело к формированию феодализма – нового социально-экономического и политического строя, возникшего на развалинах рабовладельческой империи. В начале этого периода произошел очевидный упадок производительных сил и общего уровня культуры, наблюдалась почти поголовная неграмотность, которая была нередким явлением и среди феодалов. Одним из немногих очагов грамотности оставалась церковь, особенно монастыри, где хранились античные рукописи. Благодаря христианству не произошло полной гибели античной культуры и цивилизации. В течение I–V вв. христианство из гонимой превратилось в господствующую религию, одержавшую духовную победу над языческим мировоззрением.

Христианство стало духовной, мировоззренческой «скрепой», сохранившей преемственность в развитии западной культурной традиции. Христианские основы современной европейской культуры – факт общепризнанный. Быстрая христианизация варварских королевств раннего средневековья оказалась чрезвычайно важным интегрирующим фактором становления и развития европейской цивилизации. Для сравнения можно привести пример древнеегипетской или древневавилонской культур, которые не имеют ничего общего ни с культурой современного Египта, ни с культурой Ирака, на территории которых сохранились лишь материальные следы былого величия древних цивилизаций, но не живая культурная традиция.

Наблюдавшийся в начале средневековья упадок производительных сил был явлением временным. Феодализм – более прогрессивный строй, чем рабовладельческий: он создал гораздо большую заинтересованность в труде у крепостных крестьян по сравнению с рабами. В позднюю античность рабовладельческий труд полностью исчерпал свои возможности.

В высоком средневековье ландшафт Западной и Центральной Европы изменился в результате «великой расчистки» ХI – ХII вв., связанной с внутренней колонизацией и освоением невозделанных земель, подъемом производительных сил, созданием больших деревень со строгими аграрными порядками[10 - Гуревич А. Я. Проблема генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970. С. 29.].

Средневековое общество, как и все предыдущие, относится к традиционному типу цивилизации. Это означает, что основной тип хозяйствования – аграрный способ производства. Земледелие, как и в прошлые эпохи, оставалось главным источником существования.

Ремесло и торговля в средневековье были развиты гораздо слабее, чем в эпоху античности. Поэтому принято считать, что в это время господствовало натуральное хозяйство, ориентированное на простое, а не расширенное воспроизводство, на производство потребительной стоимости. Богатство выступало в основном в своей вещной форме. Господствовала потребительско-распределительная мотивация деятельности, а не творчески-продуктивная, которая характерна для капиталистического предпринимательства.

Богатство являлось не самоцелью, а средством поддержания престижа и социального статуса. Крупные феодалы пользовались богатством, захваченным на войне или полученным от подданных крестьян, щедро раздаривали его своим вассалам за верную службу. Тенденция сбережения, накопления не была характерна для средневековья.

Отношения людей в социальном плане характеризовались личной зависимостью, которая приобретала разные формы и была скреплена различными клятвами и договорами (сеньор – вассал, феодал – крепостной крестьянин и т. п.). Для средневековья была характерна сословно-корпоративная стратификация социума (цехи, корпорации и т. п.). Вся система социальных связей представляла собой устойчивую жесткую иерархическую сетку, которая «армировала» средневековый социум. Формировался малоподвижный образ жизни, обусловленный постоянством природных ритмов (от которых зависел и которым подчинялся труд земледельца), производством в прежних масштабах (простое воспроизводство), стабильностью социальных связей. Образ жизни человека, инкорпорированного в такую структуру отношений, мог практически неизменно воспроизводиться на протяжении ряда поколений. Принадлежность к определенному сословию, корпорации программировала жизнь человека с рождения до смерти.

