– Такая вот хрень. Этот Аккулаков, а тот Каракулаков… Нашли друг друга, ё-моё…
– И чё?.. Ха-ха-ха!.., – Петрович утирает слёзы, смеясь до красноты, – Чё было-то?…
– Да чё было?… Ни чё не было… Майор этот шумел страшно, говорят. Командиру части названивал, жаловался, требовал под трибунал Муратика отдать. Думал – издевается над ним салабон…
Мужики ржут с удовольствием.
… – Командир у нас был нормальный мужик. По телефону ему объясняет, мол, чё ты орёшь? Ты Каракулаков, а он Аккулаков… Чё тут такого?.. А майор упёртый… Долго не верил… Обижался…
…У нас законный «обед», и нам греться в теплушке ещё полчаса.
… – А у нас тоже…, – Валера-крановщик досмеялся, сигарету прикуривает вкусно, – Молдованин служил один. Фамилия смешная – Чобля. (мужики тут же ржут заранее). Подожди!.. Хороший парняга. К концу службы до старшины дослужился. И всю дорогу у него с фамилией проблема!.. Он в узле связи был. Кто не позвонит на их пост – недоразумение. Представь – звонит какой-нибудь полкан* из управления, а ему в трубку: «Чобля!» Тут у их серьёзная контора – Московский военный округ, генералитет всю дорогу названивает, а тут каждому второму надо объяснять – мол, это не пьяный салага хулиганит, это старшина Чобля трубку поднял…
Мы смеёмся, и каждый невольно примеряет фамилию, словно пробуя на вкус:
– Чобля!… Надо же… Ё-моё… Чобля… Бывает же… Ха-ха-ха…
… – Много историй… Мно-ого… У нас вот тоже…, – Петрович закашлялся надолго, подавившись своей «Примой», шумно прочистил горло и высморкался, – Тфу, блин… Ну так вот, – продолжает он осипшим голосом. Петрович у нас самый старший. Дед уже. Мужик взрослый, – Работал я в одной конторе… Угу…, – дым выпускает через ржавые от никотина усы, и опять кашляет, – Ды шшто тты… И вот короче наше СМУ* закинули в самую степь как-то. Нефтеперерабатывающий завод под Актау мы строили. Только котлован вырыли, блоки завезли, «стаканы» ставим. Тоже вот так вот – забор под небом и пять вагончиков… В одном вагончике – управа, в другом – столовая… А бухгалтером у нас была одна… Наташка Ивановна… Девка смирная и скромная, а муж всё её гонял, говорят, по-чёрному. Ни про что гонял. Ревнючий, говорили, как зараза… Она и повода никогда не даёт, а всё с синяками ходит… И вот я как-то к ним в вагончик за нарядом захожу, смарю, а там – никого. Начальник всех баб к себе на планёрку созвал. А я смарю – телефон на столе у Наташки разрывается. Поднимаю – мужик мне строго: «Алё!», – Петрович с трудом сдерживает смех, утирая слезу рукавицей, – Я грю, мол, и кого вам?… А тот орёт, мол, позовите Нетребко! Это Наташку-то… Ну, я смарю – рядом ни кого, и в трубку ему (прыскает смехом, не удержавшись): «А… Это вам шалаву эту что ли?», – и Петрович смеётся в голос, – «Щас говорю, позову, где эта патаскуха шаландается опять…», – Петрович смеётся и закашливается, сквозь кашель взвизгивая: «Так и сказал… Шалаву… Ха-ха-ха-ха!… Для смеху!..»
Растянув наготове рожи для хохота, мы с мужиками неловко лыбимся, глядя как старик судорожно кашляет сквозь смех:
– Говорили – ушёл он от неё. Муж-то… Ха-ха-ха!… Неделю вся синяя ходила… Ха-ха-ха…
Тут в теплушку заглядывает наш бугор Николай Николаевич:
– Чё сидим, мужики?, – кричит он обиженно, – Я же просил – в два ровно быть на площадке! Битум стынет!.. Чё сидим, бля?!
И мы шумно собираемся и гуртом выходим на мороз.
Самат вышагивал впереди, хмуро скрепя кирзачами по снегу, бормоча под нос:
– Во, мудак… Ц-ц-ц…
Каракулаков, Аккулаков*– с казахского языка буквально – «Черноухов, Белоухов».
полкан* – полковник.
СМУ* – строительно-монтажное управление.
****
Чай со льдом
… – Нет-нет, подождите!.. Как же это вы утверждаете так однозначно?.. Совершенно не соглашусь я с вами. «Если этого нельзя потрогать, значит этого не существует…» Это ведь не возможно применить ко всему однозначно. Не так ли? Вот, смотрите, представьте к примеру, что на столе стоит стакан с горячим чаем. Так?