В политическом плане имел место партикуляризм, то, что принято называть феодальной раздробленностью, которая будет преодолена в эпоху позднего средневековья и Возрождения. Рыхлость, неустойчивость политической структуры, особенно в раннем средневековье, политический партикуляризм были естественными следствиями политической обособленности. «Средневековое феодальное государство – это, прежде всего, союз сеньоров и их непосредственных подданных, подчинивших себе остальное население. Такое государство строится не на абстрактном принципе территориального суверенитета, но на системе вассальных договоров. У феодального государства еще нет и не может быть точных территориальных границ: оно охватывает совокупность личных отношений между определенными индивидами – князьями, баронами, рыцарями, между их семьями и родами. Поэтому пределы средневекового государства меняются в зависимости от судеб тех или иных владетелей, от заключенных ими династических, брачных и наследственных сделок, от конфликтов между ними»[11 - Гуревич А. Я. Проблема генезиса феодализма в Западной Европе. С. 58.].

Политический партикуляризм и экономическая замкнутость средневекового общества в значительной степени компенсировались христианским универсализмом, осознанием принадлежности к христианскому миру. Понять западное средневековое мировоззрение невозможно без учета той роли, которую играло в ту эпоху христианство, ставшее абсолютной доминантой этого общества.

Характерными чертами средневекового мировоззрения являлись креационизм, теоцентризм, символизм, дуализм, традиционализм. Креационизм означает, что мир сотворен Богом из ничего, т. е. мир не из Бога, а от Бога. Иными словами, мир не есть нечто созданное Богом (подобно тому, как у Платона демиург не творит, а создает мир из совечной ему материи), не есть некое порождение, развертывание, эманация Абсолюта (неоплатонизм). Мир не рожден Богом, а именно сотворен. Это акт не природы Бога, а акт Его воли. Бог творит новый сюжет не из Своей природы, а актом Своей воли. Таким образом, Бог и мир – иноприродны. Мир не является самостоятельным, самодостаточным бытием. Он, как творение Бога, целиком зависит от Него. Такое понимание было абсолютно чуждо античному языческому мировоззрению.

Теоцентризм не надо понимать в астрономическо-космологическом смысле. Бог не в центре мира, ибо Он вне мира как внепространственный и вневременный личностный Абсолют, обладающий свободной волей, разумом, всемогуществом и т. п. Попытки искать в мире присутствие Бога (в физическом смысле) просто наивны, как и наивны попытки отрицания его существования на том основании, что он не обнаружен ни на облаках, ни на Луне, ни в центре Галактики.

Такие наивные рассуждения подобны попытке опровергнуть существование художника на том основании, что при исследовании полотна картины физическое присутствие художника не обнаруживается. Бог присутствует в мире Своей волей, Своим замыслом, воплощенным в творении, Своими божественными энергиями, а не Своей природой, ибо Он – внепространственный и вневременной Абсолют. К сожалению, отмеченные наивные трактовки Бога широко распространены и в наше время. Теоцентризм надо понимать как смысловой теоцентризм. Бог – в центре помышлений и чаяний средневекового человека. Все от Бога и все к Богу. Бог и бессмертная человеческая душа – абсолютные ценности средневековой культуры[12 - Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1984. С. 97–98.]. Средневековый теоцентризм противостоит античному космологизму, а христианский монотеизм – античному политеизму.

Символизм средневекового мировоззрения означает, что природные явления и предметы воспринимаются не только в своем природном естественном качестве, но и как некие символы, представляющие (репрезентирующие) божественную реальность. Для средневекового мировоззрения было характерно понимание природы как книги, написанной божественными письменами. Короче говоря, природные явления одновременно трактовались как некие символы, в которых зашифрована божественная мудрость. Расшифровать этот «кроссворд», составленный Творцом, приобщиться к божественной мудрости было высшей целью средневекового познания. Не случайно в средние века различали истинное знание (постигающее мудрость Бога через его творения) и правильное знание (проверенное опытом, практически полезное).

Кроме того, природа воспринималась еще и как поле проявления чудес. Чудо – это сверхестественное вмешательство Бога в обычный естественный порядок вещей. Это вмешательство может изменить, нарушить любые регулярные связи и тем самым обесценить любую необходимость, закономерность. Бог как Творец и Промыслитель властен над любой необходимостью. Поэтому для средневекового сознания понятие чуда было столь же естественным, как для нас понятие закона природы. И наоборот, современное научное сознание исходит из того, что природа подчиняется закономерным связям, что она самодостаточна, субстанциональна и для своего бытия ни в ком и ни в чем не нуждается. Чудес же в природе нет, а есть только тайны (нераскрытые закономерности).

Такой признак средневекового мировоззрения, как дуализм нельзя понимать в духе восточного дуализма. В Боге (в христианском понимании) нет никакого дуализма. Бог есть абсолютное благо. Христианство – строгий монотеизм. Речь может идти о дуализме Бога и мира. Бог и мир иноприродны, между ними непреодолимая онтологическая пропасть. Но для средневекового мировоззрения характерен и иной дуализм, дуализм в самом тварном мире, т. е. резкое различие в качестве (по ценностной шкале) мира земного (подлунного) и мира небесного (горнего). Такого рода дуализм был существенным препятствием для формирования науки в современном смысле, о чем мы еще будем говорить в § 18.

Традиционализм средневекового мировоззрения тоже имел христианскую основу. Авторитет Священного Писания был абсолютным и непререкаемым. Далее следовал авторитет творений отцов Церкви. Жизнь средневекового человека была ориентирована на безусловное подчинение авторитету и традиции. С позиций средневековья

более древнее означало более ценное и истинное. Оригинальность и новаторство рассматривались как признаки «суетной гордыни, отступления от архетипа, а значит, и от истины»[13 - Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. М., 1979. С. 10.]. Как отмечает А. Я. Гуревич, в средние века все новое, не освященное временем и традицией, внушало подозрение. Ценность имело, прежде всего, старое. Плагиат не только не считался грехом, но был, скорее, нормой, а оригинальность не считалась достоинством. Наоборот, обвинения в оригинальности и новаторстве являлись опасным средством общественной дискредитации[14 - Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. С. 135–136.]. Как это несовместимо с нашей современной культурой, столь высоко оценивающей оригинальность и новаторство! Это и не удивительно, ведь корни современной культуры уходят не в средневековье, а в Возрождение, когда большое значение придавалось таланту, оригинальности, новаторству и т. д.

К сожалению, еще до конца не изжито ошибочное мнение о средневековье как о мрачном, темном периоде в истории человечества, где господствовали невежество, суеверие и т. п. Конечно, было и это. Но средневековье, пожалуй, одна из самых напряженных, драматичных, насыщенных эпох в истории, отмеченная смысловой многомерностью человеческого бытия, которая утрачена современной «одномерной» культурой. Жизнь средневекового человека проходила в «силовом поле» разнонаправленных ценностных ориентаций. Эта внутренняя противоречивость придавала напряженность и драматизм человеческому существованию.

Человек был как бы погружен в это пространство бинарных оппозиций: Бог – дьявол; вечность – время; священное – греховное; небесное – земное; смерть – бессмертие; добро – зло; душа – тело; вера – разум; разум – воля и т. п. Сущность средневекового мировоззрения можно выразить с помощью символа креста, где доминанта – вертикаль, т. е. взаимоотношения человека и Бога, а горизонталь – земная жизнь человека. Христианство никогда не отвергало значение земной жизни человека. Но при всей ее важности она была подчинена главному: спасению души человека, обретению вечной жизни. Земная жизнь – это поле битвы, исход которой определит судьбу человека в вечности. Христианство не гнушалось телесностью человека, не рассматривало тело как темницу души, что свойственно многим религиозно-философским системам поздней античности: стоицизму, гностицизму, манихейству и др. Поэтому христианский аскетизм существенно отличается от позднеантичного. Христианский аскетизм имел целью не пренебрежение плотью, а ее преображение, избавление от страстей, что не превращает человека в бесчувственного истукана.

Кардинальные различия между средневековьем и античностью имеются не только в понимании мира, Абсолюта и их соотношения, о чем уже говорилось выше, но и в понимании самого человека и его отношения к Богу. В средние века человек больше не чувствует себя органической частью гармоничного целого – Космоса или частью целого – полиса. Человек в средневековом мировоззрении есть образ личного Бога в безличном мире, т. е. человек является свободной разумной личностью, призванной Богом к царственному священству: преображению вверенного ему Творцом мира. Но грехопадение исказило, повредило человеческую природу, подпавшую под власть страстей, привело к разладу духа, души и тела, ввергнув человека в пучину телесной смертности.