– Ну…
– И мы с вами отлично знаем, что этот стакан здесь. На столе. Что стакан этот явный. Твёрдый, горячий. И чай в нём тоже горячий. Причём горячий настолько, что мы спонтанно представляем и даже где-то чувствуем, что ни только нам не следует внутрь пальцы совать, но и просто взять стакан в руки нужно будет осторожно и аккуратно. Так ведь? Посмотрите, как из него поднимается дымок пара. Причём мы даже отчётливо представляем, как сначала лишь коснёмся стакана, оценивая в уме – сможем ли мы удержать его достаточно долго, чтобы не обжечься… Вы же не схватите его всей ладонью? Нет, конечно!.. И на секундочку даже в вашем мозгу мелькнёт разумная мысль – если будет очень горячо, пока я отхлебну глоток, я немедленно поставлю его на место!.. А для этого не следует слишком далеко отходить от стола. Правильно?
– Хм-хм… Продолжайте. Что же из этого следует?
– А из этого я смею заключить, что, даже не коснувшись горячего стакана, мы получаем совершенно справедливо целый ряд чувств, построенных на своём же прошлом опыте. Я понятно изъяснился, простите?
– Но, позвольте, мы получаем не чувства, а лишь воспоминания о пережитых когда-то чувствах. Опыт, так сказать.
– Правильно. Именно опыт. Причём, опыт – которого у вас, возможно, и не было никогда.
– Ха-ха… Как же это?.. Человек с детства, однажды ожегший палец, на всю жизнь запоминает, что горячее трогать не нужно… О чём вы?
– Горячее?
– Ну, да. Вон, ведь сразу же видно. И пар идёт, и вообще – если в стакане чай, то это значит, что он как правило горячий должен быть.
– Совершенно верно!.. Вы совершенно правы! Этот чай именно горячий!.. Могу поспорить – вы вряд ли удержите этот стакан минуту без ущерба для вашей кожи. Но… Я боюсь быть излишне настойчив. Вы что ж, уже совали туда палец? Или вы уже трогали этот стакан? Откуда вам известно, что он горячий?
– Я знаю, что он горячий.
– И это – тоже истина!.. Вы совершенно правы – стакан несомненно горячий, и вам не обязательно совать в него палец, что бы убедиться в этом. Правильно?
– Ну?..
… – То есть – вы получили информацию о чувстве… гм… об ощущении горячего, совершенно обойдя личный опыт именно с этим стаканом? Правильно?
– Правильно. И что?.. Я с трудом слежу за вашей мыслью. Извините.
– … Нет-нет!.. Это вы меня извините!.. Я невольно втянул вас в философскую дискуссию, не беспокоясь о вашем желании участвовать в ней. Я заканчиваю. Итак, мы с вами пришли к тому, что нам совершенно не обязательно трогать вещи, чтобы убедиться, что они существуют. Так?
– Нет!.. Ха-ха-ха!.. Да вы хитрец!.. Ха-ха-ха!.. Как вы ловко, ей-богу!.. То, что стакан существует я понимаю именно по тому, что я неоднократно трогал его. И я не стану утверждать, что мне всякий раз необходимо его пощупать. Зачем же вы так?.. Ха-ха-ха!.. Вы мне нравитесь, ей-богу!..
– Ха-ха!.. Тысячу благодарностей!.. Хорошо!.. Раз вы так… Ну, ладно, бог с ним с чаем!.. Тогда… Ответьте мне, уважаемый спорщик, почему вы… ну, к примеру… не прошли бы сегодня по льду, а обошли бы целый холм, что бы пройтись по мостику?.. Или у вас тоже в этом плане опыт?..
– О чём вы?
– … Вы сейчас утверждаете, что сто раз трогали горячий стакан, следовательно обжигались, и теперь вам одного взгляда хватает, чтобы понять, что он горячий и трогать его опасно. А как же со льдом? Сколько раз вы уже проваливались под лёд?
– Ни разу. Причём тут это? Мне что же, нужно под лёд провалиться, чтобы понять, что по льду ходить опасно?
– То есть – опыта в этом плане у вас нет?
– Ну?
– И на что же тогда вы опираетесь в данном случае? Вы смотрите на дымящуюся кружку и не трогаете её, потому что уже как-то ошпарили руку. Это понятно. А тут вы видите лёд, и решаете по нему не гулять, потому что можно провалиться, хотя ни разу не падали в прорубь… На что же вы опирались?
– Ха-ха-ха!.. Нет, вы определённо мне нравитесь!.. Ей-богу!.. Вот ведь!.. Хитрец!..
– Нет-нет!.. Вы оппонируйте, пожалуйста!.. Прошу вас!..
– Ну, хорошо!.. Извольте. Я не хожу по льду… Ха-ха!.. потому что знаю наверняка, что лёд не выдержит мой вес…