Открыв в человеке личность, христианство открывало и неведомую античности внутреннюю глубину человека. Для античного грека даже в сократовском смысле («познай самого себя») душа человека всегда соотнесена либо с космической жизнью и есть «микрокосм», либо же с жизнью общественного целого, и тогда человек предстает как общественное животное, наделенное разумом (Аристотель). Отсюда проистекают античные аналогии с душевной жизнью человека и космически-природной и социальной жизнью. Августин же вслед за апостолом Павлом открывает «внутреннего человека», обращенного к надкосмическому Творцу. Тайные, неисследимые глубины человеческой души сокрыты даже от самого человека, но не от Бога. Познание своей души, ее пораженности греховными страстями есть, согласно христианской антропологии и сотериологии (учение о спасении), необходимое условие спасения.

Существенные новации в средневековом мировоззрении произошли в понимании времени. Речь идет не только об остро переживаемой оппозиции «время – вечность», но и о понимании самого времени. Античности, да и в целом древнему миру, как уже отмечалось, были свойственны циклическое понимание времени и идея постоянного возвращения. Средневековая модель времени противоречива – это линеарно-циклическая модель. Аграрный способ производства, для которого характерна не только зависимость, но и подчиненность человека природным ритмам, экономически и социально воспроизводимый в прежних масштабах и формах образ жизни создавали и ощущение временной повторяемости, неуникальности.

Но христианство подорвало господство циклического понимания времени. События сакральной истории, центральным пунктом которой явилось Боговоплощение, да и последующие события рассматриваются как уникальные, неповторимые, выходящие из-под власти круговорота природных явлений, в котором вращалось мировоззрение Древнего мира. Ожидаемое второе пришествие Христа задавало эсхатологическую перспективу человеческой истории, формируя линейную концепцию времени, которая базировалась на осознании необратимости и уникальности событий сакральной истории. Социально-исторические основания концепции необратимого и линейного течения времени сложились в последующие эпохи, о чем пойдет речь в следующем параграфе.

§ 5. Возрождение и Новое время: у истоков современной цивилизации

Большинство ныне живущих людей, упоенных грандиозными достижениями научно-технического прогресса, без которых они не мыслят своей жизни, не задумываются над тем, где же истоки этих грандиозных свершений. В § 3 уже отмечалось, что наука и техника – это детище западной, а не восточной культурно-исторической традиции. Однако непосредственное начало кардинальных материально-экономических, социально-политических и духовно-мировоззренческих новаций, характеризующих современную эпоху, было заложено в эпоху Возрождения и Нового времени.

В Западной Европе период со второй половины ХIV до конца ХVI в., получивший название эпохи Возрождения (Ренессанса), характеризуется по сравнению с эпохой средневековья кардинальными изменениями во всех сферах жизни. Компас, книгопечатание, получение бумаги из хлопка, порох, очки, механические часы – вот далеко неполный перечень технических новшеств, позволивших существенно изменить жизнь человека. В быстро растущих городах стали интенсивно развиваться ремесло и торговля, что вынудило искать новые рынки сбыта и приобретения товаров. Появилась потребность в новых транспортных коммуникациях (прежде всего морских). Человек отправлялся в длительные и опасные морские путешествия. Дерзкий план достичь сказочно богатой Индии морским путем (не в привычном южном и восточном направлении, вдоль Африки, а в противоположном – западном, через Атлантику) привел к открытию новых земель – Америки. Благодаря многочисленным географическим открытиям расширились горизонты представлений человека о мире.

Но помимо расширения внешних пространственных границ мира происходило и внутреннее пространственно-временное освоение социума. Растущие и вновь строящиеся города изменили ландшафт местности, да и строительно-архитектурный облик самих городов менялся прямо на глазах. Производственно-технические потребности ремесла и торговли, городского хозяйства в целом требовали рациональной пространственно-временной организации города, более четкой пространственной композиции, более точного измерения времени, расстояний и т. п.

Городские производственные и социальные ритмы в гораздо большей степени были автономны по отношению к природным ритмам, подчинявшим себе труд земледельца. Как подчеркивает

А. Я. Гуревич, в городах формировалась социальная среда, которая относилась ко времени совершенно иначе, нежели феодалы и крестьяне. Для купцов время – деньги, ремесленник-предприниматель также нуждался в четком определении времени функционирования своей мастерской. Так время становилось мерой труда. Уже не перезвон церковных колоколов, зовущих к молитве, а бой башенных часов ратуши регламентировал жизнь горожан. Время приобретало бо?льшую ценность, превращаясь в существенный фактор производства, регламентации городской жизни[15 - Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. С. 162.].

Итак, культура Возрождения по своей сути была городской, а не деревенской; светской, а не церковной. Хотя жизнь в деревне в эту эпоху не претерпела сколько-нибудь заметных изменений.

Изменился в целом объективный социальный статус человека, что привело к изменению его мировоззрения. Опасные и рискованные предприятия, напряженные городские ритмы требовали от ремесленников, купцов, мореплавателей и просто искателей приключений большой смелости и мужества, личных знаний и умений, энергичности, предприимчивости, умения полагаться только на свои силы.

Кроме того, в условиях городской культуры оказались востребованными художники – архитекторы, скульпторы, поэты, музыканты, живописцы и др. В такой атмосфере на смену средневековому типу личности, связанному сословно-корпоративными узами, приходит личность гуманиста – человека, утверждающего себя вне официально-формальных образовательных, профессиональных и иных рамок. Конечно, весьма узкий круг гуманистической интеллигенции не мог полностью разрушить цеховую социально-производственную структуру общества. Например, отец одного из величайших мастеров Ренессанса Микеланджело Буонарроти так и не смог понять, чем отличается скульптор от каменотеса. Кардинальная ломка сословно-корпоративной структуры социума произойдет позже – в эпоху Нового времени.

Теперь новый тип личности отличала не профессия, а призвание; не служба, а служение. Гуманистическая культура создала общую атмосферу, в которой высоко ценились индивидуальность, незаурядность, образованность, в которой провозглашался примат личных достоинств над родословной.

Резко повышалась самооценка человека. Он рос как в своих собственных глазах, так и в глазах окружающих его людей. Человек воспринимал себя, прежде всего, как творческое существо, наделенное способностями и талантами, которые он всячески в себе развивал, культивировал и демонстрировал другим[16 - Баткин Л. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни и стиль мышления. М., 1978. С. 9.].

В соответствии с тем, что человек начинал высоко себя ценить как творческую личность, изменялась и его оценка Бога и мира, своих отношений с Богом и миром. При этом выявлялись существенные различия между периодами гуманизма (ХV в.) и натурфилософии (ХVI в.). В период гуманизма преобладал не научный или философский, а художественно-эстетический взгляд человека на мир и Творца. Бог рассматривался уже не просто как Творец, а как Художник, сотворивший прекрасный мир, достойный того, чтобы им любовались и восхищались. Но и человек рассматривал себя как художника, создающего прекрасные произведения, которые будут жить в веках и после его смерти. Живопись, по мысли художников Возрождения, способна противостоять времени, она чем-то сродни вечности. Красоту человеческой гармонии, отмечал Леонардо да Винчи, время разрушает очень быстро, чего не случается с красотой, изображенной живописцем, так как время сохраняет ее надолго[17 - Леонардо да Винчи. Книга о живописи. М., 1934. С. 72.].

В это время происходит реабилитация земного бытия человека, кардинальное повышение его значимости. Земная жизнь перестает восприниматься как юдоль печали, короткий промежуток времени, цель которого – достойно подготовить человека к вечности. Мотивы греховности человека, необходимости его спасения с помощью благодати Божией отходят на второй план. В центре помыслов теперь находятся уже не Бог и судьба души человека после смерти, а сам человек в многообразии своих проявлений и устремлений, духовных и материальных потребностей, реализуемых здесь и сейчас (в этой жизни).